— Вы говорили, что во всякой войне есть жертва, а есть преступник. Кто же тогда был преступником в прошедшей войне в БиГ?

— В любой войне жертва — народ. Знаю это по собственному опыту. Я сама так настрадалась в детстве во время Второй мировой войны, что никогда не смогу этого забыть. Страх. Голод. Страх. Неизбывная боль по убитой матери. Я знаю, что такое военное сиротство. В прошлой войне (хотя прошла ли она?), преступники — это «боги войны». Те, кто решил выкопать мечи войны, чтобы перекроить границы и изменить этнический состав населения в центре Балкан, идя навстречу воле создателей так называемого нового порядка. Они не позволяют крови успокоиться. Они выносят приговоры, которые ранят жертв. Они возводят новые укрепления для новых столкновений. Проводят геноцид над истиной и убивают правду.

— Вы верите, что в Сребренице происходил геноцид или военное преступление (как это признала Скупщина Сербии), или 11 июля был день освобождения Сребреницы без гражданских жертв? Верите, что в Сребренице было убито около 8000 боснийцев?

— Извините, что опять должна сказать вам: начало вопроса неточно сформулировано. Скупщина Сербии приняла Декларацию о Сребренице, но в ней констатируется, что в ней произошло военное преступление, но не сказано, что там имел место геноцид. По крайней мере не над мусульманами, как подразумевает ваш вопрос. Хотя я написала три книги на данную тему («Истинная Сребреница», «Сербские мученики Сребреницы», «Крики и предупреждение»), причем исключительно на основе проверенных документов из всех доступных источников, наших и иностранных, а также на основе многочисленных бесед, я не могу сказать, что владею истиной в последней инстанции о том, что происходило в этом краю в начале войны, что было в военные годы до 11 июля 1995 г.

На основе того, что я изучила до сих пор, а это тысячи страниц письменных источников, бессчетное количество CD и DVD-дисков, ряд изданных книг — я считаю, что 11 июля 1995 г. Сребреница и Подринье были освобождены от тяжких притеснений, где народ годами терпел ужасные страдания и мучения от насильника Насера Орича и его подручных. При нем там было много гражданских жертв, как 11 июля, так и до этого. Знаю о многих описанных страданиях невинных гражданских лиц с самого начала войны. Так что совершенно не удивительно, что Насер Орич никогда больше не вернулся в свое родное место Поточаре, или на место своих злодеяний — в Сребреницу. Хотя я не знаю точно причин. Если изучать имеющиеся на сегодняшний день проверенные документы (включая и гаагскую документацию), то нет достаточных оснований считать, что «в Сребренице убито около 8000 боснийцев». На самом деле я должна, пользуясь случаем, сказать, что совершенно не могу поверить, что в Сребренице убито восемь тысяч боснийцев. В моих книгах, в моих научных сообщениях и докладах высказана только малая часть истины, на которой я основываю мою позицию. Впрочем, поскольку имеется достаточное число оставленных без внимания книг, научных сообщений, документов различных институтов и организаций по расследованию правды о страданиях народов на Балканах, особенно в БиГ, я все эти годы выступаю за организованное, исключительно беспристрастное исследование всех оценок, приговоров, обвинений, решений, свидетельств, связанных с понятием «Сребреница». Чтобы жертвы могли успокоиться. Чтобы все страдающие матери одинаково почитались, чтобы одинаково признавалась их боль. Чтобы сербский народ не приковывали к позорному столбу за то, чего он не совершал. Невзирая на желания «богов войны». Чтобы историю не перекраивали ради интересов отдельных политических и религиозных центров. Следовательно, Сребреница взывает к такому же международному авторитету, каким является Дик Марти! (Хотя возникает вопрос — если это правда, что за Марти стоит интерес Пацоли (Пакколи) забрать власть у Тачи, то кто же должен стоять за борцами, ведущими расследование истины о Сребренице.)

— Как вы вспоминаете Ваши встречи с Младичем? Где и когда Вы с ним познакомились, и когда в последний раз имели возможность с ним говорить? Виделись ли с ним, когда он уже был провозглашен гаагским беглецом?

— Давно уже был тот январь 1994 г., и много всего произошло с тех пор, чтобы я точно помнила все детали встреч с генералом Младичем. И последние разговоры были уже много лет назад. К счастью, все эти встречи я описывала в своих книгах, так что вашим читателям будет нетрудно их найти в интернете. А первую книгу я по своей воле, не прося на то его разрешения, опубликовала после объявления гаагского обвинения — и даже сам тот документ опубликовала, с блестящим комментарием профессора Митра Коколя, последнего ректора Университета в Мостаре, от которого и сегодня ни убавить, ни прибавить. Между тем, признаю, пропустила тот факт, когда генерал Младич «провозглашен гаагским беглецом».

— Известно, что Караджич и Младич не испытывали друг к другу особых симпатий. Как Вы думаете, что было причиной этого, и если бы пришлось выбирать между ними, за кого, как Вы думаете, выступил бы сербский народ? И почему?

— Я думаю, что некорректно в данном случае гозорить о «симпатиях» таких людей как генерал Младич и д-р Караджич, которые с самого начала осознавали свои особые исторические задачи. Они оба заслужили свое собственное место в сербской истории, а их общее с сербским народом творение — Республика Сербская, корень будущей самостоятельной Державы.

— Как Вы думаете, почему Слободан Милошевич не симпатизировал и не уважал ни одного из них? Что и кто для Вас был Слободан Милошевич?

— Опять Вы о симпатиях! Симпатии сохраняются при каких-то других отношениях, но что касается уважения, то я думаю, что Милошевич должен был их уважать, что бы там кому ни казалось. Что касается Милошевича, я не испытывала к нему симпатии, как и он ко мне, даже если кто-то и пытается трактовать это иначе.

— Несколько раз вы пишете о том, что мусульмане или турки, как вы их называете, сами убивали свой народ. Какие доказательства Вы имеете для подобных утверждений?

— Этот вопрос заслуживает целого эссе, и я не могу отнестись легкомысленно ни к Вашему вопросу, ни к своему ответу. Если я (а, вероятно, это так) написала нечто такое (включая то, что Вы в кратком изложении так цитируете), зачем Вы требуете от меня «утверждения» — я уверена, что эти «утверждения» являются следствием обнародованных доказательств.

— В одном интервью на вопрос, что Вы считаете самым важным в своей работе, Вы сказали, что Вам — за исключением двух болезненных навязанных исключений — во время работы на войне никто и никогда не указывал, что Вы написали неправду. О каких болезненных исключениях идет речь?

— Вероятно, я это описала в своих «Исповедях» 1995 г. Это происходило в то старое журналистское время, когда любое указание редактора, не отвечающее нашим личным взглядам и мыслям, представляло настоящую драму. В данном случае речь шла о столкновениях с тогдашними редакторами «Экспресс-Политики», где я была журналистом, и связано с делом «Меморандума САНИ (Сербской академии наук и искусств)».

— Сербия пыталась оградиться от политики войны в БиГ, от Младича и Караджича. Может ли Младич быть когда-либо захвачен? Знают ли власти Сербии, где скрывается Младич?

— Если под Сербией подразумевать нынешний режим, мне кажется, что он никогда так страстно не участвовал в войне в БиГ, как в последние годы. Не считаясь с фактами, без политической зрелости и ответственности перед историей, нынешние властители Сербии дают — думаю, по приказу своих менторов — пагубные оценки, принимают декларации, под самыми разными предлогами преследуют невиновных, объявляют фашизмом патриотизм и национализм. Они участвуют в мероприятиях в БиГ, которые имеют прочную связь с истоками войны в БиГ… С властями Сербии я не поддерживаю никаких отношений, не знаю их намерений, не знаю, что им известно или неизвестно. Что же касается генерала Младича, я думаю, что даже тень его они никогда не смогут схватить.