Маленькие авторы писем переживали. Их отец революционер, писатель Артем Веселый, был объявлен врагом народа и исчез. Мама, Людмила Иосифовна Борисевич, жила далеко-далеко в неведомых лагерях […]
Жили дети в детдоме, где было много московских ребят, в старинном Городце, недалеко от Горького. Дом стоял на высоком берегу Волги, с которой связано столько событий в их семье. В Самаре родился и вырос их отец. В той, прежней, жизни они почти каждое лето с родителями плавали на лодке до Астрахани, потом возвращались на пароходе или жили в каком-нибудь тихом месте: Угличе, Сутырях, Барбашиной Поляне. Впрочем, помнил об этом только старший — Лева. Зато Ляля — по метрике вовсе не Ляля, как все ее называли, а Волга. Много лет спустя мама написала ей об отце: «Назвав тебя Волгой, Артем связал тебя с самым милым, самым близким и дорогим его сердцу. Сильная любовь к тебе сказалась в том, что неожиданно для всех и тайно от меня рано утром… он ушел и возвратился сияющий и положил мне на колени метрику. Волга. Он не называл тебя Лялей, даже когда ты была в пеленках.
Поздно ночью при луне
Волгу целовал во сне.
А проснулся — я один,
Пал на сердце горький дым, —
писал он, когда ты еще не умела читать.
„Волга по Волге катается, Волга Волгой умывается“, — приговаривал Артем во время летних поездок с маленькой дочерью, окуная ее в теплую воду у берега…»
…Волга — единственное, что зримо связывало детей с прежней безмятежной жизнью. Да еще тоненькая ниточка переписки с мамой, которая то обрывалась на несколько месяцев, то опять оживала. Людмила Иосифовна, как самое большое сокровище, через все тяготы лагерной жизни пронесла, сохранила пачку детских писем — более ста штук […]. Она берегла эти письма для Артема в надежде, что, читая их, он сможет возродить, хоть мысленно, детство Ляли и Левы, прошедшее вдали от него. Людмила Иосифовна и дети ждали долго и окончательно поняли, что он уже не придет, лишь когда началась посмертная реабилитация…
Ляля-Волга была моей мамой. Она умерла через неделю после моего рождения.
Бабушка умерла, когда мне шел 21 год. Уже много лет спустя я нашла в бабушкиных воспоминаниях описание их последней осени в Москве — осени 1937 года:
«В эту ночь — 28 октября — был какой-то необыкновенный густой туман, которого не помнили московские старожилы. Приостановилось трамвайное и автобусное движение. Машины сталкивались, несмотря на ослепительный огонь своих фар». Они с Артемом допоздна читали стихи. Внезапный ночной звонок разбудил шестилетнюю Лялю. Она очень любила гостей и, увидев входящих в комнату людей в фуражках, вскочила в кроватке и, стоя в длинной рубашонке, радостно закричала им: «Заходите, заходите!» Десятилетний Лева понял все. В ту ночь они видели Артема в последний раз.
Потекли странно тихие ноябрьские дни. Казалось, отец просто уехал, как это часто бывало. Роковой 1937-й подходил к концу. Но за девять дней до Нового года в ночной квартире снова прозвучал звонок. Леве мать успела сказать на прощание: «Береги Лялю, теперь у нее на свете остаешься ты один».
Тюремное заключение в Бутырках, приговор — восемь лет как «члену семьи изменника Родины». Только мысль о детях заставляла ее жить. Полтора года Людмила Иосифовна ничего не знала о судьбе сына и дочери, а они в это время проходили свой круг.
Из опустевшей квартиры их отвезли в детприемник, а утром повезли в Даниловскую тюрьму снимать отпечатки пальцев, а потом разлучили друг с другом. Леву отправили в детдом в Городце, Лялю — в специальный детдом для дошкольников. Больше года десятилетний мальчик разыскивает сестру. Сначала на всё его запросы приходили отрицательные ответы. И только потом выяснилось: искали Лялю — Волгу Борисевич, а в том неведомом детдоме она была записана по метрике — Волга Веселая. После настойчивых просьб Левы маленькую Лялю перевели в Городецкий детдом.
И вот наконец в июле 1939 года огромная радость: дети получают первое письмо от матери! Лева, как старший, пишет обстоятельный ответ.
Здравствуй, дорогая мама!
Твое письмо я получил и очень рад, что ты хорошо живешь. Живем мы хорошо. Зимой ходим в школу, а летом отдыхаем в наших лагерях. Кормят нас три раза в день, а в лагерях четыре. Я перешел в 4-й класс. В последние три четверти был отличником и меня премировали акварельными красками и чернильницей. В детдоме я вступил в пионеры. Я состою во 2-м отряде вожатым. Зимой мы работаем в столярных и слесарных мастерских.
Ляля перешла во второй класс. Ее премировали книгой «Приключения Буратино». Если ты это письмо получишь, то в следующем пришлю карточку. Ты писала, что пришлешь денег на марки, мне денег не надо, нам заплатили за вещи, сделанные в столярной мастерской, да у меня есть те деньги, которые ты мне дала еще дома.
Если можно, то напиши, скоро ли тебя выпустят и около какого большого города находится станция Потьма. И еще, знаешь ли чего-нибудь о папе? Крепко тебя целую.
Твой сын Лев Борисевич
Лева — маме, сентябрь 1939 г.
…Очень рад, что получил твое второе письмо. Лето я провел хорошо и очень им доволен. Я купался, гулял, научился играть в волейбол и футбол… Живя в детдоме, вообще многому научился. Раньше совсем не умел плавать, а теперь 25 метров проплываю за 22 секунды. За зиму научился кататься на коньках и лыжах.
Ты спрашиваешь, что я научился делать в столярной мастерской. За зиму работы в мастерской я сделал табуретку, две скамейки, шахматный столик, аптечку и несколько мелких вещей. Мое здоровье хорошее, Ляля тоже здорова. В детском доме я выступал в пьесах. Я беру книги из Городецкой центральной библиотеки… Ляля очень хорошо читает.
Мама, напиши, будем ли мы жить, как жили раньше, если тебя выпустят. Не взяли ли у нас книги? Напиши, как вас кормят, на чем спите, есть ли у вас библиотека…
Ляля — маме, март 1940 г.
… Как ты живешь? Я живу хорошо. Я дружу с Галей Корешковой. Она отличница. Я с ней соревнуюсь… Чего ты делаешь там? Где живет папа? […]
Лева — маме, июнь 1940 г.
…Мама, так как я староста класса, то в конце учебного года у меня было много забот. Теперь, когда все свободны, мы почти каждый день работаем в нашем подсобном хозяйстве. Я играю в футбол, волейбол и городки. В волейбольной команде я капитан. Я научился хорошо рисовать… Мама, если знаешь, долго ли тебе осталось сидеть, то напиши. Я напишу в московское НКВД, чтобы сообщили, где папа. Как ты думаешь?
Ляля — маме, июнь 1940 г.
…Мама, мы писали письма 1 марта, 1 апреля, 1 мая. Может, они не дошли. Мы хорошо закончили учебный год. В Тяблинском лесу наши лагеря. И у нас комары кусаются. Есть овчарка Джульба, а еще собака Файка, у ней кутята, лошади Зорька, Сокол и Сибирячка, свинарник и птичник, есть коза Белка… У нас огород… Нам дали полоть три грядки луку, три свеклы и одну капусты. У нас октябрятская комната, там книги, журналы и игры […].
Ляля — маме, сентябрь 1940 г.
…У нас новый директор. Он заботится о нас. Нам стали давать больше муки и сахару… Мы готовились к закрытию лагеря. День прошел весело, вечером мы надели костюмы. Я была одета в Рожь. А Галя Корешкова в Лес. Был ужин и танцы, а после костер. Лева выступал в клоунаде. В последний раз мы спустили флаг. Играла музыка. Вечером пошли в детдом со знаменем и горнистом… Гале Корешковой письма никто не пишет…
Лева — маме, декабрь, 1940 г.
…Я часто вспоминаю наши книги, коллекции марок, старинных денег. Мама, попроси, пожалуйста, сказать, когда тебя выпустят, и обязательно напиши мне. Денег больше нам не нужно. Мы живем хорошо. Держат в детдоме до 18, 16, 14 и даже 12 лет. Смотря как учишься и работаешь. Хорошо — то держат, плохо — выпускают.
