Начальник дороги сидел рядом с шофером. Сидел прямо, не сделав и четверти оборота к своим спутникам, и Веденеев, разговаривая с ним, подался к нему. Не то чтобы приник ухом, а все ж наклонился.
— Слышал, Баконин тут у вас, — сказал Глеб Андреевич. — По личным делам?
— Не только, — отозвался Веденеев.
— Да? — Глеб Андреевич вскинул брови. На широкий низенький лоб густо набежали складки. — Наверно, насчет своей новой идеи. Твоей поддержки добиться хочет?
— Был разговор.
Начальник дороги несколько повернулся к сидящим сзади, на груди сверкнула гранями Звезда Героя.
— А как ваша позиция, Ксения Анатольевна?
— Остается отрицательной, — подчеркнуто твердо сказала Зорова.
— Поглядим там. Изучим, посоветуемся.
— Ну, ко мне-то он не только из-за этого, — добавил Веденеев. — Больше насчет Пирогова. Вернее, насчет жены Пирогова.
— А что с женой Олега Афанасьевича?
Зорова не без легкой ревности отметила это уважительное — «Олега Афанасьевича».
— …Конечно, я тотчас нажал, пункцию сделали, — рассказывал Веденеев. — Теперь мой секретарь каждый день справляется, есть ли результат.
— А тут еще поражение с этим автобашмаком, — вставила Зорова. — Прямо скажем, пшиком все кончилось.
— Ну?.. Обидно!.. Потускнел что-то Олег Афанасьевич. Сначала целую пачку выдал. Один снегоуборщик чего стоит. А в последние годы ничего такого выдающегося… А может, и не потускнел. — Глеб Андреевич устремил на дорогу задумчивый взгляд. — Просто слишком уж слепящее светило было рядом — Баконин. Похоже, чем больше Пирогов на Ручьеве-Сортировочном работал, тем сильнее баконинская слава гремела, а?
— И все-таки если по большому счету взять, — заметила Зорова. — Пирогов как изобретатель несостоялся.
— Так, может, его на какую-нибудь приличную должностягу забирают.
— Камышинцев зовет его к себе. С Сортировки главинжа забирают.
— Ну, это получается возвращение на круги своя.
— Но он же не главинжем, а старшим инженером был.
— А-а, я и забыл. Все равно разница не столь уж…
— Это так. Но в принципе вы правы, Глеб Андреевич, насчет того, чтобы передвинуть его.
— …А может, и не надо трогать.
— Утерянных лет ему, конечно, не вернуть, но хоть успеет наверстать что-то на какой-нибудь серьезной инженерно-административной работе.
Она не понимала толком, отчего в ней возник этот зуд: взять и переставить Пирогова. Оттого, что он гнет свою линию в экспериментальном? Но разве у нее, Зоровой, не хватит воли и средств заставить его подчиниться? Так что же? Какой бесенок вдруг заерзал в ней?
— Пусть сам разберется, — буркнул начальник дороги.
Шофер спросил:
— Может, через часовню поедем? На город поглядим.
— Давай.
Старая часовня стояла на возвышенности, с которой Ручьев был как на ладони.
— Глеб Андреевич, — сказала Зорова, — а вы у нас Серкова забираете.
— Чего?
— Наш урб в управление дороги уходит.
Глеб Андреевич изумленно вскинул брови. Лоб его собрался в крупные складки.
Урб — участковый ревизор безопасности движения. По весу что-то среднее между заместителем нода и начальником отдела.
Зорова и сама была поражена внезапностью своего предложения. Вспомнила о Серкове и сразу почувствовала: нашла. Не было еще осмысленной мотивировки. Чистая интуиция: это то, что надо.
— Пирогов — урб? — Озадаченный начальник дороги уткнулся взглядом куда-то под ноги. Низкий лоб, глаза навыкате, он походил сейчас на большую замерзшую птицу. — Сразу на такой пост? Как считаешь, Виталий Степанович?
— Признаться, теряюсь.
— Нет, серьезно, — воодушевилась Зорова, — тут есть над чем подумать. Вот вы говорите, Глеб Андреевич, «сразу». А по-моему, для бывшего начальника отдела станций в управлении дороги это даже скромно.
— Так ведь сколько лет прошло! — возразил Глеб Андреевич.
— Опытный инженер, — продолжила наступление Зорова. — Из практиков. Движенческое хозяйство знает до самого донышка. Да и в других отраслях транспорта компетентен. Универсальные знания. Именно то, что необходимо ревизору.
— Виталий Степанович, смотри ты, как она… — Глеб Андреевич поднял руку, покрутил растопыренными пальцами: так он делал каждый раз, когда подбирал выражение поточнее, — …на ходу вооружилась.
— Найдите в моих доводах хоть одно слабое место. — Теперь она уже и сама, к собственному изумлению, убеждалась, сколь логично ее предложение. И еще: на миг высветилась мысль — с Пирогова спадет ореол исключительности, экстраординарности. — А личные качества? Трезвенник. Приедет с ревизией — на бутылку оглядываться не будет. Настоящая гроза для нерадивцев. Нет, я уверена, Пирогов как урб будет посильнее Серкова…
Та вспыхнувшая, мелькнувшая мысль забылась. В Ксении во весь голос заговорил главный инженер, второе лицо на отделении, разделяющее с Веденеевым ответственность за огромное хозяйство… Глеб Андреевич слушал ее с возрастающим вниманием. Он даже повернулся к ней и пристально поглядывал на нее. Пожалуй, эта пристальность, этот раздумчивый взгляд не соответствовали не столь уж значительному для начальника дороги предмету разговора. Зорова с удивлением отметила это. Сбитая с толку, подумала: как понимать — произвела впечатление?
Отметил это и Веденеев.
Нынче, по приезде Глеба Андреевича в Ручьев, он, Веденеев, зашел к нему в салон-вагон и вроде бы уловил в его глазах какую-то недосказанность… А может, что-то иное. Может, и не было ничего. Выдумки. Но ощущение опасности не проходит и ноет, ноет в душе.
— Проект любопытный… — Глеб Андреевич покашлял, покрякал. Была у него и такая привычка. Он словно бы давал себе время для поиска ответа, — Пока это так… область предположений. Будем считать, что интересно поговорили.
Он повернулся к лобовому стеклу машины и замолчал, глядя на бегущую под колеса дорогу.
«Ничего, мы еще к этому интересному разговору вернемся, — думала Зорова. — Вот так-то, Пирогов. Я для тебя как для друга. Все забыла, все простила. А ты и не подозреваешь».
Она растрогалась, даже голова чуть закружилась и затуманилась.
Возле часовни вышли из машины. Встали на белесой гравиевой обочине шоссе.
Наверно, в прежние времена город выглядел отсюда, с возвышенности, как скопище пропыленных, полузрячих хибар, изрезанное трещинами улиц. Во всяком случае, в такую вот, как сейчас, весеннюю пору, когда обнажается все безобразное, что в другие времена года бывает скрыто снегом или зеленью, город, наверно, выглядел именно так. Да и теперь еще кое-где в окраинных местах молодые улицы прорубали себе путь через чащу серых, дряхлеющих домов, сараев, покосившихся заборов. Словно куски нищенского рубища разбросаны по земле меж магистралей, сияющих белизной домов и гладью асфальта.
Начальник дороги обозревал Ручьев и морщил лоб. Без фуражки, форменной, генеральски внушительной, — вместе с плащом он оставил ее в машине — небольшая голова Глеба Андреевича выглядела несоразмерной размаху плеч, усиливая его сходство с птицей. Пожалуй, это впечатление сгладилось бы, будь у Глеба Андреевича волосы погуще, попышнее. Да и причесывал он их гладко, низенько — на пробор. И вообще, по давнему мнению Зоровой, которое она никому не высказывала, у него уж очень ординарная внешность. Не ярок, нет. И породы не чувствуется.
Но Звезда Героя!.. Ах, как она отличала! Что ни говори, сразу человек становится непохожим на остальных, неровня остальным.
Будучи главным инженером РВРЗ, Зорова несколько раз бывала у Глеба Андреевича в управлении. Когда ей надо было добиться чего-нибудь для своего завода, она не очень-то уповала на телефон, а уж тем более на переписку. Предпочитала личные контакты. Знала: другому откажут, а ей не смогут. «Очаровательная ведьмочка», «Прелестная колдунья» — это не сама она придумала. Кого-кого, а Ксению Анатольевну, Ксенечку, Зореньку, всегда находили время принять и генеральный, и секретари горкома, и директора промышленных гигантов в других городах, и управляющие снабженческих трестов. Разговор заканчивать не торопились — о деле ли он, не о деле ли. Почему человеку, везущему воз больших вседневных забот, не позволить себе приятное исключение?.. И обаяние, и хитрости чисто женские, и настойчивость — все в арсенале, все в ходу. Так же и в управлении дороги, хотя ездила туда редко, больше имела дело со своим главком, в Москве. Как и другие, Глеб Андреевич обнаруживал маленькие слабости. Да и какой же иначе он был бы мужчина…
