Немало хлопот доставлял реакционному лагерю и его прежний любимец Эстергази. Очутившись в Лондоне, майор решил подороже продать газетам свои признания — секретную историю «дела Дрейфуса». С этой целью Эстергази предпочел сбывать свои секреты частями, каждый раз подбрасывая новый пикантный материалец к уже известным фактам. Демонстрируя мертвую хватку, он начал с горделивых утверждений: «Я не намерен торговать государственными секретами, я предоставляю это Дрейфусу и Пикару». Это означало, что подобно одному бальзаковскому герою Эстергази не собирался обменивать бессмертную душу за какую-то мелочь. Он хотел получить настоящую цену. Поэтому первоначально нужно было сбыть еще не «государственные секреты», а залежалый товар — пересказ в своей интерпретации, пока без дополнительных разоблачений, истории «дела». В этом жизнеописании Эстергази досталось многим — от племянника, у которого автор мемуаров украл деньги, до Кавеньяка, решившего отделаться от майора, когда этот проходимец стал явным бременем для антидрейфусаров.
После того как первый урожай гонораров был снят, в ход пошли более серьезные вещи. Еще в интервью английской газете «Обсервер» Эстергази заявил, что он написал «бордеро» по указанию полковника Сандерра; об этом знал и Анри, но, к сожалению, оба эти лица мертвы и не могут подтвердить его слова. «Бордеро» было составлено, чтобы скомпрометировать Дрейфуса. Против него у генерального штаба не было вещественных доказательств, хотя было известно от французских разведчиков, что Берлин получает сведения, которые лишь Дрейфус мог сообщить, поэтому они и были перечислены в «бордеро».
Это явная ложь, причем шитая белыми нитками. Только в расчете на полную неосведомленность своих читателей Эстергази доказывал заведомую нелепость, что сведения, якобы полученные германскими властями, могли быть представлены «только» капитаном Дрейфусом, проходившим стажировку в генеральном штабе. Войдя во вкус разоблачений, авантюрист не щадил крепких эпитетов для своих бывших патронов, именуя их не иначе как ослами, кретинами, лицемерами (употреблялись и более сильные выражения). Эстергази уверял (на этот раз он говорил правду), что генералы с самого начала знали о невиновности Дрейфуса, а отнюдь не являлись жертвами обмана со стороны недобросовестных подчиненных.
Французские националистические газеты, обливая помоями своего вчерашнего кумира, в свою очередь доказывали, что «негодяй Эстергази» подкуплен дрейфусарами (об этом до сих пор бездоказательно пишут реакционные историки). Следует лишь добавить, что и дрейфусары, в большинстве своем буржуазные либералы, обличая отдельных представителей военщины, не очень стремились к тому, чтобы вскрыть корни провокации, затеянной генеральным штабом в 1894 году. Они по существу подыгрывали своим противникам, вопившим, что нельзя верить Эстергази, когда тот из Лондона время от времени дорого продавал газетам сведения о подлинных вдохновителях «дела». Дрейфусары, тысячу раз повторяя истории мошенника Эстергази, автора фальшивок Анри, карикатурной «дамы под вуалью» Пати де Клама, по сути дела способствовали затушевыванию роли главных организаторов провокации.
В этой обстановке капитан Кюинье под маской правдивости и откровенности мог осуществлять новый план генералов. Он доказывал, будто Анри сфабриковал фальшивку, чтобы ослабить «влияние» Пикара на генерала Гонза, что Пати де Клам без ведома начальства совершал свои махинации с Эстергази. Анри не мог уже ничего сказать, а Пати де Клам, как это было отлично известно Кюинье, получал все приказы устно (да и вообще держал язык за зубами, опасаясь мести генералов).
Кавеньяк, спекулируя на том, что именно он разоблачил фальшивку Анри, надеялся, что ему удастся воспрепятствовать пересмотру дела Дрейфуса. Однако надежды его не оправдались. Кавеньяк подал в отставку. Просьба о пересмотре, посланная женой Дрейфуса, была удовлетворена головной палатой кассационного суда Франции. В свою очередь генеральный штаб начал новую сложную игру. Было назначено дополнительное расследование роли Пикара, в результате которого выдвинуто требование предать его военному суду за… мнимую «подделку» письма Шварцкоппена к Эстергази. С другой стороны, капитан Кюинье, действуя с санкции генерала Роже, разъяснял, что Пати де Клам был не только «дамой под вуалью», о чем рассказывал в Лондоне Эстергази, но и подстрекал покойного Анри к фабрикации фальшивок. Под аккомпанемент этих «разоблачений» Кюинье и его начальник майор Роллен, сменивший Анри на посту шефа контрразведки, выдвинули новое — и, как позднее выяснилось, ложное — доказательство виновности Дрейфуса.
Среди бумаг, конфискованных у Дрейфуса в 1894 году, имелся экземпляр секретного курса, прочитанного в военной академии. В этой копии отсутствовали несколько страниц. Именно эти страницы, оказывается, были найдены в документах, похищенных одним французским агентом у первого секретаря германского посольства. Эту линию Кюинье, ответственный за досье по делу Дрейфуса, вел и на заседании уголовной палаты. Отбросив явные фальшивки, признав, что письмо с фразой «эта каналья D.», возможно, не относится к Дрейфусу, капитан особенно подчеркивал суть сделанного им открытия, пытался истолковать в пользу своей версии ряд других документов. Лебрен-Рено повторил свое лжесвидетельство и уверял, что дрейфусары предлагали ему 600 тыс. франков за отказ от показаний. Нашлись и новые лица вроде бригадира Депера, уверявшие, что им было известно о признании Дрейфуса (но о котором они почему-то упорно молчали целых пять лет).
Тем не менее становилось все более очевидным, особенно после того, как были заслушаны показания Пикара, что уголовная палата кассационного суда вынесет решение о пересмотре дела. Реакционная печать неистовствовала, проклиная «продажных судей». В попытке помешать принятию решения антидрейфусары провели через палату депутатов и сенат резолюцию, по которой рассмотрение дела было изъято из ведения уголовной палаты и передано объединению всех палат кассационного суда.
3 июня 1899 года в Лондоне Эстергази дал интервью корреспонденту «Матен». Он снова подтвердил, что является автором «бордеро» и что Сандерр, Бийо, Буадефр и Гонз знали об этом с самого начала. В тот же день, 3 июня 1899 года, кассационный суд единодушно постановил, несмотря на наличие в его составе членов, считавших Дрейфуса виновным, учитывая вскрывшиеся факты, аннулировать приговор 1894 года и — уступка националистам — передать дело на новое рассмотрение военного трибунала. В постановлении кассационного суда содержалось по существу осуждение незаконных действий Мерсье и Буадефра в 1894 году. Нерешительные попытки части дрейфусаров провести в парламенте резолюцию о привлечении к ответственности этих генералов не увенчались успехом. Однако итоги голосования (277 — «против», 228 — «за») говорили о многом. Несмотря на лихорадочную агитацию, манифестации, погромы «изменников», положение антидрейфусаров стало очень непрочным. Первоначально во всех партиях усилились крайние, экстремистские элементы, но потом даже многие правые деятели типа Пуанкаре и Барту сообразили, что дальнейшая безоговорочная защита махинаций скомпрометировавших себя главарей военщины может повредить их политическому будущему, и в своих выступлениях резко изменили тон.
В церковных кругах, в частности среди иезуитов, тоже стали опасаться, как бы «дело Дрейфуса» не превратилось в бумеранг, который ударит по клерикализму, и пытались поэтому нащупать почву для соглашения с дрейфусарами.
Начались всевозможные передвижки и тайные сделки среди различных группировок дрейфусаров и антидрейфусаров, многие из них по беспринципности и карьеризму вполне стоили друг друга. 25 июня 1899 года был образован кабинет Вальдека-Руссо, именовавший себя правительством «защиты Республики». В него наряду с военным министром Галиффе — одним из палачей Парижской коммуны — впервые вошел реформистски настроенный социалист Мильеран. «Казус Мильерана», как хорошо известно, вызвал острую дискуссию не только во французском, но и в международном социалистическом движении.
