– Дон? – нерешительно спросил кто-то за спиной.

– Наверное, – ответил ещё кто-то.

Я перевёл прерывистое дыхание и сказал:

– Здесь, – сглотнул и добавил. – Теперь наш дом будет здесь.

Я был – вольный вой Козарии Владей Волчьи Уши.

Всадник вынырнул из-за купавы внезапно, – я даже не успел даже подняться с колен от свежеподстреленной кабаньей туши. Глянул из-под руки. Белый бурнус, голова перетянута цветным шнурком. Тонкое копьё, круглый щит, длинный прямой меч. Агарянин! Неужто рать Мервана Беспощадного уже и до Дона добралась?!

Мысли эти метнулись стремительным лесным пожаром, а руки уже сами рвали лук из налучья и накладывали стрелу на тетиву. Жизнь на степной меже приучила действовать быстро.

Не ждавший отпора всадник успел-таки вздёрнуть коня на дыбы, и стрела ушла в конскую грудь. Я отбросил лук и прыгнул с ножом – добить.

Поздно – агарянин ужом выскользнул из-под конской туши и обнажил меч. Пусть так – мне уже доводилось ходить на меч с ножом. Качнувшись влево, я обманул степняка, сам прыгнув в другую сторону. Меч промахнулся, а вот мой нож – семь вершков острой стали – гадюкой метнулся в лицо арабу. Будь восточный вой в шеломе, тут бы и конец самонадеянному охотнику, но нож угодил прямо в переносье…

Я был – вой князя Аскольда, Сережень Волчий Дух.

Ветер упруго гудел в парусах, и нос лодьи с шумом врезался в попутные волны. Над окоёмом медленно всплывали зубчатые каменные стены, окрашенные рассветным солнцем в розовый цвет.

Царьград!

Бросилась в глаза жёлтая песчаная полоса берега. Первая лодья с разгона выскочила на песок носом, и князь Аскольд прыгнул с носа лодьи, упав по колено в воду. Выпрямился и вскинул над головой меч:

– Даёшь!..

Я был – вой великого князя Вольга Вещего, витязь Добрыня Сизый Волк.

В гридне было душно. Князь подошёл к окну, толчком руки подняв раму. Со двора хлынул холодный и сырой речной воздух.

Я невольно качнул головой. Что-то с князем неладно. С утра сам не свой, вот и сейчас даже за столом с дружиной не сидит, только озирается да морщится.

Князь вдруг шатнулся, схватился за раму окна. Она захлопнулась, ноги князя подкосились, и, лишённый опоры, он рухнул на пол. В уголке рта была видна пена.

Мы разом сорвались с места. Я оказался около князя первым, приподнял его голову с пола. Вольг что-то старался сказать, отплёвываясь, наконец, смог прохрипеть:

– Змея… змея…

И умер.

Я был – вой великого князя Игоря, витязь Жар Волколак.

Ядовито-синее море осталось за спиной; по левую руку жарились под солнцем крепостные стены Бердаа, празднично-белые с виду; по правую – тянулись длинные густые заросли винограда. Русская рать змеёй вытягивалась, равняясь в стену и щетинясь частыми жалами копий. А там, впереди, уже разгонялась конная рать местного эмира, блистающая латами и мечами.

Вот она с разгону ударила на наш плотный строй, в ушах восстал громогласный звон железа, перемешанный с многоголосым ржанием и криками. Огромная тяжесть обрушилась на вздетое копьё. Я рывком отбросил её в сторону и вновь упёр тупой конец ратовища в землю.

Мусульманская конница увязла в нашем строе, как колун в свиле. И тогда из виноградников вырвалась вторая рать русичей. Тоже пешая, как и наша (понеже откуда здесь, в заморье взяться русской коннице?). И в первом ряду, подняв нагой меч, бежал сам воевода Свенельд.

Я был – вой Святослава, Князя-Барса, воевода Военег Волчий Хвост. Я был собственным отцом.

– Канг-эр-р! – чья-то медная глотка хрипло проревела боевой клич печенегов. Куря! Сам хан здесь!

Оттеснённый к самой воде, я отмахивался левой рукой и видел, как князь выкручивал мечом восьмёрки, отходя к камню.

И видел, как печенеги раздались вдруг перед князем в стороны, и как хан, широко размахнувшись, метнул тяжёлое копьё, и князь опоздал его отбить…

И видел, как широкий – в полторы ладони! – плоский рожон копья вошёл Святославу под рёбра, прорвав кольчугу, словно полотняную рубаху – вздыбилось по краям раны ломаное железо…

И видел, как пошатнулся князь, и из уголка обиженно искривлённого рта, напитывая краснотой усы, протянулась пузырящаяся струйка крови – видно, удар ханского копья просадил Святославу лёгкие…

И видел, как ринулись печенеги – и захлестнули всё ещё стоящего князя густой тёмной волной…

И ещё видел, как Святослав, падая, размахнулся и бросил меч в реку, туда, где Орлиный камень обрывался в омут Морского царя, – да не достанется ворогу…

И всё, наконец, прошло. Я снова был самим собой, витязем дружины великого князя, Некрасом Волчаром.

Это было хорошо.

Но вновь наваливалась тьма.

Распластанное нагое тело витязя лежало на холодной даже на вид лавке, отчего всем пятерым Тайным вдруг стало не по себе, словно их всех вдруг уличили в чём-то стыдном и недостойном.

– И что дальше? – спросила женщина своим удивительным голосом, когда погас огонёк в чаше с водой, и стало видно травы на дне чаши.

– А что? – очнулся Витязь.

– Как мы теперь достанем меч? – сварливо спросила женщина. – Он же в Омуте Морского Царя, у самой Хортицы. На дне реки.

– Не спешите, многоуважаемые, – обронил, выпрямляясь, чародей. – Волшебство ещё не окончено.

Он встал со своего места и быстро подхватил чашу, бросил в ещё неё какую-то траву.

– Что за трава? – немедленно спросил Колобок.

– Колюка, – ответил сквозь зубы чародей. – И тирлич.

– Колюка? – удивился Колобок. – Она ж для меткости…

– Кому как, – бросил в ответ чародей. – Всё, умолкни и не мешай, а то в жабу оберну.

Он принялся водить над чашей ладонью с растопыренными пальцами и что-то бормотать. Тайные разобрали далеко не всё, только часть слов:

– На море, на Океане, на острове на Буяне… железный котёл с водой… замутись, вода, прояснись, вода… укажи, вода, вещь покраденную…

Вода в чаше закипела, хотя никакого жара не было, замутилась. Из чаши повеяло резким запахом.

– Чем пахнет? – спросил чародей, глядя куда-то вверх.

– Навозом, – бросила женщина.

– Пылью, – сказал, принюхиваясь, Витязь.

– Землёй, – задумчиво обронил Колобок.

– Деревом, – разомкнул сухие губы Щап.

– То есть, меч не на дне, – заключил чародей. – Так?

– Так пахнет в городах, – сказала женщина. – В больших городах.

– В русских городах, – заключил Колобок.

Витязь немедленно загоготал:

– Ты по навозу определил, что ль?

– По дереву, – недовольно поджался Колобок. – В иных не деревом несёт, а камнем или глиной.

– Теперь мы знаем, что меч где-то на Руси, – кивнула женщина. – Осталось только понять, как его найти.

– Я сделаю науз, – бросил чародей. – Он будет указывать путь.

– Ну и зачем нам тогда этот щенок? – сварливо спросил Щап, неприязненно глядя на распростёртое тело Волчара.

– Ну, наперво, не щенок, а волчонок, – спокойно сказала женщина. – Чего это ты его так сразу невзлюбил-то?

Щап что-то невнятно пробурчал сквозь зубы, но тут встрял Витязь:

– А у него, дорогая Горислава, ненависть ко всему волчьему роду, – бросил он. – Месть кровная, что ль…

Если бы взгляды могли убивать, то Витязь был бы убит уже дважды – Щапом и женщиной, что вмиг стала Гориславой. Но ему было всё равно, он только скалил зубы, хорошо видные даже в прорезь скураты.

– Волчонок нам нужен, – резко сказал он. – Сам не видал бы его в жизни… Опричь него, меч сможет найти только сам Волчий Хвост. А ты его попробуй уговори. Да и больно уж он заметный человек. А вот сын его гораздо неприметнее.

– А ты не для своей дочки парня приберегаешь? – ехидно бросил Колобок.

Чародей гневно зашипел, стойно гадюке.

– Отрыщь! – приказала властно Горислава, словно сцепившимся псам. Чародей замер, только желваки по челюсти перекатывались. Колобок отвернулся.