Мне удалось выяснить, что чтением они особенно не увлекаются. Своей любимой книгой одна подружка назвала «Ирасему»[63], другая, ее звали Мариана, сказала, что недавно прочла в оригинале повесть «Здравствуй, грусть» Франсуазы Саган. Остальные не могли припомнить название последней прочитанной книги. Что касается музыкальных пристрастий, то всем нравились современные американские и английские певцы, имена которых мне ничего не говорили, из бразильцев — Роберто Карлос, Леонардо и Фабио Жуниор64].
Все девочки любили прибегать в разговоре к жаргонным словечкам, наивно полагая, что они придавали колорит и сочность их речи. Некоторые уже пробовали курить, но признались, что это занятие им не по вкусу. Что касается любимых напитков, то они отдавали предпочтение гуаране[65]. Одна девочка призналась, что тайком от родителей попробовала пиво, но оно ей не понравилось.
Как я ни пытался разговорить девочек, они явно не были настроены на серьезный разговор. Мы никак не могли преодолеть стену отчуждения. И дело не только в возрасте. У них не чувствовалось интереса к чему-то значимому. Может быть, им еще рано задумываться на такие темы? Девочки находились в таком возрасте, когда жизнь предстает в розовом ореоле с безграничными горизонтами. Кто знает, что их ждало впереди, ибо никакого жизненного стержня я у них что-то не заметил.
Вечером они ушли, а я еще долго сидел на веранде и под шум морского прибоя размышлял об этих подростках. Было очевидно, что, несмотря на все свои причуды, они пока еще не вышли из детства и продолжали пребывать в том беззаботном состоянии, которое к ним никогда больше не вернется. И так будет продолжаться, пока реальная жизнь не заставит их взглянуть ей в глаза. Наблюдая этих наивных школьниц, я тешил себя надеждой, что, вопреки всем превратностям судьбы, в конечном счете они сумеют выбрать правильный путь в этой жизни.
Через пару месяцев мне пришлось вновь столкнуться с подростками. Они были значительно старше подруг моей дочери. Моего приятеля пригласили принять участие в диспуте с ученицами одного из старших классов частного колледжа. Он был известным публицистом, и ему давно хотелось поговорить с молодежью. На этот диспут он позвал меня, полагая, что я смогу оказать ему помощь в трудную минуту. Встреча со школьницами превратилась в вечер вопросов и ответов. И хотя мой приятель старался держаться уверенно, ему не удалось скрыть удивление, когда он услышал от девушек поразительные по откровенности признания. И дело не в том, что он плохо знал жизнь, как полагали ученицы.
Беседовали мы с ними один на один, без преподавательницы. Иначе не получилось бы откровенного разговора. Вели девочки себя развязно. Очевидно, это была поза. Им хотелось показать, что они многое познали в жизни, и эти два старика, хотя нам в то время было чуть более сорока, ничему их уже научить не могут. Некоторые из них не скрывали, что им знаком вкус наркотика. Пиво им уже заменило гуарану и кока-колу, которые они считали детскими напитками. О своих культурных интересах они говорили неохотно, наверное, потому, что им нечего было сказать. Сравнивая их с подружками моей дочери, я был поражен разящим контрастом. «Неужели с годами и они станут такими же»? — подумал я.
Невольно вспоминая о школьницах моей юности, я не находил между ними никаких точек соприкосновения. Мои юные сверстницы тоже предавались веселью в карнавальные дни или по каким-нибудь семейным датам. С потрясающей застенчивостью они пробовали слабый напиток батиду[66], в котором было больше сока, чем алкоголя. Без этого на карнавале нельзя было обойтись. Устраивали мы и молодежные вечеринки, но я не припоминаю, чтобы кто-то из нас имел пристрастие к горячительным напиткам. О наркотиках тогда никто из нас не слышал. А подростки 90-х годов познавали его вкус в 16-летнем возрасте.
Прошло несколько лет. Подружки Луизы достигли такого возраста, когда пришла пора делать серьезный выбор — чем заниматься во взрослой жизни. Я увидел их на выпускном вечере в колледже и, должен признаться, был приятно удивлен. Девочки повзрослели, их рассуждения о жизни приобрели здравый смысл. Все они уверенно знали, куда пойдут учиться дальше, убежденные в безошибочности своего выбора. Мне понравилась их уверенность в том, что все у них получится так, как они задумали.
Луиза и ее лучшая подруга Мариана решили поступать на международное отделение факультета политических наук университета штата Сан-Паулу. После его окончания Мариана мечтала попасть на дипломатическую службу. Этот университет имел репутацию одного из самых престижных высших учебных заведений Бразилии. Он располагался в благоустроенном университетском городке за рекой Пинейрос. Поступить в него было нелегко из-за высокого конкурса. В тот год на одно место претендовали 30 человек. Мариана и Луиза успешно сдали вступительные экзамены. В частных университетах конкурс был значительно меньше, но в них обучение было платным. В государственном университете могли учиться даже бедные, все расходы по обучению покрывали власти штата из своего бюджета.
На какое-то время подружки Луизы выпали из моего поля зрения. Это были уже взрослые люди, и у них складывалась своя собственная жизнь. После окончания университета Луиза поступила в аспирантуру. Потом она стала работать на факультете политических наук, а Мариана прошла сложнейший конкурс в Дипломатический институт Риу-Бранку[67], где в тот год на 20 вакансий было 4 тыс. претендентов. Через два года она получила дипломатический ранг атташе и стала служить в изящном дворце «Итамарати» в городе Бразилиа. Жизненные пути двух самых близких подружек разошлись в разные стороны. Встречались они редко и все никак не могли привыкнуть к длительным разлукам.
Летом 2002 года я предложил Луизе поехать в туристическое турне по Европе. Она сразу же согласилась. Ей очень хотелось увидеться с Марианой. Она в то время работала атташе по культуре бразильского посольства в Риме. Побывав в Париже и Лондоне, мы наконец добрались до итальянской столицы. Вечером нам предстояла долгожданная встреча с Марианой. В конце рабочего дня мы заехали за ней в посольство. Спустя 40 лет я вновь оказался на Навонской площади. Она ничуть не изменилась. Вот только некоторые здания, среди них и бразильское посольство, выглядели посвежевшими. Их недавно отремонтировали.
Привратник провел нас в просторную комнату, в которой когда-то состоялась моя беседа с первым бразильцем в моей жизни — вице-консулом, выдавшим мне визу для поездки в Бразилию на постоянное жительство. Погруженный в воспоминания, навеянные атмосферой дворца «Памфили», я не заметил, как вошла Мариана. Перед нами стояла очаровательная стройная блондинка, будто сошедшая с картины «Миссис Робинсон» Гейнсборо[68]. После сердечных приветствий, на которые способны, наверное, только бразильцы со своей непосредственностью и эмоциональностью, Мариана показала нам дворец, занимаемый посольством.
Мы вышли на площадь, частично заставленную столиками и походившую на уличный ресторан, прошли на противоположную сторону, откуда хорошо видно здание посольства в лучах заходящего солнца, и расположились за одним из столиков рядом с уличным фонарем. Я смотрел на сидевших напротив меня девушек, и мне не верилось, что они были среди тех наивных девочек, которые тогда, в 1990 году, удивили меня своей подростковой безалаберностью и, как мне казалось, душевной пустотой.
— Мариана, ты помнишь ту беседу у нас дома? — спросил я.
— Конечно, помню. Это был мой первый разговор на серьезные темы в обществе взрослого человека. Мы тогда вели себя как дети своего времени, наивные и беззаботные.
— Надеюсь, что все те девочки преуспели в жизни. Теперь ведь часто дети из среднего класса не дотягивают до профессиональных и жизненных стандартов своих родителей.
