— Гарри? — удивился Андрей и удивленно добавил: — Так он же…

— Он пробил для вас контракт на пять концертов в Красноярске. Наверное, очень выгодное дело. Ждет не дождется, когда вы будете в состоянии выступать.

— Вряд ли я смогу выступать, — пробормотал Андрей, постепенно начиная приходить в себя.

— Почему же? С вашим голосом, надеюсь, все в порядке? Кстати, ваши поклонницы оборвали все телефоны в надежде узнать, куда исчез их кумир. Ваше благополучное возвращение будет лучшим подарком почитателям вашего таланта. Надеюсь, мне удастся попасть на ваш концерт? Моя четырнадцатилетняя дочурка бредит вами. Она мне никогда не простит, если узнает, что я разговаривал с вами, но не выпросил для нее автограф.

— Конечно, конечно, — прошептал Андрей. — Я скажу Гарри, он оставит вам билет…

Мужчина в накинутом халате поднялся и, церемонно поклонившись, произнес:

— Что ж, отдыхайте, набирайтесь сил. Не буду вас беспокоить. Все страшное позади, вечером мы доставим вас в аэропорт.

Не в силах поверить в свое скорое возвращение в нормальную жизнь, Андрей вспомнил нечто важное, то, что не давало ему покоя во время разговора с этим Вешневым. И он торопливо спросил, пока посетитель еще не ушел:

— Скажите, а Саша… А как же Саша Чекало? Он был со мной и…

Уже в дверях мужчина в халате повернулся всем телом и строго произнес:

— Александр Чекало, попавший в плен вместе с вами, не является клиентом нашей фирмы, и поэтому положительно ничего не могу сказать о его судьбе.

Дверь за ним бесшумно захлопнулась.

В иллюминаторе самолета медленно проплывала снеговая гряда облаков. Небо стояло над белой равниной огромным голубым колоколом, на востоке отдающим густым ультрамарином, на западе — лазурью, осветленной персиковым цветом заката. Группа сопровождения мирно играла в картишки на столике посреди просторного салона. Клиент с коротким ежиком отрастающих волос мирно посапывал на откидном кресле, по-детски положив кулачок под голову.

Начинался второй этап сценария для Евсея Батырина…

…Была глубокая ночь, когда действие вещества, вызвавшего у клиента глубокий здоровый сон и кратковременную амнезию, закончилось. Батырин завозился на своем жестком ложе, нехотя разомкнул еще тяжелые веки и сладко, от души зевнул — так что свело челюсть. Кряхтя и постанывая, он сел, потряс очумелой головой, не понимая, где находится. Его окружала такая густая темнота, что она казалась плотной, способной, как вода, залить в глазницы. Откуда-то неслись странные уханья, повизгивания, вскрики, словно неподалеку дрались неведомые дикие звери.

Батырин пошарил рукой вокруг себя. Ладонь захватила горсточку песку, пару веток, ворох сухих листьев — кажется, он лежал на голой земле. Голова казалась тяжелой, будто даже волосы на ней были свинцовыми. Где-то рядом, почти над самой головой, ухнула невидимая птица, неподалеку раздался глухой злобный рык, слегка напоминающий тигриный.

— Что за чертовщина? Где это я? — удивился Батырин и вспомнил: — Ах да, я же теперь далай-лама и должен находиться в дацане… И где мой ученик, этот, как его, Саманера кажется… Эй, Саманера!..

Робкий крик унесся в кромешную тьму.

Батырин снова пошарил вокруг себя, поднялся и, как слепой, робко выдвинув вперед правую ногу, точно боясь упасть в яму, сделал шаг. Через несколько шагов он уперся во что-то колючее, что на ощупь напоминало кусты. Следующие несколько шагов — и темнота как будто слегка раздвинулась, поредела, стала менее плотной. Сверху полился бледный призрачный свет. Подняв голову, Батырин увидел, что в безупречно бархатном небе сияет ущербная луна. Сразу стало прохладно. Он ощупал себя рукой — судя по всему, на теле не было никакой одежды. Однако очки в целости и сохранности пребывали на носу. Впрочем, в кромешной тьме они были совершенно бесполезным украшением.

«Где же моя оранжевая ряса?» — растерянно подумал депутат, припоминая события последних дней.

Грозный рык раздался где-то совсем близко за спиной. Захрустели ветви, ломаемые могучей лапой. Батырин инстинктивно дернулся и побежал. Он бежал, наталкиваясь в темноте на кусты, на стволы деревьев, путаясь в каких-то веревках, развешенных на ветвях. Постепенно бежать становилось легче, деревья как будто раздвинулись, вокруг стало светлее — через несколько минут одышливого бега показалась поляна.

Посреди лужайки горел костер. Языки пламени, точно огромные оранжевые цветы, лизали небо. Вокруг огня, отбрасывая на землю суетливые тени, скользили черные фигуры, ритмично притопывая ногами, похлопывая руками по голым плечам и бубня под нос что-то невнятное. Несколько собак лежали неподалеку, задумчиво положив головы на лапы и настороженно подняв острые уши. Только одна фигура у костра была неподвижна и полна покоя. Красноватые блики огня бросали грозные отсветы на черное лицо, а ожерелье из кривых клыков на шее казалось розовым.

Батырин замер, не решаясь приблизиться. Черные фигуры, ритмично пританцовывающие вокруг огня, пугали, но возвращаться обратно в лес не хотелось — оттуда доносился грозный рык. Поежившись, он нерешительно шагнул вперед.

Человек у костра предупредительно поднял руку вверх и издал резкий горловой звук. Танец и топтание по кругу мгновенно прекратились, словно умелый дирижер оборвал ноту, еще звенящую в воздухе. Черные фигуры замерли.

Батырин, стыдливо прикрываясь, точно Адам после съеденного яблока познания, сделал еще шаг вперед и громко произнес:

— Здравствуйте, товарищи!

С внутренним ужасом он подумал: а вдруг придется пожимать руку и тогда… А если здесь, среди черных тел, точно выточенных из эбонита, есть женщины? При бликах костра и призрачном свете луны половые различия были несколько сглажены.

— Макумба бебе! — почтительно произнес человек у костра, медленно вставая и вздымая руки к луне.

В горле у него что-то торжественно забулькало и заклокотало, эбонитовые фигуры у костра слаженно загудели, потом неожиданно повалились на колени и поползли вперед, к телу, явственно белевшему в темноте.

Батырин испугался.

«Припадочные», — подумал он и попятился. Однако сзади его поджимал утробный тигриный рык и недвусмысленное шевеление кустов.

Черная шевелящаяся масса, невнятно бормоча, подползала все ближе, сверкая при свете костра глянцевой кожей.

«Зарежут!» — панически решил Батырин, и тут же шестое чувство ехидно подсказало ему: «Скорее съедят».

— Макумба бебе! — блестя в темноте зубами и белками глаз, вдруг восторженно завопил представитель подползающего отряда и взмахнул руками. Внезапно, лишив Батырина времени отреагировать на свое движение, он повалился ему в ноги и щекотно приник сухими мягкими губами к стопам.

— Макумба бебе! — раздался дружный вой, и Батырин ощутил себя в центре копошащейся и скользкой массы, которая окружала его со всех сторон, трогая, щипая и пронзительно визжа.

Дальнейшее он помнил очень плохо, словно все происходило во сне. Сильные руки подняли его в воздух, и он, плавно покачиваясь, поплыл над землей. Депутат почти терял сознание от страха, боясь, что его несут, чтобы насадить на вертел и всем племенем зажарить на костре, а затем, глотая слюнки от аромата белого тела, покрывающегося аппетитной золотистой корочкой, слопать до последнего кусочка.

— Товарищи, — забормотал Батырин, стараясь и в воздухе сохранять представительный вид, — я делегат братской партии, защищающей интересы трудящихся и…

Однако черные «товарищи» не стали слушать его импровизацию. Они подтащили обомлевшую жертву к костру, бережно посадили ее на гору пальмовых листьев и стали внимательно осматривать, как врач во время диагностического осмотра, подозревая своего пациента во всех смертных болезнях. Черные руки гладили по спине, по груди, щипали, ерошили волосы, какая-то шустрая ручонка даже полезла было депутату в рот, как бы проверяя наличие зубов. Однако осматриваемый терпеть такую бесцеремонность не стал, щелкнул зубами, точно схватил невидимую блоху в воздухе, и прикусил жесткий палец. Палец убрался изо рта, но тут же Батырин ощутил явственные поползновения на свой нос. Он едва успел спасти очки, которые вдруг поползли по переносице и собрались было совсем уже покинуть своего хозяина, как вдруг в темноте прозвучало властное: «Макумба бебе!» — и десятки ощупывающих рук вдруг опали, как будто их обрубили.