– Опасно, – обронил Волчар. – Вам надо ныне же уехать в Берестово. Тебе и матери.
– А ты?!
– Я приеду вечером.
Она опять заплакала. Некрас погладил сестру по спине.
– Ну что ты, сестрёнка. Ты ж у нас поляница, валькирия. Нельзя тебе плакать. Волчицы не плачут. Забыла?
Сестра ткнула его в плечо кулаком, утёрла слёзы и убежала за дверь.
На дворе уже вдругорядь ржали кони. Мать, Забава Сбыславна, уже опомнилась от первого потрясения, пушила холопов, заставляя укладывать скарб. Скрипели телеги, заполошно ревела какая-то дворовая девка. И чего орёт, – раздражённо подумал Некрас, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Усталость, что он доселе держал в себе каким-то усилием воли, вдруг навалилась тяжеленной каменной глыбой.
Спать.
Он даже не сможет выйти на глядень, проводить мать и сестру в Берестово. А его слова про то, что он непременно ныне же приедет к ним – всего лишь слова. Он и сам не знал – приедет он или нет.
Спать.
Нет, ты выйдешь! – свирепо велел себе Волчар. Мало не пальцами раздвинул веки, поднялся, шатаясь от неимоверной усталости, подошёл к окну.
Вовремя. Небольшой обоз из двух телег выкатился за ворота. Сестра обернулась с переднего воза, завидя Волчара в окне, долго махала рукой, а у него не было даже сил, чтобы махнуть в ответ.
– А мама-то где ж? – оторопело пробормотал Волчар.
Она подошла сзади совсем неслышно, но Некрас всё же услышал. Обернулся.
– Мама… ты что, осталась?
– А чего мне там-то, – мотнула головой Забава Сбыславна. – Горлинка не маленькая, не потеряется там и без меня.
Она отвела взгляд, утирая слезу уголком платка.
Волчар вернулся в хором и обессиленно сел на лавку. Глаза закрывались сами собой. Руки сжались, комкая медвежью шкуру на лавке, но тут же разжались вновь. Сознание померкло.
Спать.
2. Свенельд
Тропинка нырнула в кусты, они расступились, открывая широкую поляну, посреди которой примостился… нет, не острог, острожек. Невысокий частокол, всего одна вежа – для дозорного, внутри – землянки и одна изба – моя, воеводская. Варяжко жил вместе с воями в землянке. Острог этот мы строили осенью – было бы где перезимовать, да сил поднакопить. И было нас тогда всего-навсего десятка два. Ныне же, к весне скопилось за сотню, да ещё с сотню могли собрать с окрестностей из тех, кто зимой приходил к нам, говорил со мной и с Варяжко, да клятву приносил на оружии и крови. И как только Владимир про нас не прознал ранее, – говорил с насмешкой Варяжко. Давно можно было накрыть нас, как куроптей сетью. Я горько усмехнулся – и с такой вот ратью мы собирались свалить Владимира!
Ворота были раскрыты настежь, а в них нас уже встречали. В остроге было с сотню воев, ровно половина нашей рати. Второй сотник (первый – Варяжко), Неклюд, ждал, кривовато улыбаясь. И по его взгляду я мгновенно понял, что у него есть важные новости.
Я спрыгнул с седла, тоже внутренне криво улыбнувшись. Ездить верхом многие русины научились и уже недурно, но вот сражаться на коне… Бросил поводья Ратхару, поворотился. Неклюд уже подходил, слегка прихрамывая – когда-то печенежский меч полоснул его по голени и рассёк сухожилие. Но сражаться Неклюд мог. И ещё как мог.
– Ну?
– Прибыли послы, – одними губами сказал Неклюд. – И вестоноша из Чернигова.
– Где они?
– В избе, – Неклюд едва заметно показал глазами на моё жилище. – Вестоноша в сенях, послы в горнице.
– Все вместе?
– Надо было врозь? – Неклюд поднял брови.
– Да нет, – я покачал головой. Что-то со мной уже не то. Скоро на свой собственный хвост оглядываться начну.
Я поймал на себе вопросительный взгляд Варяжко и кивнул. Гридень сделал многозначительное лицо, вытянул губы трубочкой и посмотрел в сторону крыльца.
Черниговский вестоноша встретил нас прямо в сенях, вскочив при нашем появлении и одёргивая кожаный кояр, – молодой парень с рыжим чупруном и озорными серыми глазами. Его сюда привели с завязанными глазами с лесной заставы и ни имён, ни лиц тех, кто сейчас сидел в горнице он не знал. Он шагнул мне навстречь и протянул берестяной свиток. Молча.
– Ел? – спросил я, разворачивая бересто.
– Кормили, спаси боги, – отозвался он степенно, но в глазах его так и прыгали весёлые искорки.
На бересте были обычные буквы, но писанные вразнобой. Не поймёшь, что и написано.
– Ладно, – сказал я, кивая на дверь. – Ответа не будет. Ступай.
Вестоноша так же молча исчез за дверью. Блазень, да и только.
В горнице было чадно и душно. Коптили лучины, волоковое оконце, затянутое бычьим пузырём, пускало мало света.
На пороге я остановился и повёл взглядом. Их было двое, – и оба остались сидеть, чему я вовсе не удивился, зная про их знатность. Один, сухощавый и быстрый, с холодным умным взглядом, приветливо кивнул, другой же, кряжистый и невысокий, с сухим грубоватым лицом, даже и кивнуть не соизволил. Ладно, переживём.
– Гой еси, добрые люди, – обронил я, шагая через порог. Сел за стол. Поднял глаза на послов. – Здравы будьте, господа – и ты, князь Мстивой Ратиборич, и ты, боярин Твёрд Державич.
Боярин, сухощавый радимич, на сей раз разомкнул губы:
– И тебе привет, славный воевода Свенельд. Рад видеть тебя в добром здравии.
Князь же и на сей раз остался верен себе, – только что-то неприветливо пробурчал под нос. Ну, погоди, невежа древлянский, – подумал я, начиная свирепеть. – А ещё князь!
Мстивой Ратиборич и впрямь был древлянский князь – племянник печально известного князя Мала, Маломира. Нынешние киянско-древлянские отношения – дело печальное, сложное и многотрудное. Я невольно содрогнулся – чересчур хорошо помнил, как тогда всё сотворилось. И ведал даже то, чего не ведал более никто во всём Киеве. Да и средь древлян многие забыли. А я вот помнил. Отчасти ещё и потому, что был одним из главных виновников.
Сначала Игорь-князь пошёл собирать дань в древлянской земле. Но допрежь того был заговор, мой, великой княгини и древлян, которым к тому времени изрядно надолызла наша власть. И князь Игорь попал в древлянскую засаду, а Маломир казнил его в размычке между двух берёз. А потом княгиня Вольга моими ратями предала мечу и огню Искоростень и всю древлянскую землю, казнила князя Мала, детей его вывезла к себе в Киев в заложники, а престол в Искоростене отдала брату Мала, – Ратибору, отцу этого вот спесивого валуха. Тот князь был сыну не в пример, хоть и ел из Вольгиной руки, а казнённого брата ей не простил: стал на сторону Святослава и воевал вместе с ним и против козар, и против греков. В тот год, когда Вольга померла, потеснился для Вольга Святославича, Овруч ему уступил, себе Искоростень оставил. А на меня всегда косо глядел, да и сына Мстивоем не зря ж назвал. Да только, вот незадача, погиб Ратибор при Доростоле. А ныне сын его даже и говорить толком не хочет. Сам десять лет тому Вольга Святославича подбивал с Киевом воевать, Ярополка свергать – сам на древлянском столе сесть хотел…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
