После той войны казалось, что все это больше никогда не повторится. «Афганцы» — это уважительное определение приклеилось к ним намертво. Их не боготворили как победителей, но их уважали. Им дали почетное звание участников войны, налоговые льготы на торговлю сигаретами и водкой и право бесплатного поступления в вузы. Но этого им было мало.

Со своими армейскими друзьями Игорь организовал под эгидой фонда ветеранов прибыльную торговлю. В два года из скромного обладателя сильно поношенных джинсов фирмы «Рила» он превратился в лихого дельца, не думающего о деньгах. Он сам сделал свое состояние, своими руками. Немногие вкалывали так, как он, до седьмого пота, заключая сделки, уламывая партнеров, разыскивая каналы поступления товаров из-за рубежа. Государство к этому было совершенно не причастно. Оно лишь милостиво позволило им работать — ведь они сами, только сами добились всего. Просто оно им не мешало.

А потом начались интриги, недовольство соратников по оружию и по торговле — кого-то обделили, кого-то будто бы обошли, кто-то требовал дележа заработанных капиталов. Кроме того, на их организацию положила глаз одна солидная криминальная группировка. Фонд ветеранов и раньше платил за право работать под крышей братков, чтобы не затевать кровавых разборок, но теперь дела повернулись совсем в другую сторону — братки захотели войти в дело.

И конечно, в семье не без урода. Нашелся предатель, который помог криминалам проникнуть в дело. Это был свой в доску парень, Серега Шкляр. Они знали друг друга еще с Афгана — лежали в одном госпитале после того, как лейтенанта Стеценко шарахнуло осколочным в голову. Шкляр там валялся после контузии — их взвод напоролся на мину, которую коварные душманы подложили на малохоженной пастушьей тропе. Взвод пошел в обход через горы, опасаясь засады в ущелье, проводник-афганец вызвался показать дорогу, а потом внезапно исчез, как сквозь землю провалился, а что было потом, Шкляр, по его словам, не помнил — чернота. Он шел шестым в цепочке, и ему досталось совсем немного.

Шкляр был веселый парень, балагур, любитель выпить в хорошей компании, приударить за хорошенькой девчонкой. А еще он любил деньги. Не просто деньги, а большие деньги. Любил их тратить, не задумываясь, направо и налево. Из-за денег-то он и продался браткам — пообещали ему куш покрупнее, чем тот, одинаковый со всеми пай, что ему полагался в фонде. И Шкляр не выдержал — сдал своих друзей с потрохами.

Началась война — афганцы не из тех, кто позволит какой-то мелкой уголовной сошке запустить волосатую лапу в свой карман. Сначала не шло дальше затяжных переговоров и угроз, но потом… Потом от угроз перешли к делу. В районе белорусской границы братки задержали колонну трейлеров с грузом. Водителей и экспедиторов (тоже, кстати, из своих, побывавших «там») уложили рядком в кювете с аккуратными дырками в голове. Груз — партию компьютеров — сожгли. Время перехода трейлеров через границу, номера машин, характер груза бандитам сообщил Шкляр. Тогда Стеценко понял, что у них в фонде завелась «крыса». Но кто из проверенных-перепроверенных в боях железных парней предал, он выяснить не мог. Пока не мог.

После такого первого «предупреждения» началась самая настоящая война. Главного бухгалтера фонда Виктора Юдина расстреляли в собственном подъезде. Заступившего на его место Мишу Шуцкого взорвали в «мерседесе» прямо во дворе дома. Покушались и на самого Стеценко — не отличавшиеся богатым воображением в плане выбора средств уничтожения бандиты подложили мину под днище его автомобиля, когда тот стоял во дворе, где жила его близкая приятельница. Как всегда спас случай — когда Игорь садился в машину, у него с рукава рубашки упала запонка, подаренная Юлей на 23 февраля. Он долго ползал на коленках по жухлой осенней листве в поисках запонки, закатившейся под колесо. Случайно взглянул на глушитель — и все внутри оборвалось. Игорь понял — настал его черед отвечать за сказанное накануне категорическое «нет».

Тот случай помог выявить крысятника — им был Шкляр, сомнений не оставалось. Только Шкляр, как близкий друг Игоря, знал адрес его подруги и время, когда он у нее бывает. Он тоже изредка захаживал к Юле поболтать о том о сем, отведать наваристого украинского борща. За Шкляром стали наблюдать. Тот учуял опасность, забеспокоился. Когда все собранные улики оказались налицо, его вызвали для решительного разговора. Он не испугался, пришел, хотя чувствовал, что отсюда ему одна дорога — на тот свет. Но был спокоен — у него имелся запасной ход.

— Ребята, — произнес он с ухмылкой человека, уверенного в своем завтра, — дешевле взять Ловца и его бригаду в долю, чем каждую неделю устраивать похороны с музыкой. Не он, так другие… Нам одним не выжить. Давайте делать дела по-хорошему.

— Сука, — сквозь стиснутые зубы пробормотал Стеценко и нащупал за поясом пистолет — он давно уже не расставался с оружием. — Ты мне ответишь за Шуцкого и Юдина!

— Не распаляйся, Игорь, — спокойно улыбнулся Шкляр. — Лучше нам договориться. Не то твоя девочка отправится к праотцам прямо вслед за мной. И ты уже никогда не отведаешь ее фирменного борща…

И он протянул Игорю телефон, из трубки которого доносились истерические крики Юли: «Игорь! Я боюсь! Меня убьют!»

На этот коварный ход у Стеценко не нашлось достойного ответа.

Деваться теперь было некуда, воевать с братками бессмысленно — только людей гробить да семьи под удар подставлять. Пришлось делить прибыль с бандитами. Шкляр прекрасно понимал, что никакой жизни в Москве у него после этого не будет, и, прихватив свою долю, обещанную за предательство, и присовокупив к этой сумме деньги из кассы фонда, благоразумно исчез в неизвестном направлении.

А Стеценко поклялся самому себе расквитаться с бывшим другом, чего бы это ему ни стоило. Поэтому-то он и отправился в Чечню, где, по слухам, сразу же после начала военных действий всплыл Шкляр. Его видел один из пленных офицеров, которому потом удалось бежать к своим. Шкляр стал чеченским снайпером и отстреливал тех, с кем еще недавно воевал по одну линию фронта, и получал по сто долларов за труп. Для него это была привычная непыльная работа.

Там-то они и встретились. После их встречи Шкляра больше никто не видел.

Словно отгоняя непрошеные мысли, Слава резко захлопнул «Британику», поставил том на полку и подошел к окну. Фотография настроила его на мечтательный лад.

Так какая же она, Раиса Резник?.. Волевая женщина со следами былой красоты на лице? С безупречной фигуркой двадцатилетней девушки, обтянутой строгим английским костюмом, который чуть-чуть приоткрывает коленки? У нее хрипловатый мягкий голос, обволакивающий клиента и обещающий ему райские кущи за счет организации. У этой женщины жадный рот, обрисованный яркой помадой, и глубокие глаза, к уголкам которых лучиками сбегаются заметные лишь на близком расстоянии морщинки. Прохладные руки с длинными пальцами и продолговатыми, перламутровыми ногтями. Ее роскошные, допустим, каштановые волосы ниспадают густой волной на покатые плечи…

Конечно, она разведена… В этом Слава почти не сомневался. Он вспомнил исследования западных психологов, опубликованные в родном журнале под рубрикой «То, что поможет вам». Обычно бизнес-вумен, особенно те, которых на Западе называют self-made women — то есть женщины, сделавшие сами себя, без посторонней помощи раскрутившие свое дело, бывают двух категорий.

Первая: если им начальный капитал, стартовый рывок — как это ни называй, все равно суть не изменится — обеспечили их отцы, мужья или любовники. Соответственно, если у таких дамочек дела круто идут в гору, то постепенно им становятся не нужны ни мужья, ни любовники (отцы — это еще вопрос), которые просто не способны удовлетворять их растущие запросы и завышенную самооценку. К тому же у подобных дам всегда остается комплекс неполноценности. Их терзает мысль о том, что они кому-то чем-то обязаны. А такие женщины не любят быть обязанными. Отсюда вывод: они безжалостно расстаются со своим прошлым. Что и требовалось доказать.