Слуги сновали по двору туда-сюда – ни дать, ни взять, на пожаре. Где-то в глубине терема что-то орал отец, на крыльце чуть испуганно моргали глазами двое отцовых воев, в конюшне встревоженно-визгливо ржали кони, скакали по двору несколько окольчуженных воев.

– Чего это? – спросил Некрас у воротника, который тоже недоумённо лупал глазами, стойно сычу. Тот только пожал плечами. Волчар махнул рукой и взбежал по ступеням крыльца. У воев он ничего уже спрашивать не стал, а нырнул во сени.

Первое, что он увидел – встревоженный испуганные глаза Горлинки. Она тоже ничего не понимала. А вот он, Волчар, уже кое-что начал понимать. Неужто отец решился отъехать от Владимира? И куда – в Белую Вежу? в Тьмуторокань? Больше-то некуда. Да и не с чего вроде.

Потом встретилась вся заплаканная мать. Спорить с отцом она не решилась, всуе то было бы. Уж это-то домочадцы Волчьего Хвоста за двадцать лет усвоили накрепко.

– Что за шум? – Волчар остановился на пороге сеней. – Война? Пожар? Помер кто?

Мать только молча замахнулась на него маленьким сухим кулаком, но не ударила, только утёрла слёзы. Сестра бросилась к Некрасу, припала к его груди и тоже залилась слезами.

– Наводнение будет, – заключил витязь, чуть отодвигая Горлинку. – Чего стряслось-то, говорю?

– Ага, явился, гулёна, – язвительно процедил отец, появляясь на пороге горницы. – А ну зайди.

С Волчьим Хвостом не спорят, – вздохнул про себя Некрас, отпустил Горлинку и шагнул за отцом в горницу. Сзади хлопнула дверь. О как, – подумал Волчар. Разговор будет взаболь, не в шутку.

А отец и вправду был мрачнее тучи.

– Чего случилось-то, отче? – спросил Волчар, садясь. – Только не говори мне, что от великого князя отъезжаешь. Куда? На Тьмуторокань? В Белую Вежу? Сладишь ли там, без Киева-то?

Волчий Хвост глянул так, что Волчар невольно прикусил язык. Бывало, от такого взгляда отца пленные лазутчики без памяти падали, а потом начинали языком трезвонить так, что колоколу любо. Однако он-то бояться отца не собирался. Не враг всё ж.

– Дело, сыне. Большое дело, – воевода сел напротив сына, плеснул ему в чару вина и принялся рассказывать.

Говорил Волчий Хвост недолго. Скоро умолк и пристально глядел на сына своим пронзительным взглядом.

– О как, – обронил своё любимое присловье Некрас и потёр глаза. В них словно песок насыпали. Всё это его неимоверно утомило, и сейчас он больше всего на свете хотел спать. – В кислую кашу ты влип, отче.

– Кислее некуда, – процедил воевода, теребя длинный и седой чупрун. – Теперь вот надо уходить из Киева как можно шумнее. Как мыслишь, верно делаю?

– Не уверен в себе, отче? – тихо спросил Волчар, щурясь от бьющего в окно солнечного света.

Волчий Хвост только молча покачал головой.

– Тут я тебе не советчик, отче, – всё так же тихо сказал Некрас. – Только одно могу сказать – осторожен будь. Дело нешуточное.

Помолчали.

– Маму с Горлинкой… – начал и не закончил витязь.

– Надо им тоже уехать. Хотя бы в Берестово.

– Туда и надо бы, – подтвердил Волчар. – Это ты верно думаешь, отче.

– Да сам знаю, что верно, – тихо сказал Волчий Хвост. – Ты – со мной?

Пала тишина. Волчар медленно поднял глаза, встретился взглядом с отцом. Покачал головой – метнулся туда-сюда чупрун. Отец молча шевельнул желваками на скулах, в глазах появился вопрос.

– Дело, – тихо сказал Волчар. – Прости, отче, сказать не могу, слово дал молчать.

– Важно? – одними губами спросил Волчий Хвост.

– Важнее некуда, – Волчар помолчал и спросил. – А что, отче, какой род на Руси с нами во вражде?

– Про Багулу-переяславца слыхал? – спросил Волчий Хвост, помолчав несколько времени.

– Ну как же…

– Ну так вот… – воевода вновь помолчал. – Мы с ним ещё с Вольгиных времён во вражде. Вражда, вестимо, не кровная и уж тем паче, не родовая, а всё же…

– А почему? – непонимающе поднял брови Волчар.

– А за любовь, – пояснил Волчий Хвост спокойно. – Он к твоей матери переже меня сватался, да только поворот получил. А я – нет. Вот тогда всё и началось.

Багула-переяславец… кто ж про него не слыхал. Тот, что в битве при Итиле застрелил самого козарского хакана и был после того взят Святославом в дружину.

Отец запнулся, помолчал, вперив в Некраса режущий взгляд.

– А… что?

– Да так… слышал я ныне кое-что… Может, мы с тобой и по одни грибы идём…

– Так думаешь? – отец криво улыбнулся.

– Не знаю пока, – отверг Некрас. – Шепчет что-то… неясное.

– Ну да, – задумчиво кивнул отец. – Шепчет… такому верить надо, хоть и с оглядкой.

Помолчали вдругорядь.

– А ведь это даже правильно, – вдруг сказал отец, загораясь глазами. – Это правильно, что ты со мной не идёшь.

Он вдруг вскочил и рявкнул на всю горницу, так что в окнах звякнули пластинки слюды, а тараканы в запечке в страхе забились поглубже:

– Ну сын! Не ждал от тебя!

Выскочил за дверь, грохнув полотном так, что мало ободверины не вылетели внутрь горницы.

Волчар сидел на лавке, чувствуя, как помимо воли на его губах расплывается тупая ухмылка. Ай да отец! Ай да Волчий Хвост! Не волчий, а лисий, воистину. Его на хромой козе не объедешь. И Свенельду против отца тяжко придётся, хоть тот и старше Волчьего Хвоста мало не вдвое.

Только вот… не замышляет ли Владимир Святославич двойную игру, как всегда? Убрать Свенельда и Варяжко чужими руками, сиречь руками Волчьего Хвоста, а потом и с ним самим расправиться, благо тот в последнее время не больно-то удобен ему стал. Повод-то найдётся – про приказ княжий воеводе никто не ведает. Можно будет его к заговору пристегнуть. Ой как можно.

Хотя… Владимиру Волчьего Хвоста обмануть трудновато будет. Сопляк ещё перед отцом, – подумал Волчар про великого князя непочтительно. Воевода ведь может князя и опередить, и сыграть за другую сторону, коль почует что-то такое.

И тогда уже Владимиру придётся плохо, когда отец да Свенельд, да Варяжко…

Волчар вдруг сам испугался того, о чём подумал.

Нет. Не может такого быть.

Со двора вдруг вновь донёсся свирепый рык отца. В нём уже ясно слышалась нешуточная злость. В ответ донёсся горловой выкрик, конский топот, заскрипели, отворяясь, ворота. Отец давно уже мылил шею воротнику за то, что петли скрипят, а тот всё ленился смазать. Плохо мылил, надо было плетью погладить.

Волчар вскочил и бросился к окну. Рванул оконницу, сдвигая её вбок.

В ворота змеёй выливалась цепочка из десятка окольчуженных воев – ближняя отцова дружина. Ещё десятка полтора присоединятся к ним на Щековице, а пятеро останутся в Берестове – охранять семью Волчьего Хвоста. На всякий случай. Мало ли…

А жёстко отец их, – подумал Волчар с невольной весёлостью. – В такую-то жару, да в нагих бронях. Как из Киева выедут, так небось все и запарятся. А ведь и это неспроста, – вдруг понял он.

Выехав за ворота, воевода на миг остановился, оглянулся, ища окна терема. Нашёл Волчара, чуть заметно подмигнул, и тут же отвернулся вновь, утвердив на челюсти желваки. Резко махнул рукой и весь десяток сорвался мало не вскачь вниз по Боричеву взвозу. Почти за каждым воем скакал ещё и вьючный конь.

На душе Некраса слегка полегчало. Нет, отца так скоро без хрена не съешь.

Сзади скрипнула дверь, и Волчар обернулся.

Горлинка, вся заплаканная, вдругорядь бросилась ему на грудь.

– Волчар, я не понимаю! – она стукнула крепкими кулаками по его плечам. – Что случилось? Куда отец уехал?

– От князя великого отъехал…

Горлинка отпрянула.

– К-как?!

– Ну как отъезжают, – пожал плечами Волчар, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно.

– Да почему ж?

Некрас вдругорядь пожал плечами. На душе было невыразимо мерзко, – он врал собственной сестре. Но иначе нельзя, – рухнет вся задумка отца, – домочадцы должны себя вести так, словно всё взаболь.

– А мы-то что ж? Почему он один уехал?