C начала необычно жаркого августа 1899 года город Ренн — тихий, сонный центр Бретани — как будто на время уподобился шумному Парижу. Целые армии журналистов, съехавшиеся со всех концов мира, штурмом захватывали немногочисленные отели. Повсюду слышалась иностранная речь, то там, то здесь мелькали хорошо знакомые всем представители французского политического, журналистского, литературного мира, прибыло много знаменитостей из-за рубежа. Газета «Тан» немного позднее, 6 сентября, писала: «Ренн стал центром мира». 7 августа в Ренне открылись заседания военного трибунала. Они были гласными, но только с помощью сложных формальностей можно было попасть в число избранных — сотен корреспондентов ведущих газет многих стран и просто влиятельных лиц, — тех, кого пропускали в здание местного лицея, ставшее местом проведения суда.

А ведь это был не первый процесс над обвиняемым. Перед судом уже успели предстать как его сторонники, так и противники. Но это только увеличивало жгучий интерес к «делу», которое превратилось в острую проблему, разделившую всю Францию на два лагеря, до предела накалив политические страсти, что могло стать поводом для глубоких социальных потрясений.

Речь идет, конечно, о знаменитом «деле Дрейфуса». Начало ему было положено еще пять лет назад.

«Дело Дрейфуса» имело совершенно очевидный смысл — попытки монархической и клерикальной реакции «свалить» Республику, предотвратить либеральные политические преобразования в стране. Добавим, что первоначально реакция, казалось, добилась своего. Шовинистические толпы на улицах провозглашали лозунги, в которых прославлялась армия, и были готовы линчевать каждого, кто отвечал: «Да здравствует Республика!». Были и поползновения совершить государственный переворот…

«Дело» началось в сентябре 1894 года с обвинения артиллерийского капитана Альфреда Дрейфуса, еврея по национальности, в шпионаже в пользу Германии. Сын богатого фабриканта из Эльзаса — французской провинции, после 1871 года присоединенной к Германской империи, — Дрейфус по своим взглядам и настроениям ничем не выделялся из окружавшей его военной элиты. Лишь его происхождение, позволившее разжечь националистическую кампанию и обвинить Республику в том, что этот «чужак» проник в святая святых монархического офицерства — генеральный штаб, заставило выбрать совсем не примечательного и бесцветного капитана, превратив его в объект заранее обдуманной крупной политической провокации. Французский историк А. Гийемен убедительно доказывает, что военный министр Мерсье и заправилы генерального штаба с самого начала знали о невиновности Дрейфуса и сознательно скрывали документы, которые свидетельствовали об этом. Так, во французском министерстве иностранных дел расшифровали телеграмму итальянского военного атташе Паниццарди (работавшего в тесном контакте со своим немецким коллегой Шварцкоппеном). Из телеграммы, посланной 2 ноября, явствовало, что итальянец никак не был связан с арестованным капитаном Дрейфусом. Об этом, безусловно, было точно известно Мерсье и руководителям генерального штаба (хотя впоследствии они, путаясь в собственной лжи, и доказывали, что первоначальная расшифровка телеграммы Паниццарди якобы имела другой оттенок и они не знали о том, что исправленный вариант был правильным). Генералы вполне сознательно скрыли содержание телеграммы Паниццарди от членов военного трибунала.

Генерал Мерсье был явно инициатором всего дела. Этот человек с морщинистым лицом и маленькими черными глазами под тяжелыми, свинцовыми веками очень напоминал, по свидетельству современника, старую пантеру, притворяющуюся спящей, но в действительности не спускающую глаз с добычи. Опытный интриган с иезуитскими манерами умело притворялся добродушным старым солдатом, целиком озабоченным только интересами страны, ловко скрывал свои честолюбивые планы. Ярый реакционер и клерикал, он сделал карьеру в качестве чуть ли не «республиканского» генерала, «не ходящего к мессе». В конце 1894 года у Мерсье были серьезные личные причины, чтобы инсценировать «дело Дрейфуса». Военный министр так хорошо носил маску республиканца, что вызвал даже недовольство в монархических и католических кругах (вдобавок жена Мерсье была протестанткой!). Все это за какие-нибудь две недели декабря 1984 года исчезло, как по мановению волшебной палочки, после известия об аресте Дрейфуса; националистические газеты стали прославлять еще за несколько дней до этого оплевываемого ими Мерсье как «спасителя отечества».

Предыстория этой заранее обдуманной провокации такова. 20 июля 1894 года некий майор Эстергази — к нему мы еще вернемся — явился к немецкому военному атташе в Париже полковнику Шварцкоппену и предложил свои услуги в качестве платного разведчика. Сообщив об этом предложении в Берлин, полковник получил 26 июля приказ продолжать переговоры. Уже 13 августа Эстергази вручили его первое жалованье на новом месте — 1000 франков за доставленные ценные документы…

Непосредственно провокация зародилась в недрах контрразведывательного отдела «секции статистики» (так называлась военная разведка) французского генерального штаба. Главой этого отдела был тогда майор Анри — грубый, малообразованный офицер, но зато исполнительный и небрезгливый служака, бывший полицейский. Начальником «секции статистики» являлся подполковник Сандерр, который подчинялся заместителю начальника генерального штаба генералу Гонзу.

Французская разведка подкупила некую мадам Бастиан, служившую горничной супруги германского посла в Париже.

За солидную мзду Бастиан тайно доставляла из посольства обрывки служебных бумаг, выбрасывавшихся в мусорную корзину. В конце сентября 1894 года «секция статистики» получила или, точнее, утверждала, что получила (таким путем) документ, впоследствии названный «бордеро», — сопроводительное письмо с описью разведывательных донесений, которые автор этого (недатированного и неподписанного) перечня пересылал полковнику Шварцкоппену. В конце «бордеро» сообщалось, что написавшее его лицо должно вскоре отправиться на маневры.

Наименее загадочным в «бордеро» было отсутствие подписи: шпионы не любят оставлять свою визитную карточку. Но надо добавить, что столь же мало принято у них составлять подобные описи (тем более от руки, а не на пишущей машинке!), а у руководителей шпионажа — небрежно бросать в корзину для бумаг столь секретные документы. А такой опытный человек, как полковник Шварцкоппен, даже не дал себе труда хорошенько разорвать «бордеро» на мелкие куски — оно, лишь слегка поврежденное, попало в «секцию статистики». Подобное непонятное легкомыслие Шварцкоппена было тем более необъяснимо, что «бордеро» появилось после так называемого дела Милькамп. Некая Милькамп (ее настоящее имя было Мари Форе), любовница французского разведчика Брюкера, который был связан «по работе» с мадам Бастиан, в конце 1893 года повздорила со своим возлюбленным и решила отомстить. Она сообщила французским властям, что он не заслуживает доверия, а в германское посольство — что Брюкер участвует в секретном наблюдении за немецкими дипломатами. В результате Милькамп была арестована и в январе 1894 года приговорена к пяти годам тюрьмы. Следовательно, Шварцкоппен еще за год до получения «бордеро» был вполне осведомлен, что за ним установлена слежка, и не мог не быть настороже. В этих условиях позднейшие утверждения Шварцкоппена в его мемуарах, что он никогда не видел «бордеро» и не бросал его в корзину для мусора, ряд историков считают несомненной правдой.

Разжалование капитана Дрейфуса

Полковник Пикар дает показания

Дрейфус во время суда в Руане