Что же тогда ваш президент Медведев скажет Тадичу, власти которого проявляют такой вид недоверия и враждебности к России?!

— На ваш взгляд, какой из этих факторов — политический, экономический, культурный, — оказывает наибольшее влияние на русско-сербские отношения? И какой, вы считаете, должен?

— Итак, на русско-сербские отношения более всего влияют политические факторы, т. е. нынешний режим в Сербии, повернутый к Западу. А нас более всего связывают традиционная любовь между народами, православие и культура. И это еще долго будет решающим образом связывать нас!

25 декабря 2010 г.

— Госпожа Булатович, Вы написали несколько книг о находящемся в розыске генерале Ратко Младиче, а также о бывшем президенте Республики Сербской Радоване Караджиче. Чем они интересны Вам как личности? И какова была их реакция на написанные Вами книги?

— Первую книгу, называвшуюся «Генерал Младич», я опубликовала в сентябре 1996 г., а на сегодняшний день выпущены еще три книжки: «Ореол или петля для Ратко Младича», «О генерале Младиче и войне в БиГ» на английском языке и «Рапорт командующему» в 2010 г. Книга «Радован» была издана в 2002 г., а «Завет матери Радована Караджича» в 2003. До этого я выпустила около десятка книг по ключевым, запрещенным режимом, вопросам о судьбе сербского народа на Балканах, особенно на Косово и Метохии, много фельетонов и расследований малоизвестных событий из современной истории. Хотя я по своей основной специальности была подготовлена к работе над отвлеченными темами (я защитила диплом на отделении мировой литературы филологического факультета Белградского университета), судьба занесла меня в самую гущу народной жизни. И в качестве главного и ответственного редактора журнала по общественным вопросам «Мир политики» я публиковала эксклюзивные тексты подобной тематики: с рассказом и документацией о том, что происходит, и почему в Югославии имеют место межнациональные столкновения, и к чему это ведет. Так я добилась для журнала максимального тиража (около 100 тысяч), но одновременно и вызвала недовольство противников настоящей профессиональной журналистики. Во время «бархатной революции» марта 1991 г. несколько журналистов и актеров на белградских площадях требовали моей смены, они добились моего увольнения в жесткой форме в апреле месяце — к особому удовольствию четы Милошевичей. Так я осталась без работы и возможности заниматься журналистикой, моей любимой профессией, а в Югославии начали развиваться драматичные, страшные события, которые мы с моими сотрудниками предвидели и которых боялись. Каждое новое известие об убийстве, ранении или каком-то другом страдании воинов ЮНА и союзной полиции в Словении вызывало глубокое эмоциональное потрясение: братство и единство, в рамках которого я и сама участвовала в строительстве автодороги в Словении, которая имела имя этого головокружительного объединяющего понятия, теперь претворилось в убийственное изгнание всего, что не было словенским…

Отчасти и поэтому, помимо всего остального, я 1 ноября 1991 г. поехала с конвоем родителей из остальных югославских республик в Хорватию, чтобы посетить и установить личности выживших солдат и офицеров ЮНА, блокированных в казармах, в которых до вчерашнего дня они несли свою воинскую повинность Отечеству! За те три самых драматичных дня в моей жизни и в жизни более тысячи двухсот несчастных приезжих, я осознала глубину наступившего раздора между нашими «братскими» народами. Я поняла, что усташи вернулись из своих мировых лагерей, где они в течение десятилетий после окончания Второй мировой войны обучали, как довести до конца неудавшееся ранее создание усташской НДХ! Поняла, что определенно проводятся в жизнь планы расчленения Югославии, давно подготовленные в крупнейших мировых центрах силы (среди политических, криминальных, банковских, военных властителей) в рамках осуществления Нового мирового порядка, чтобы завершить то, что было недоделано во время Второй мировой войны. Потом я по призыву высших офицеров ЮНА поехала в конце марта 1992 г. посетить изгнанные из Хорватии и Словении войска, в Командование Второго воинского округа в Сараево. Те дни я описала в моей книге «Исповеди».

Генерал Куканяц и некоторые его сотрудники уверяли меня тогда, что Босния и Герцеговина будет словно «маленькая Югославия». Я просто поверить не могла, что они не замечают, что джихад уже набирал силу, что ждали только провозглашение мусульманами БиГ независимости в результате референдума, и что раздался уже первый выстрел в сербского свата. В Сараево мне пришлось разговаривать с изгнанными солдатами и офицерами, которые тщетно надеялись, что усташская идея не распространится на БиГ. (Тогда я еще не была знакома с Ратко Младичем, который заблаговременно предупреждал руководство ЮНА о возможности такого развития событий после Словении и Хорватии.) Сараево было изранено, отравлено ненавистью, когда я оставила его, разделенное баррикадами, в громких возгласах мусульманских ходжей от рассвета до полночи, в неизвестности, которая у людей с быстротой молнии превращалась в страх. Я улетела последним гражданским самолётом, в сопровождении сил международных наблюдателей… Опять я понимала, что эпидемия раздробления Югославии оборачивается распространением ненависти к сербскому народу в ее самых страшных проявлении!. Это делало меня несчастной. Я хотела бы остаться и писать корреспонденции из явно надвигающегося военного круговорота, но не было редакции, для которой я могла бы работать. В следующий раз я приехала уже в воюющую Боснию, в Хан-Пиесак. Помогла группе известнейших итальянских журналистов взять интервью у генерала Младича. Нашла телефон Главного штаба ВРС и неожиданно просто попала именно на него. Мне повезло.

— Когда это было?

— Было это в январе 1994 г. С того момента и до сегодняшнего дня отслеживаю все, что касается роли Ратко Младича в той несчастной войне в Боснии и Герцеговине, собираю всю документацию, пишу и обнародую ее в своих книгах. Пишу о том единственном военном командующем Войска Республики Сербской и единственном военном президенте Республики Сербской докторе Радоване Караджиче. В их должностях и есть объяснение моего интереса к ним.

Что касается их реакции на мои выпущенные до данного момента книги, думаю, что они не имели бы замечаний. Впрочем, может быть, намного важнее то, что почти все читатели выражали только благодарность и похвалу за то, что я оставила для будущих поколений правдивые документы об этих людях, об истоках войны, ее ходе и последствиях. Так что на сегодня от тех изданий я имею только экземпляры для домашней библиотеки, а содержание предоставляю оценивать будущим историкам.

— Почти весь мир считает Младича и Караджича самыми страшными преступниками конца XX столетия. Вы же их называете героями. Чем они, по-вашему, заслужили звание героев? Каковы в частной жизни Караджич и Младич?

— Боюсь, что вы ошибочно сформулировали первую часть вопроса. Я бы сказала, что вы поддались намерению американской администрации провозгласить Младича и Караджича «самыми страшными преступниками конца XX века» еще до того, как обвинение будет доказано нелегальной институцией под названием «Гаагский трибунал». В этой институции невозможно доказать какую бы то ни было истину, судя хотя бы по известным на данный момент обвинениям, процессам и приговорам. То, что я знаю, неоспоримо доказывает, что Младич и Караджич суть символы борьбы за достойное существование и свободу сербского народа на той территории, где сербы были хозяевами на протяжении веков.

Вообще я не имела случая общаться частным образом с господами Младичем и Караджичем, так что на этот вопрос у меня нет ответа.