— Пьетро… — Она подхватила меня под локоть и поволокла в кинотеатр напротив. Народу не так-то чтоб много. Устроились на самом последнем ряду. Нащупал в темноте и прикрыл своей лапищей ее ладошку. Не убирает. Тогда я осмелел и погладил ей колено. Молчит, только дышит часто-часто, и волосы ее щекочут мне лицо… Эх, думаю, была не была, повернул ее голову к себе и аккуратненько поцеловал… Совсем растаяла девчонка, прижимается и шепчет: «Пьетро, Пьетро…»

И вдруг в зале включили свет. Кто-то завизжал. Я сначала ничего не понял. Потом огляделся и увидел, что у всех дверей стоят немецкие солдаты в касках. Проверка документов!.. Джулия притянула мою руку к себе и, прикрываясь ридикюлем, вложила в ладонь нож. Я быстренько перепрятал его в рукав. А Джулия лопочет: «Убриако», — головой водит, глаза закатывает, точь-в-точь как наш Сывороткин во хмелю… А-а, понял! Советует мне пьяным притвориться. Тихонько пододвинулись к дверям, чтобы в случае чего выскочить и деру дать. Качаюсь, будто едва на ногах стою, а Джулия вытаскивает из сумки документ и сует немцу. На меня сердито покрикивает, иди, дескать, коли нализался. Но за дверями тоже немец. Останавливает меня. Я толкнул Джулию в одну сторону, ткнул немца головой по подбородку, только зубы, слышу, лязгнули. Кто-то сзади обхватил меня за плечи. Тяжеленный, черт. Я выставил руку назад и полоснул ножом. Сразу же отпустил… Куда податься? Кинулся в сторону и уперся в забор. Хуже, думаю, не будет. Шасть через забор и по узкому переулку — вперед. Жму, не оглядываюсь. Сам не помню, как за город выбрался. С полкилометра отбежал от последнего дома и только тогда сообразил, что дорога-то совсем другая, не наша. Отдышался малость, дал круг в обход всего города. Словом, намаялся, пока к вам, вот сюда, попал…

— Вот это приключение! — восторженно протянул кто-то из молодых.

А те, кто постарше, промолчали, но осуждать Петю никто не стал. Все стосковались по воле, по подвигам, по женской ласке.

Чуть рассвело, и прибежал Москателли — весь взъерошенный. Нынче он не шутит, не балагурит, как это бывало прежде. Поздоровался и сразу — с чисто южной страстностью — принялся упрекать Леонида:

— Что вы наделали?.. Сколько раз я говорил вам — будьте осторожны. А вы… Эх вы, русские, отчаянные головы…

— Так мы не троглодиты, — спокойно ответил Леонид.

— Я и не обзываю вас пещерными людьми, но надо было подождать.

— А сколько можно ждать? До конца войны?

— Италия переживает тяжелые дни, — горестно вздохнул Москателли, вздернув бровь. — Мельцер, комендант Рима, совсем взбесился. За одного убитого немца десятерых заложников вешает. Начальник римской полиции Пьетро Карузо хоть и итальянец, а от Мельцера не отстает, все смотрит ему в глаза, словно верный пес… Недавно мне начальник здешнего гестапо Шпаак хвалился: «В пансионе Яккарино мы, говорит, самую комфортабельную в мире тюрьму оборудовали. На полу ковры, на окнах шторы, двери лаком блестят. Ни пылинки нигде… В одной, говорит, комнате исповедуем, в другой — грехи отпускаем, в третьей — к присяге приводим… Сколько ни ори, никто тебя не услышит…»

— Вы что, напугать нас хотите? — удивляется Леонид.

— Не пугаю, а к осторожности зову, компаньо Леонидо, — отвечает с кислой улыбкой Москателли. — Я сам в свое время, еще до войны, испытал прелести такой же комфортабельной тюрьмы. Называлась она «Реджина Чели».

Сережа переводит. Теперь он по-итальянски все понимает и сам говорит очень прилично. Когда он объясняет Леониду, что тюрьма называется «Королева неба», тот с невольной усмешкой качает головой.

— Да, да, — подтверждает Москателли. — «Реджина Чели». Любят итальянцы звучные названия…

— Ну хорошо, синьор Москателли. Вот вы уже побывали в такой тюрьме, а все же не склонили головы, не согнулись?

— Это так… Но…

Москателли встает, разминает затекшие ноги. Оглядывает, словно оценивая, ущелье, кручи, тропинки.

— Хорошее было место. Но на некоторое время вам придется перекочевать отсюда.

— А остаться никак нельзя?

— Нет. Не сегодня, так завтра сюда нагрянут немцы.

— А как они узнали, что мы именно здесь, в этом ущелье прячемся?

— Коровы сказали! — говорит Москателли и хохочет, как прежде. Похоже, что ему тоже надоело сдерживать да упрекать партизан.

— А куда мы денемся? — спросил Леонид, нахмурившись. — Здесь мы уже все тропки знаем. Правда, если окружат, отсюда не вырвешься, но биться можно до последнего патрона.

— Есть про запас хорошее место. Сегодня же подойдет Орландо, он все покажет. А меня скоро не ждите. Немцы, похоже, что-то учуяли. Наверно, слежку за мной установят… Но я по-прежнему буду извещать вас об их планах и действиях. Что понадобится если, скажите Орландо, постараемся сделать.

— Нам бы еще пару пулеметов, товарищ Москателли.

— Трудное это дело…

— А нельзя ли встретиться и поговорить с Капо Пополо?

— Пока что нельзя. Он сейчас в Северной Италии…

— Жалко.

— Чего жалеть, он же не навеки уехал. Посоветуется, с тамошними товарищами и вернется. Может, тогда и мы здесь начнем по-другому действовать. Но пока очень прошу, больше терпенья, больше выдержки. Мы несем ответственность за вашу жизнь и перед народом, и перед богом. — Он пожал руку Леониду, прошел несколько шагов и остановился. — В пещере ничего не оставляйте. Ни золы, ни окурков. Пусть никому в голову не придет, что здесь прятались люди.

— А если они на могилу Кея наткнутся?

— Где вы его похоронили?

— Вон под тем большим каштаном.

— Сейчас же людей пошлите. Пусть заровняют могилу и замаскируют щебенкой. Но будем надеяться, что немцы до того места не доберутся. Не любят они здешних скал и ущелий. Ладно, чао!

Уничтожение улик проходило под придирчивым оком Таращенки. Собрали все, подмели, зарыли в укромных местах окурки, банки и разное тряпье, которое не имело смысла тащить с собой, Антон не поленился — с группой партизан спустился к ручью. Засыпали землей следы от костров и даже в развалинах мельницы каждую дырку осмотрели. Тем временем подоспел Орландо. Хотя он сказал, что по дороге ничего подозрительного не заметил, Леонид послал на фланги дозорных автоматчиков.

Орландо повел их через шоссе в небольшую лощину. Там передохнули, еще раз обдумали, все ли сделано, как надо, и двинулись на холмы, где были виноградники. Это, конечно, не та неприступная крепость, которую они только что покинули. Но склоны холмов, в террасах и овражках, давали возможность небольшому отряду, не только скрываться и даже успешно отстреливаться, — здесь они были избавлены от опасности окружения и при надобности могли уйти в любую сторону. Дивизии бы не хватило, чтобы оцепить эти бесконечные виноградники.

Плохо, что все время надо прятаться, двигаться чуть ли не ползком, да и расселились по двое и по трое — в старых крестьянских шалашах-капаннах — и небольших пещерах. Поэтому сразу же к командиру и его помощнику назначили связных из тех, кто еще не был водружен.

Орландо показал самое удобное для жилья местечко, объяснил, куда какая дорога ведет, но предупредил, что уходить отсюда, пока он не придет снова, не следует. Напоследок он отвел в сторонку Петра Ишутина и что-то зашептал ему. Петя понял лишь одно слово — Джулия, пришлось позвать Сережу.

— Послушай и растолкуй, что он говорит.

— Джулия передает тебе пламенный привет и хочет поскорее увидеться с тобой.

— Пусть Орландо скажет ей, что я тоже очень хочу. Но… и рад бы в рай, да грехи не пускают.

— У нее, говорит Орландо, есть очень важная новость.

— Ни сегодня, ни завтра, сам понимаешь, нам нельзя будет носу показать в городе. Пусть через Орландо передаст свою новость.

— Говорит, что она только тебе это может сказать.

— Ладно, в таком разе пусть послезавтра, а лучше пусть два дня подряд вечером приходит к мосту на шоссе. Я там спрячусь и буду ее поджидать.

Орландо смотрит на Петра, улыбается, сообщает, как некую тайну: