Шлепая босиком по полу, нагретому косыми лучами падающего из окна солнца, и роняя после себя крупные капли воды, Слава поднял трубку. Голос в ней был незнакомый, мужской. Звонивший представился редактором неизвестной экономической газеты, сказал, что у него есть предложения для господина Воронцова и он хотел бы немедленно встретиться по этому поводу.

— Прямо сейчас, — сказал мужчина. — Я могу заехать за вами на машине.

— Сейчас не могу, — замялся Слава. — Понимаете, у меня жена в роддоме, я должен сидеть на телефоне…

— Жена? Да что вы! Ну и как она там?

— Ну, как вам сказать, — смущенно отозвался Слава. Он не привык делиться своими семейными проблемами с посторонними. — Ничего вроде бы…

— Что ж, я буду волноваться вместе с вами, — патетически закончил мужчина.

Слава молча пожал плечами. Этого от незнакомого абонента никто не требовал.

Они договорились встретиться завтра, в половине третьего в скверике возле Киевского вокзала, где в двух шагах ходьбы находилась редакция «Зари экономики».

Только после того как Воронцов положил трубку и прошлепал в душ домываться, он сообразил, кто это был.

— Вот балбес, — обругал он себя и тут же стал лихорадочно анализировать, что он мог сказать неправильно, не по сценарию. Вроде бы все выходило более-менее прилично. — Не надо было говорить, что Милка в роддоме, — поздновато сообразил он. — Расчувствуется старик… Будет в дедушки набиваться… Еще звонить станет, а Мила вернется, узнает обо всем, будут ненужные осложнения… Ладно, что-нибудь совру, — решил Слава, энергично намыливая под мышками и набирая в рот противной воды из душа.

Внутри копошился противный трусливый червяк, который твердил ему, канюча: «На черта ты в это ввязался, дурак, что у тебя, своих проблем мало…»

В тот же вечер у него родилась девочка, рост пятьдесят четыре сантиметра, весом три с половиной килограмма.

«Большая, вся в меня», — расчувствовавшись, прослезился Парнов, когда узнал об этом.

Он обзвонил все роддома в Краснопресненском районе, выяснил, где лежит Людмила Воронцова, и теперь взволнованно бродил по своему рабочему кабинету, размышляя о том, что сегодня он стал одновременно и отцом, и дедушкой, — надо же, бывают в жизни удивительные совпадения!

Домой идти ему совершенно не хотелось. Кристина поймет по его взволнованному лицу, что что-то случилось, и станет приставать с расспросами. Целый вечер Алексей Михайлович мерил шагами свой кабинет, то и дело смаргивая набежавшую на ресницы слезу. Ему казалось, что начиналась новая жизнь, полная смысла и значения. Однако некто более сильный уже решил, каким будет его конец.

Тихо скрипели колеса инвалидной коляски, блестели спицы, пуская по траве солнечных пугливых зайчиков, шелестел гравий дорожек под осторожными шагами гуляющих. Даже некрасивое лицо Раисы Александровны в этот превосходный летний денек выглядело почти симпатичным, глаза ее светились особым внутренним светом, и улыбка ее была не той приклеенной, которая появляется перед фотообъективом, когда фотограф просит сказать «чиз», а искренняя и радостная. Улыбка была вызвана последним отчетом об одном важном клиенте.

— Дела идут прекрасно, — начал Константин Вешнев, ближайший друг и помощник госпожи Резник, вышагивая рядом со своей директрисой вдоль тенистой аллеи канадских кленов. — Фирма процветает, клиенты валят валом, мы вынуждены все чаще отказывать, ссылаясь на нехватку сотрудников. Появились даже иностранцы. Контингент, конечно, сложный, что и говорить, привыкли к качественному сервису, приходится тщательно прорабатывать договора на обслуживание. Кто бы мог подумать еще четыре года назад, что мы так быстро и так широко развернемся…

— Рано еще почивать на лаврах, — заметил голос с хрипотцой, на свежем воздухе звучавший непривычно тихо. — Вот Губкина чуть не потеряли, со Стеценко неизвестно что происходит… Да и Батырин, боюсь, тоже найдет повод для недовольства. Знаю я этих политиков, народ капризный, избалованный, склочный, хлебом его не корми, дай повозмущаться. Он оплатил счет?

— Батырин?.. Да, оплатил. Точнее, не он, а его партия, ПНЕ. Оплатили безоговорочно. Что ни говори, подарок шефу на юбилей — это святое.

— Что сам юбиляр?

— Вполне доволен, за малым исключением…

— Что еще такое?

— Очень волновался насчет СПИДа. Африка, говорил, антисанитария, отсутствие средств гигиены…

— Однако никто же его не заставлял сразу с тремя африканскими женами жить, — заметила Раиса Александровна. — Надо было до того бояться, а не после.

— Ну, в общем, я переслал ему по факсу справки о прививках и результаты анализов на ВИЧ-инфекцию всего племени, и он остался удовлетворен. Спрашивал, нельзя ли ему полюбившуюся жену Ньяму выписать в Россию. Естественно, обещал оплатить все расходы плюс крупную сумму премиальных лично фирме. За внеплановую услугу.

— Ну и что ты ему ответил?

— Сказал, что Ньяму съели аборигены сразу после его отлета — чтобы не разрушать впечатления.

— А он? Поверил?

— Расстроился… Наверное, действительно очень понравилась девушка. Пожалел, что сразу ее с собой в вертолет не захватил.

Помолчали. В тишине стал слышнее оголтелый щебет птиц в густой кроне деревьев, далекий гул Ленинского проспекта сливался с шелестом ветра и хрустом гравия.

— Вот что, Костя, — первой нарушил молчание хрипловатый голос. — Я давно хотела с тобой поговорить…

Компаньон изобразил на своем лице максимум внимания.

— Знаешь, у меня достаточно денег. Много мне не надо… Мечтаю о тишине, спокойствии, о тихом домике с камином и с верандой, увитой диким виноградом и хмелем где-нибудь на берегу спокойной величавой реки. Мечтаю завести собаку или кошку — чтобы приходили ко мне в комнату, когда им вздумается, и уходили через окно прямо в сад… Мечтаю болтать с соседями по вечерам, обсуждая цены на муку и колбасу, виды на урожай капусты… Короче, я устала, я хочу отойти от дел…

Вешнев принялся было горячо возмущаться, уверять директрису, что невозможно вот так, с бухты-барахты бросить процветающую фирму, прекрасный коллектив, живущий только работой, но узкая рука предупредительно поднялась в воздух, и поток слов затих.

— Я все это знаю. Я не собираюсь закрывать фирму, лишь хочу передать ее в надежные руки…

Лицо Вешнева напряглось.

— …В твои руки, — прозвучало окончание фразы, и пытливые глаза пристально уставились в лицо Вешнева, наполовину закрытое темными очками.

— Какая честь… — пробормотал компаньон, не зная, как реагировать на слова директрисы. В голове его барахталась одна крамольная мысль: а что, если это проверка на вшивость?

— По человеку и честь, — спокойно произнес голос с хрипотцой, и коляска остановилась в тени раскидистого дерева, бросавшего резную тень на желтоватое костистое лицо. — Дай договорить… Ты не хуже меня знаешь дело. Многое понимаешь даже лучше меня. Буквально спас фирму в деле с Губкиным… Я этого не забуду. Однако без некоторых условий фирму, естественно, я тебе не отдам, не надейся. А условия очень и очень непростые…

— Какие условия?

— Во-первых, сохранить «Нескучный сад» в том виде и в том составе, в каком он существует сейчас, — я вовсе не хочу, чтобы самое большое и самое удачное дело моей жизни пошло прахом, как только я перестану переступать, точнее, переезжать, — иронически усмехнулись бесцветные губы, кивая на коляску и на ноги, даже в июльскую теплынь прикрытые толстым пледом, — порог этого особняка.

— Это понятно, — кивнул Вешнев.

— Во-вторых, ты должен навещать меня хотя бы раз в три месяца, поболтать о том о сем, чтобы я не совсем закисла в своей глуши… Видишь, я хочу сохранить твою дружбу, хотя впредь не смогу ее оплачивать…

— Обязательно, Раиса Александровна, да я… — начал было Вешнев.

— Не говори гоп… — немного устало прозвучал голос. — И третий пункт нашего неофициального договора, который волнует меня больше всего… Я хочу заполучить одного знакомого тебе клиента и с твоей помощью сделать ему такой сценарий, который бы он до конца жизни не забыл. Считай, что это мой бзик, начало шизофрении, острый приступ старческого маразма или необратимые последствия климакса — мне все равно. Короче, я так хочу!..