Несмотря на напыщенность, слова эти прозвучали отнюдь не глупо, как могло бы показаться. Тем паче, что никто из Тайных не расхмылил в ответ на красивое выражение.

Волчар закусил губу. Да, величие вознести было бы неплохо. И ради того хорошо бы вернуть меч Святослава. Да только как? И при чём здесь он?

Должно быть, последние слова Некрас произнёс вслух, понеже Прозор твёрдо сказал:

– Только ты можешь нам помочь. Никто более.

– Да как? – почти выкрикнул Некрас.

– Я могу пробудить твою родовую память, – размеренно сказал Прозор.

– Как это? – не понял Волчар.

– Волшебством, – пожал плечами чародей. – Ты вспомнишь всё, ну или почти всё, что помнили твои предки. Самые яркие мгновения их жизни. И ты обязательно вспомнишь, как погиб князь Святослав и куда делся его меч. Но это может быть опасно для тебя.

– Чем? – Некрас изо всех сил старался, чтобы его голос не дрогнул. Он не боялся честной смерти – погибнуть в бою или на охоте, от стали или звериных зубов. Но смерть от волшебства – наглая смерть, и душа не получит должного, а то упырём станет.

И всё-таки что-то в нём хотело этого приключения. Острая жажда действия, чего-то яркого и необычного.

– Кабы знать, – грустно ответил Прозор, и в этот миг он даже стал приятен Некрасу.

– Ладно, – махнул рукой витязь. – Давай!

Лавка, хоть и деревянная, холодила голую спину Волчара, словно камень. Чародей непонятно откуда достал кувшин, плеснул в серебряную чашу, добавил какие-то травы. Что-то размеренно бормоча, он плавно водил рукой над чашей. Оттуда сначала пошёл пар, потом – дым, скоро вода в чаше уже клокотала, брызгая через край.

– Пей, – протянул чашу Прозор.

Чаша оказалась неожиданно холодной, а внутри вместо воды оказалось вино, настоящее кипрское. Некрас удивлённо вскинул брови, но опорожнил чашу, не раздумывая. В ноздри ударил странный запах: резкий, но приятный. Вкус тоже был странным – сквозь вино пробивался шалфей, тирлич, мяун и что-то ещё, неузнанное – не был Волчар травником, вой он был, витязь.

Что-то тяжёлое бухнулось в изголовье. Волчар скосил глаза, – Прозор пристраивал на лавке всё ту же чашу, уже опять не пустую, пахнуло ключевой водой, какой-то травой незнакомой – и опять тирличем. Это-то зачем? – хотел спросить Волчар, но язык уже не повиновался, а на глаза стремительно наваливалась тяжёлая дрёма.

Уже засыпая, он успел услышать гаснущие слова Прозора:

– Смотрите сюда, в чашу. Сначала будут самые древние воспоминания. Они же и самые редкие, примерно раз в сто лет. Чем ближе к нам, тем чаще…

Навалилась тяжёлая, разноцветная темнота.

Я был – мой предок, основатель рода, оборотень Крапива.

Солнце медленно клонилось к окоёму. Зубчатый край соснового бора уже окрасился алым. Я обернулся – справа от меня стоял отец, тоже глядя на солнце. Почуяв мой взгляд, он тоже оборотил лицо ко мне и улыбнулся.

– Полнолуние ныне, – обронил он многозначительно. – Пошли.

Лес надвинулся тяжёлым полумраком, дышал в уши и затылок мягким звериным дыханием.

– А… обращаться только в полнолуние можно? – мой голос невольно дрогнул.

– Не только, – отверг отец, оглядываясь по сторонам. – В иное время пень надо и заговорённый нож… ну да ты знаешь. Да только опасно это.

Я непонимающе глянул на него.

– Будешь часто обращаться – годам к сорока станешь волком навечно. И речь людскую забудешь, зверем станешь несмысленым…

Отец вдруг прервал свою речь и бросился наземь, перекинулся через голову. В следующий миг из вороха одежды вынырнул дородный матёрый волчище. Сел и пристально глядел на меня, чего-то ждал.

Меня вмиг охватили страх и любопытство, какое-то странное чувство, острое желание оборотиться вслед за отцом и отчаянный страх навсегда остаться волком.

Волк что-то угрожающе прорычал, и я, решась, тоже бросился оземь…

Я был – вой князя Божа, Кудим Волчий Клык.

После вчерашней битвы готы отступили за реку… как там она звалась? Дан, Дон… не помню. Конунг Винитар был согласен на мирное докончанье с ополчением словенских родов. На том берегу готы уже ставили огромный белополотняный шатёр, где должны были встретиться конунг Винитар с нашими старцами и князем Божем.

А вот и князь!

Звучно протопотали конские копыта. Народу ехало много – сам Бож, двое его сыновей и все старцы – семь десятков человек. Шитые золотом и серебром зипуны, наборные брони и островерхие клёпаные шеломы. Шестеро конных воев с копьями наперевес – почётная стража-сопровождение – не для опасу, чести ради.

– Ещё б им не мириться, – пробурчал кто-то сзади. – Коль мы их подпёрли, да русь2, да Баламир-хакан…

Я недовольно дёрнул плечом, неотрывно глядя на тот берег, где с лодьи уже сходили на берег последние старцы и вои. В душе медленно нарастало чувство тревоги, какое-то чутьё, унаследованное от моего деда, предка-оборотня, что одолел заклятье и основал наш род.

В этот миг на том берегу звонко заревел рог, и на толпящихся около лодьи словен со всех сторон ринули готы с оружием наготове. Наши вои бросились было навстречь, да куда там – вшестером против двух сотен. Восстал крик и гам, слышный даже на нашем берегу. Сотники заметались было, да что там… пока лодьи снарядишь, там уж всех перебьют…

Я был – вой князя Кия, Рябко Переярок.

Каменистые увалы, поросшие полудиким виноградом, тянулись на полночь, перемежаясь жёлтыми пятнами глиняных проплешин.

Богатая страна Угол. Жалко оставлять.

– Богатая страна, – словно подслушав мои мысли, повторил кто-то рядом. – Жалко оставлять.

Я невольно скосил глаза. Ого! Сам князь Кий Жарыч!

– Гой еси, княже.

– И тебе поздорову, – кивнул князь. – Ладно, мы сюда ещё вернёмся.

– А сейчас… не осилить?

– Куда… – вздохнул князь. – Ромеи ныне сильны. Аттила погиб. Сыновья его тоже…

– Как? – ахнул я. – И Денгизих?

– Месяц назад, – хмуро кивнул князь. – Аспар и Анагаст его разбили. И убили. Голову отослали в Царьград. Гунны ныне слабее, чем мы, и нам не помощники. Угол придётся отдать.

– И… куда мы ныне? – у меня невольно дух захватывало. Впервой такие важные дела обсуждали со мной, обычным воем.

– Ну как куда, – пожал плечами князь. – Домой. На Днепр.

Я был – вой князя Воронца Великого, слобожанин Чапура Белый Волк.

Широкие раздольные угорья плавно стекали в степь к полудню и вырастали в горы к полуночи. Планины.

Империя тёплых морей. Вот она. Мы впервой пришли пощупать её мягкое подбрюшье так близко.

Я бросил взгляд на князя и невольно залюбовался. Младший внук князя Кия неподвижно высился на коне, пристально и неотрывно глядя на полдень, на готовящуюся к наступу тяжёлую конницу ромеев. Шесть тысяч кованой рати ширили строй полумесяцем, готовясь сорваться в стремительной скачке.

Мы тоже были готовы. Двенадцать сотен конных терпеливо ждали, когда ромеи ударят первыми. Тогда ударим и мы – навстречь.

Солнце висело в зените, проливая наземь щедрые потоки расплавленного огня.

Лето. Червень-месяц.

Ромейская конница медленно потекла вперёд, больно сияя на солнце начищенными латами.

Князь решительно взмахнул невесть когда обнажённым мечом и взгорья рванулись навстречь…

Я был – вожак ватаги отселенцев, Беляй Волчар.

Крики доносились откуда-то спереди. Я вслушался.

– Пришли! Пришли!

Лес и впрямь расступался, открывая простор. Телеги вышли на окраину леса и заморённые кони остановились, устало поводя впалыми боками. Отселенцы расходились в стороны, уступая мне дорогу.

Степной простор бросился в глаза бескрайней ширью, горьковатым горячим воздухом, терпким запахом полыни и влажным ветром, тянущим от реки.