— Подойдет, — кивнула девушка. — Здесь нам пригодится тот передвижной город, который мы проектировали для прошлогоднего клиента из Сибири. Таким образом удастся сократить расходы… И отделу снабжения будет меньше мороки. Поехали дальше…

— Ну и, естественно, у него сразу же любовь с предводительницей амазонок. И вот они уже поднимаются на ложе, чтобы предаться страстной восточной любви, и она говорит ему…

Слава Воронцов так и не узнал, что должна сказать клиенту предводительница амазонок, потому что отошел к следующей двери. За ней пожилая дама с фиолетовой сединой объясняла своей напарнице, по виду художнице, с кистями и красками в руках:

— Раиса Александровна просила, чтобы нищие, которые похитят нашу клиентку, с целью отпилить ей ноги и заставить заниматься попрошайничеством, выглядели как можно естественнее. Пожалуйста, представьте мне к вечеру их портретные наброски и эскизы лохмотьев. И помните, все должно быть как можно натуральнее. Закажите в матчасти гель с запахом пота, имитатор гноя, искусственную кровь.

— Было бы хорошо еще загримировать их, предположим, под больных проказой или сифилисом, — задумчиво произнесла художница.

— Прекрасно, — одобрила пожилая дама. — Проказа — это очень интересно. Закажите в библиотеке анатомические атласы для большей достоверности. И помните: все как можно натуральнее! Раиса Александровна всегда говорит: близость к жизни — залог нашего успеха. Наша задача — вызвать катарсис у клиентки, заставить ее поверить в происходящее и тем самым дать эмоциональную встряску. А какая может быть встряска, если наши бомжи будут благоухать театральным гримом и одеколоном «Хаттрик»?

— Ясно. — Художница понимающе кивнула. — Сделаю.

Пожилая дама с фиолетовой сединой резко повернулась и направилась к выходу. В дверях она столкнулась нос к носу с Воронцовым и от неожиданности опешила.

— Простите, вы кто?

Слава только открыл рот, как женщина начала сурово отчитывать его, оттесняя от двери:

— Вам сюда нельзя! Пожалуйста, вернитесь в приемную или мне придется вызвать службу безопасности.

— Но я только… — робко прошелестел Слава.

— Пожалуйста, вернитесь в приемную, — настойчиво повторила женщина и, вцепившись в рукав посетителя, мягко, но настойчиво повела его по коридору.

Слава сбивчиво бормотал извинения:

— Я только искал, чтобы… Понимаете, я жду Раису Александровну… Мне назначено на одиннадцать… У нас интервью…

Около цветного витража с библейским сюжетом пожилая дама неожиданно отпустила пиджак нарушителя.

— А вот и она, — с придыханием прошептала она. — Раиса Александровна сейчас поднимется…

Сквозь разноцветные стекла, окрашивавшие мир в синие, красные, желтые тона, Слава заметил некоторое оживление на широкой дорожке, ведущей из глубины парка. Воронцов отыскал белый кусочек стекла и жадно приник к нему, изнывая от любопытства.

По мощеной дороге, мягко шурша шинами, двигался серебристый «линкольн» с черными тонированными стеклами. На крыльце особняка его встречали навытяжку два гладких молодца, по безупречной выправке в них угадывалась выучка кремлевских курсантов. «Линкольн» объехал вокруг фонтана и остановился, горделиво поблескивая боками. Один из охранников, чеканя шаг, приблизился к автомобилю.

Он распахнул дверцу и, опустив подножку, склонил свою коротко стриженную голову в знак уважения. При этом охранник, облаченный в безупречный черный костюм, наклонившись, на секунду заслонил Славе обзор. В следующее мгновение он распрямился и застыл около распахнутой дверцы.

И вдруг в черном проеме дверцы автомобиля показались два блестевших никелированными спицами колеса и скрюченная фигурка в алом платье между ними. Спицы колес сверкнули на солнце, и на красную гранитную дорожку выкатилась инвалидная коляска. В ней сидела худощавая женщина, ее лицо прикрывали огромные, в виде крыльев бабочки, черные очки. Желтоватый выпуклый лоб женщины лоснился, короткие редкие волосы выглядели тусклыми и безжизненными.

Женщина в красном произнесла какие-то слова, и на ее лице появилось странное подобие улыбки — серые губы расползлись, разделив череп на две неравные части. Охранник еще раз сложился в талии, осторожно взял своей лапищей сухонькую птичью ручку, безвольно покоившуюся на подлокотнике коляски, и почтительно ее поцеловал. Коляска, подталкиваемая сзади, неторопливо покатилась к особняку. Голова женщины чуть заметно покачивалась в такт движению. На лице охранника, удостоенного важной миссии, застыло почтительное выражение.

Загудел лифт, створки дверей распахнулись.

— Раиса Александровна Резник, — торжественно прозвучало в приемной, где Слава Воронцов томился в ожидании на кожаном диване.

Инвалидная коляска вкатилась в комнату. Воронцов испуганно вскочил, пожирая глазами желтоватое лицо и щуплую фигурку в красном платье.

Сухонькая птичья ручка оторвалась от подлокотника кресла и приветливо протянулась к нему, из щели серого рта прозвучал неожиданно мелодичный, бархатный, чуть хрипловатый голос:

— Здравствуйте, Слава! Очень рада с вами познакомиться. Добро пожаловать в «Нескучный сад»!

Инвентарный номер 45 АЕ

ЛИЧНОЕ ДЕЛО ЕЛИЗАВЕТЫ Д.

«Когда мне было лет шесть (мы тогда жили в маленьком городке при заводе, где отец работал главным инженером), я решила уйти из дома. Помню, как сейчас, надела свое лучшее голубое платье с оборками и клоунами, вышитыми на нагрудном кармане, взяла любимую немецкую куклу с оторванной рукой, в бархатном комбинезоне и вышла из подъезда, твердо решив никогда не возвращаться обратно. Я ненавидела свой дом. Я уже тогда ненавидела свой дом. Каждый день, каждую секунду я мечтала уйти из него. Хотела стать взрослой и иметь деньги. Чтобы купить билет на самолет и улететь в Африку. И жить там среди негров, помогать им выращивать маис и бататы, стать черной и кудрявой, как они.

Как назло, у меня были льняные волосы и противно голубые глаза. Взрослые умилялись, делая комплименты моим родителям: «Ах, какой ангелочек, какой же красавицей будет ваша девочка, ах, какие у нее мягкие волосики, как у купидона!» Они доводили меня до истерики своими «волосиками». В один прекрасный день я достала из маминой корзинки со швейными принадлежностями портновские ножницы и откромсала свои льняные кудри, больше напоминавшие паклю. Они упали на пол, и я стала похожа на одного из детдомовских ребят, которыми меня иногда пугал отец. «Смотри, — говорил он, — это дети без родителей. Если не будешь слушаться, мы с мамой отдадим тебя в детский дом, и тогда ты тоже останешься без родителей. Тебе обстригут твои прекрасные льняные кудри и наденут коричневое платье с черным фартуком. И ты будешь носить это платье, пока не вырастешь. Поэтому веди себя хорошо, Лизонька». Я тогда еще боялась остаться без родителей и поэтому старалась вести себя хорошо.

А потом я подумала, какого черта… Может, так будет даже лучше? Детдомовские обчищали близлежащие вишневые сады и жгли костры над речкой. Они никого не боялись. Летом детдомовские мальчишки воровали на рынке семечки, набивали ими карманы и бродили по городу, а с их подбородков гроздьями свисала черная шелуха. И еще они без разрешения купались в речке, ныряли солдатиком с крутого берега и по полдня не вылезали из воды. Даже у детдомовских девчонок были короткие стрижки, и им не нужно было каждый день до боли и слез расчесывать их прекрасные льняные волосы. И глаза у них были черные, карие, серые, какие угодно, только не голубые. Короче, я им завидовала.

А потом я разбила дорогую вазу, подаренную отцу заводским профкомом. И подумала: чего я вечно трясусь?.. Нет, конечно, я не сразу так подумала. Сначала я попыталась замести следы и по малолетству не придумала ничего лучшего, чем спрятать осколки под ковер, причем прямо посередине комнаты. В центре ковра поэтому образовался горб. И тогда я представила, как меня будут ругать… Может быть, даже шлепнут.