— Он тебе понравится, — сказала девушка.

— Ни в коем случае! — решительно заявил Бруно и встал.

Лицо его горело. Он тяжело дышал, как будто поднял большой груз. Разбежавшись, он вновь прыгнул в воду.

— У нас мало времени! — крикнула Сильвия Якошек.

Она опять закрыла глаза и больше ни разу не взглянула в его сторону.

Взвод, шагавший в ногу, совершал марш уже второй час. Три командира отделений шли в голове колонны. Солдаты, следовавшие за ними, четко соблюдали равнение. Дистанция — на вытянутую руку. Шаг полон силы и энергии. Лейтенант Винтер, внимательно вглядывавшийся в лица солдат, ни у кого не обнаружил ни малейшего признака усталости. У сопровождавшего взвод командира роты также было довольное выражение лица.

— Запевай! — крикнул лейтенант Винтер.

Из первой шеренги по всей колонне вплоть до последнего солдата были переданы начальные слова песни: «По долинам и по взгорьям… Три — четыре!»

Грубые голоса затянули песню о борьбе красных партизан против белых генералов и атаманов, она понеслась над полями, заглушая щебетание птиц. Шаг под звуки песни стал тверже и шире.

Андреас Юнгман шел за Йохеном Никелем. Пение доставляло ему радость. При этом автомат и магазины к нему, штык и саперная лопатка, сумка с противогазом и фляжка становились легче. И вновь он испытывал то своеобразное чувство приподнятости и единения с людьми, которое — это он знал наверняка — будет постоянно искать в течение всей своей жизни. Такое чувство может возникнуть только среди единомышленников, в группе людей, где один может рассчитывать на другого, где различие взглядов по второстепенным проблемам не имеет никакого значения для их сообщества, где в расчет принимаются только общие задачи, обязанности и трудности. На это чувство и связанное с ним ощущение счастья и теплоты не оказывают никакого влияния те хотя и мелкие, но многочисленные шероховатости и неурядицы, которые постоянно возникают в повседневной жизни.

Андреас еще ходил в школу, когда им впервые овладело такое чувство. Это было во время одной из майских демонстраций. Вскоре ему стало ясно, что многие люди остаются глухи к восприятию подобного чувства, хотя сами и вносят какую-то долю в его возникновение. И в их отделении дело обстояло таким же образом. Он не находил слов, которые могли бы объяснить, что он ощущал в такие моменты. И в то же время он знал целый ряд людей, которые, собственно, и не нуждались в подобных словах. В большинстве случаев с ними достаточно было совместно провести несколько часов, чтобы распознать это. Ему было нетрудно без долгих размышлений назвать десятка два фамилий и имен. Его отец, например, относится к их числу, а также большинство из его коллег по монтажной бригаде. Сюда же относится его инструктор-водитель из общества «Спорт и техника», который после многих совместных часов, проведенных в спорах и беседах по политическим вопросам, за кружкой пива и игрой в скат, дал ему в конце концов свою рекомендацию в партию. И естественно, его товарищи по партийной группе здесь, в моторизованном стрелковом полку, в первую очередь унтер-офицер Бретшнейдер. И конечно же Дорис, его жена. Он никогда не говорил с ней о подобных вещах, но для него яснее всяких слов был тот особый блеск в ее глазах, который появлялся во время факельного шествия в день годовщины республики, во время исполнения массовых песен молодежи в городском парке или во время марша протеста против войны во Вьетнаме — всегда, когда они находились в кругу связанных между собой узами дружбы людей.

Андреас Юнгман мысленно беседовал с Дорис. «Ты говоришь, что это совершенно разные вещи, когда человек носит форму и обязан повиноваться и когда он работает в коллективе, из которого может выйти в любое время, если ему этого захочется? Принуждение, по-твоему, не позволяет человеку познать истинную радость? В этом, конечно, есть доля истины. А как бы ты назвала ту работу, которая не всегда для тебя приятна, которую приходится выполнять с трудом и подчас без всякой пользы для себя, но ты все же ее делаешь, потому что, по твоему убеждению, это просто-напросто должно быть сделано? Принуждение? А что побуждает людей бросаться в горящий дом, если оттуда раздаются крики о помощи? Тоже принуждение? Или если тебе самой в твоем универмаге приходится работать подряд две смены, поскольку в противном случае пришлось бы закрывать лавочку из-за эпидемии гриппа? Опять принуждение? Нет, Дорис! Может быть, это прозвучит высокопарно, если я все это назову человечностью, но то, что это с нею связано, в этом я абсолютно уверен. В этом у меня нет никаких сомнений».

Запевала взвода начал второй куплет. Лейтенант Винтер на ходу изучал карту, что-то измеряя, рассчитывая, и затем обратился к командиру роты:

— Если пройти по Кинхольцерскому лесничеству, можно сократить путь по крайней мере на четыре километра. Правда, идти там несколько труднее.

Фраза прозвучала как вопрос, но обер-лейтенант не спешил давать ответа.

— Вы знаете, что предстоит выполнить вашему взводу после совершения марша, — сказал он коротко. — Вы сами и должны решать!

Через двадцать минут солдаты второго взвода уже достигли леса. Здесь их походный порядок изменился. Отделения теперь двигались вперед рассредоточенно. Направление движения определялось по компасу командиром взвода. Дорога круто поднималась в гору. Не успели идущие впереди солдаты преодолеть и четвертой части подъема, как командир роты знаками подозвал к себе одного из них. Это был Бруно Преллер.

— Вы обнаружили на дереве необычную окраску листьев, а в нескольких шагах четырех мертвых, погибших, по-видимому, совсем недавно птиц, — сказал ему обер-лейтенант. — Что вы должны сделать в этом случае?

Бруно Преллеру не потребовалось времени на размышление.

— Предположительно здесь применено химическое оружие — боевые отравляющие вещества. Необходимо немедленно доложить командиру отделения и надеть противогаз!

— Отлично! Действуйте соответственно!

Уже через несколько секунд от отделения к отделению понеслась команда: «Газы!»

Солдаты, замедлив движение, открывали сумки противогазов. Одни тихо ругались, другие пытались шутить, по никто не остался равнодушным. Дышать через фильтр противогаза — дело нешуточное.

Это фосген, думает Андреас Юнгман. Он не может объяснить, почему из многих боевых отравляющих веществ ему на ум приходит всегда именно этот газ. Мысль эта промелькнула у него в сознании, пока он, задержав дыхание и закрыв глаза, снимал каску, доставал из сумки противогаз и, вытянув вперед подбородок, надевал маску движением снизу вверх, чтобы она плотно прилегала к голове. Фосген — он до сих пор помнит каждое слово о нем, сказанное на занятиях. Он знает, что этот газ даже при концентрациях от полутора до трех миллиграммов на литр уже через две минуты сильно поражает легочную ткань и бронхи, затрудняет поступление кислорода в организм и вызывает отек легких. Если срочно не принять врачебных мер, это приведет к мучительной смерти. В случае применения боевых отравляющих веществ противником — и это унтер-офицер Бретшнейдер и лейтенант Винтер подчеркивали многократно — вопрос жизни или занесения в списки потерь будут решать секунды. Не один десяток раз они отрабатывали надевание противогаза. Круги, совершенные ими ускоренным шагом в полном защитном облачении вокруг плаца для строевой подготовки, никому не забыть.

Уже через несколько минут подъема на крутую гору, склоны которой были густо покрыты корнями деревьев толщиною в руку, Андреас Юнгман стал обливаться потом, выступавшим из каждой поры. Его дыхание стало хриплым и коротким. Он видел, что командир отделения и лейтенант Винтер также надели противогазы. Фигуры, окружавшие его, напоминали пришельцев с другой планеты. Бряцание оружия и глухое сопение вспугнули сороку, сидевшую на вершине одного из деревьев. Громкими криками она оповестила лес о вторжении необычных жутких существ.