Литмир - Электронная Библиотека

Через год с небольшим привезли его раненого на Урал, в город Крутоярск, в госпиталь. Выписался он в январе, в морозный ветреный день. Госпиталь стоял на улице, которая спускалась к реке. Едва ступил солдат на тротуар, покрытый толстым слоем утоптанного снега, как ледяной ветер, налетевший с реки, пробрал через шинельку. Поежился солдат и, вспомнив свой теплый Краснодар, с радостью ощутил в кармане гимнастерки две бумажки: одну — отпускное удостоверение, другую — письмо матери (без конверта, треугольником) о том, что ждет сына на побывку, что припасла для него и яблок, и сала, и хлеба.

Крутоярск утопал в снегу. С одной стороны улицы из-за сугробов не видно другой. Белые увесистые шапки нахлобучились на дома по самые окна. Деревья словно из белого камня. Снег и снег, да изморозь, да колючий, серый от стужи и дыма воздух.

Прохожих было мало, как ночью. Две женщины и мужчина дожидались трамвая. Мужчина, очевидно, надел на себя все, что имел: сверху — синий, порванный под мышками плащ, под ним — пальто, а под пальто, судя по трем поднятым воротникам, — еще какая-то тужурка. За поднятыми воротниками да завязанной ушанкой не было видно лица.

Мужчина стоял согнувшись, недвижимо. «Холодно же тебе, дедушка», — подумал Овинский с состраданием. Вдруг дедушка странно дернул головой и, шаря около себя рукой, начал медленно сползать на снег. Виктор кинулся к нему, подхватил его под плечи и тут увидел худое, посиневшее, но нестарое еще лицо. Подбежали и женщины. Одна из них, в полушубке и огромных рукавицах, обхватила мужчину у пояса.

— Встанешь или нет? — спросила она.

— Сейчас… посижу чуть-чуть.

— Ты откуда?

— С Дзержинского.

— Наш, выходит… Эх вы, мужики! Куда вам против баб! Нет той выносливости… Ты уж не ездил бы на завод-то.

Мужчина отрицательно покачал головой.

Когда ему помогли подняться, солдат тихонько спросил женщину в полушубке:

— Что с ним?

— Известно что, с голодухи, — сказала она просто.

Громыхая и звеня, подошел грязный, обледенелый вагон с обозначенными впереди конечными остановками «Вокзал — завод Дзержинского». Мужчина и обе женщины поднялись в трамвай…

И не поехал солдат в свой теплый Краснодар. В тот же день взял в военкомате направление в свою часть — на фронт.

После второго ранения, уже в начале 1945 года, его признали годным к нестроевой службе и определили в железнодорожные войска. Там он был чертежником в штабе бригады. Железнодорожные войска долго еще после войны занимались восстановлением транспорта, и лишь в 1947 году Овинскому удалось снять погоны. Незадолго до демобилизации соединение, в котором он служил, перебросили с запада на Урал, и судьба во второй раз свела Виктора с Крутоярском. В третий раз, через семь лет, он сам назвал этот город перед комиссией, распределявшей выпускников Ростовского института инженеров транспорта. Комиссия предлагала ему Урал или Сибирь. Он выбрал Урал. Его направили на работу в аппарат Крутоярского отделения.

III

Каждый свежий работник всегда рождает в людях ожидание чего-то нового, и если первые шаги его оказываются удачными, о них много говорят, их принимают как нечто знаменательное. На новичка начинают смотреть как на человека многообещающего. Если же работник начнет неудачно, то, как бы разумно и полезно ни действовал он потом, на него уже не скоро обратят внимание.

Неожиданно для себя Виктор оказался избран в партбюро, а затем даже заместителем секретаря парторганизации. Поощренный, он испытывал то состояние подъема, при котором человек все делает с живостью, с увлеченностью, со вкусом и с постоянным предчувствием чего-то радостного для себя. В те дни даже усталость доставляла Овинскому наслаждение, потому что она возбуждала уважение к самому себе.

На выборах в Верховный Совет республики, в феврале 1955 года, его выдвинули председателем участковой избирательной комиссии. Как уж заведено, ночь в канун выборов Овинский вместе с остальными членами комиссии провел на участке. Конечно, никто не спал. Все немного волновались, немного томились ожиданием, но были настроены торжественно, празднично и часто улыбались друг другу смущенной улыбкой людей, довольных своей необычной ролью. Но перед самым началом голосования случился казус, который заставил Овинского изрядно поволноваться. Приступили к опечатыванию урн. Кто-то заявил, что сургуч надо обязательно растопить в банке. Банка нашлась, а вот лучиной не догадались запастись, и пришлось действовать одними спичками. И началось. Оттого ли, что у банки оказалось слишком мощное дно, оттого ли, что спичка слишком маломощна для подобных операций, но сургуч никак не хотел плавиться. Двадцать пять минут оставалось до открытия участка, а сургуч лежал на дне консервной банки как ни в чем не бывало. Двадцать минут — проклятый сургуч даже не вспотел. Овинский с ужасом смотрел то на часы, то на банку.

Положение спас один из членов комиссии, подполковник запаса.

— Товарищи, да черт с ней, с банкой! — воскликнул он. — Попробуем плавить сургуч спичкой прямо над урной.

Попробовали. Получилось. Подполковник ходил в гениях. Овинский чувствовал себя спасшимся от неминуемой гибели. Как раз в это время ему сообщили, что на участок пришли комсомолки-десятиклассницы, выделенные в помощь комиссии. Овинский поспешил в гардероб, где раздевались раскрасневшиеся с мороза школьницы.

— Кто из вас старший, девочки? — спросил он с таким видом, словно собирался подарить старшему куклу.

— Вот, Ира.

Ему указали на стройную девушку, которая забрасывала на вешалку свое пальто. Необыкновенно красивого цвета — русая с медным отливом — коса ее тяжело метнулась по спине.

Услышав вопрос Овинского, девушка обернулась. Лицо Иры было не такое, как лица ее подруг. Те выражали торжественность и робость одновременно. Ира же вся сияла открытой, уверенной радостью. «Я весела, я счастлива, — говорило ее лицо. — И знаю, что сегодня меня тоже ждет только хорошее».

Она выжидательно и смело посмотрела в глаза Овинскому.

— Значит, вы старшая? Ну и чудесно! — Овинский тряхнул девушку за плечи.

Она густо покраснела. Виктор рассмеялся и потащил школьниц на их посты.

В первые, самые ранние часы голосования избирателей было мало. Расхаживая по ярко освещенному, пока еще пустынному и прохладному помещению участка, Овинский видел, как Ира хлопочет около подруг. Десятиклассницы заняли места кто в детской комнате, кто в читальне, а кто просто на лестнице и в коридоре, чтобы показывать избирателям дорогу. Девушки уже совсем освоились и были веселы и оживленны. Одетые в свои великолепно отглаженные форменные платьица и белоснежные фартуки, они вносили в помещение участка атмосферу особенно светлой, праздничной приподнятости. Все было очень хорошо, но Ира не переставала давать подругам какие-то советы и наставления, видимо полученные ею в райкоме комсомола. То тут, то там Овинский видел ее удивительную, тугую, широкую, длинную косу. Чуть вдавив между лопаток платье, она весомостью своей еще более подчеркивала легкость и гибкость девичьей фигуры.

Сначала Ира показалась ему высокой. Но, присмотревшись, он убедился, что стройность словно бы прибавляла ей роста.

Ему захотелось ближе разглядеть ее. И, будто отвечая его желанию, девушка подошла к Овинскому и спросила, нужно ли поставить кого-нибудь у входа в помещение, на улице. Собираясь ответить, он посмотрел ей в глаза. Они были того же медного оттенка, что и ее волосы. Красноватые и желтые крапинки поблескивали в них.

Возможно, это длилось всего лишь одно мгновение. Он посмотрел ей в глаза и вдруг почувствовал в себе явственный, как боль, трепет. Овинский потупился в сильном смущении. Где-то на лице, кажется на щеке, у него нервно забилась какая-то жилка. Он подумал в замешательстве, что девушка хорошо видит это, как хорошо видит все его смущение. Стараясь овладеть собой, он поднял глаза и тогда отчетливо прочел в глазах девушки ответную взволнованность.

2
{"b":"214008","o":1}