Гробовое молчание воцарилось в кабинете.

— Интуиция мне говорит, он будет нашим клиентом. Рано или поздно он им будет…

Вешнев покорно наклонил голову и решительным жестом захлопнул папку, давая понять, что у него все. А темные глаза не отрываясь продолжали задумчиво любоваться потеками воды на стекле.

— Вот что, Костя, — глухо прозвучал тихий голос с хрипотцой. — Мне хотелось бы лично встретиться с агентом из детективного агентства, как его…

— Детективное агентство «Острый глаз». Дела любой сложности, включая розыск пропавших без вести, так заявлено в рекламе. Завтра Минигалеев, он занимается этим делом, будет у вас.

— Приготовь небольшую сумму наличных в конверте. И отмени все второстепенные встречи, запланированные на утро. Думаю, у меня будет долгий и продуктивный разговор.

Чингиз Минигалеев двигался бочком, будто хотел занимать как можно меньше места в пространстве, а еще лучше — стать совершенно незаметным. На предложение хозяйки кабинета закурить он ответил смущенным смешком и высокопарным замечанием, что не курит, мол, поскольку на посту солдату курить запрещено, а сыщик всегда на посту.

— Ну хоть чашечку кофе? — предложила хозяйка.

— А вот это с нашим удовольствием, — охотно согласился гость.

Разговор долго крутился вокруг да около, вспоминали то самое дело с оживлением трупа на кладбище. Минигалеев с удовольствием потирал ручки и заливался мелким смешком:

— А он ка-ак побелеет да как бухнется в обморок! Милая, говорит, прости, я не хотел…

Хозяйка кабинета с принужденной улыбкой выслушивала воспоминания собеседника. Когда поток иссяк, в тишине твердо прозвучал негромкий уверенный голос:

— Надеюсь, вы помните, Чингиз Галеевич, что наша фирма тогда ни копейки с вас не взяла за реализацию проекта…

— Да-да, конечно, мы вам так благодарны, — закивал коротко стриженной головой Минигалеев. — Если вам нужно помочь… Мы всегда…

— Речь идет о небольшой инсценировке… На этот раз инсценировка нужна нам, а не вам…

— Да, пожалуйста…

— Все расходы, естественно, мы берем на себя…

— Пожалуйста, пожалуйста…

— Дело касается одного вашего клиента…

— Нет, ни в коем случае! — Смуглое лицо Минигалеева сморщилось, будто он только что лимон сжевал. — Наши клиенты под нашей охраной…

Узкая рука достала пухлый конверт и положила его перед собой на журнальный столик.

Начался деловой разговор.

После посещения пещеры вся жизнь Батырина в племени была сплошь усыпана поклонением и почестями. Ему отвели для персонального пользования лучшую, самую большую и прохладную хижину. Ему привели трех молоденьких, с упругой коричневой кожей обворожительных аборигенок и знаками показали, что это его служанки, рабыни, наложницы. Его кормили и поили, не требуя взамен никакой работы. Целыми днями Батырин валялся в прохладной хижине, попивая местный горячительный напиток с запахом гнилой капусты и принимая обожание своих новых подчиненных.

Глубокой ночью, когда спадала одуряющая жара, его выносили из обжитого жилища, ставили посреди площади и громко молились у ног, сопровождая молитвы завываниями и ритмичными танцами. Все более-менее молодые (и не только) женщины племени мечтали затащить белого бога в свою постель и использовали для этого весь доступный им арсенал обольщения — от желто-красной раскраски на лице до эротических танцев, напоминавших движения половозрелой кошки во время мартовского сезона. Даже мужья этих дам были бы несказанно счастливы, если бы божество выбрало именно их подругу.

Очевидно, туземцы не считали внебрачные связи с богом супружеской изменой, в отличие от отношений с другими членами племени. (Батырин был свидетелем, как сладкую парочку, застуканную ревнивым мужем, безжалостно закололи копьями, а потом съели всем скопом, причем осиротевшие дети принимали активное участие в пиршестве и с нескрываемым удовольствием обгладывали кусочки мяса с родительских мослов.)

Кроме того, в почетные обязанности белого божества входило несложное участие в племенном судействе и напутствие воинов на охоту, а женщин — на работу в поле. Собственно говоря, судейство осуществлял непосредственно вождь племени, а Батырин только скреплял его своим важным «оле» и поднятием ладони кверху — придавал ему, так сказать, юридическую силу. Напутствовать селян на охоту оказалось тоже не слишком сложно — надо было только взять два слоновьих бивня, правда тяжелых, скользких и неудобных, и протанцевать с ними вокруг кострища, потрясая волшебным инструментом и периодически выкрикивая традиционный рекламный слоган: «Макумба бебе, оле, оле!»

Всей этой премудростью белое божество овладело всего за пару дней, проявив недюжинные способности к обучению. Авторитет российского политика в племени поднялся еще выше после удачной охоты, когда мужчины племени вернулись, неся на жердях двух привязанных за щиколотки антилоп с жалобно закинутыми на спину рогами. Вновь все племя ползало в пыли у ног макумба бебе и лобызало его стопы.

«Вот она, слава, вот она, власть, — с философской грустью размышлял в это время политик, он же племенной бог. — Не есть ли это мое призвание на земле? Чем не высшая цель — сделать хотя бы нескольких людей, пусть диких и необразованных, счастливыми?..»

Однако делать людей счастливыми вскоре прискучило Батырину. Ему отчего-то захотелось домой, в Москву, в прокуренные коридоры Думы, к своим соратникам по партии, в пламя вечной борьбы. Отчего-то ему надоела любимая жена Ньяма, одна из трех отроковиц, презентованных макумба бебе вождем, прелестная девушка с точеным шоколадным телом, души не чаявшая в своем белокожем муже. И захотелось вдруг вернуться под бок к законной супруге, услышать ее привычный утренний храп, увидеть полное плечо, выглядывающее из сбившейся набок сорочки нежного сиреневого цвета, ощутить ее верную руку и зоркий глаз, бдящий его.

Ему надоели набедренные одежды из травы и вызывающая желто-оранжевая пожарная раскраска кожи. Ему захотелось надеть пиджак, галстук, прокатиться в быстрой машине по Кутузовскому с мигалкой, разгоняя ошалелые «шестерки», «Москвичи» и даже иномарки попроще. Наверное, это была та самая ностальгия, о которой Батырин много читал, но никогда ее до сих пор не испытывал. Он снова стал подумывать о том, как бы ему выбраться из африканской глуши. Однако сказывалось расслабляющее действие южной природы: когда тебе на тарелочке с голубой каемочкой три раза в день приносят пищу и не требуют ничего взамен, кроме нескромных выкриков «макумба бебе», а три прелестные шоколадки с приплюснутыми носами стараются перещеголять одна другую в любовной эквилибристике, невольно оттаиваешь душою.

Однако с течением времени положение Батырина в племени значительно ухудшилось по сравнению с первоначальным. Божество — оно на то и божество, чтобы карать и миловать. Если перестает карать, забывает про свои должностные обязанности, то начинает терять авторитет. Батырин вплотную столкнулся с разложением в некогда благожелательных и послушных рядах туземцев.

Все началось с мелочей. Несколько раз мужчины вернулись с охоты только с мелкой добычей, а потом стали возвращаться вообще без трофеев — наивные аборигены, должно быть, думали, что раз у них в приятелях сам макумба бебе, то дичь должна самостоятельно лезть к ним в сети, связывать себе ноги и вешаться на жерди кверху копытами. Дичь, однако же, так не считала, она по-прежнему резво убегала при появлении охотников, удивленных своими неудачами. В среде воинов росло недовольство.

Кроме того, на поля возле деревни напало стадо диких обезьян и подчистую вымело все огороды, оставив племя без пропитания. Теперь и женщины перестали виться перед Батыриным влюбленными кошками и лишь презрительно фыркали, а некоторые даже плевали в его сторону, проходя мимо. Надо сказать, что они плевали довольно метко, попадая иной раз божеству прямо в лицо.

Ощутимая конфронтация наступила у Батырина и с вождем — тот почувствовал, что падение авторитета божества влечет за собой и прямо пропорциональное падение рейтинга самого вождя, и это ему не понравилось.