Его привезли в больницу, провели в кабинет главного врача. Во время этого короткого пути он ощущал, как разглядывают его люди. Больные в халатах, медсестры в белом смотрят с отвращением и неприязнью, да и сам воздух больницы показался враждебным. Как быстро люди во все верят, еще ничего не доказано, его еще ведут только для того, чтобы пострадавшая женщина его опознала, а в этих взглядах нет сомнений, в них неумолимость приговора. «Вот что такое толпа», — усмехнулся он.
Ему предложили самому выбрать место среди парней в бежевых куртках. Он сел справа на второй стул, все это было похоже на дурной спектакль. В комнате стояла тишина. Майор направился за женщиной. Раза два звонил телефон, но врач, сидевший за столом, поднимал трубку и тут же опускал ее. Владимир смутно помнил ту, которую посадил у вокзала ночью в машину, отправив Нику на электричке. Настроение в тот вечер было отвратительное, впору хоть напейся, да он и выпил рюмку коньяку, прежде чем сел за руль, но это не помогло. Ника сама предложила: «Довези до станции, успею на последнюю электричку, мне нужно вернуться на дачу». Он так и сделал. Честно говоря, он терпеть не мог эту престарелую подругу Лены, никогда не понимал, что связывает этих женщин. Но Лена выбрала именно Нику, чтобы та его встретила у себя на квартире и сообщила: Лена окончательно вернулась к мужу и ни о каких дальнейших встречах речи быть не может.
Он жалел о потерянном времени, жалел, что гнал сюда машину. Ведь думал, заночует здесь, коль договорился с Леной, муж ее торчит на даче и не думает возвращаться домой. Владимиру нужно было отрешиться от всех дел, на какое-то время уйти в личное. Подготовка к испытаниям отняла столько сил, потребовала неимоверного напряжения, такого, что он уж начинал терять связь с реальным миром, уходил в нечто абстрактное, где формулы на дисплее компьютера сливались в зеленого дракона, готового выпрыгнуть с экрана. Он помнил о свидании с Леной, оно оказалось как нельзя кстати. Нужны хоть какие-то часы забвения, а то можно сойти с ума.
Он открыл дверь своим ключом, без звонка — Лена дала ему этот ключ — и обнаружил Нику в обтянутом синем платье со слишком смелым для ее возраста вырезом впереди, — зря она это делала, вырез все равно обнажал привядшие груди.
Сорокалетняя баба, а туда же еще! Ника тоскливым голосом певучей зануды все тянула и тянула свою словесную музыку, мол, не стоит огорчаться, все равно связь с Леной у него была временной. Ну, сошлись, а теперь наступило расставание, с этим настоящие мужчины смиряются, а он ей, Нике, всегда казался настоящим. Владимир понимал, куда она клонит. Стоит только потянуться к ней, а остальное уж она возьмет на себя, но он ехал к Лене… Если честно, то и Лена, пухлая бабенка, любившая потараторить о стихоплетах, читать наизусть строки из малознакомых поэтов, прикрыв глаза длинными ресницами, опаловые глаза, как сама она их определила, не так уж была ему дорога. Она работала в институте у дяди Игоря, там же трубил и ее муж в завлабах, которому подвалило к шестидесяти, но ради белокурой, пышной девицы бросил семью. Ему, как человеку выдающемуся, дали квартиру, в которую Лена напихала столько мебели, что порой трудно было пробраться от окна в коридор. Как уж они там жили, черт их разберет!
Владимир увел ее с какой-то посиделки у дяди Игоря. Старик вообще-то вел замкнутый образ жизни, все его считали анахоретом, но время от времени устраивал у себя приемы на американский манер. Ему помогали женщины вроде Лены, делали бутерброды, варили и разносили кофе. Эти приемы чаще всего вырождались в деловые споры. Владимир несколько раз бывал на них, иногда было интересно послушать, на чем так неистово схлестываются научники, которых считали главными жителями этого небольшого города. А спорили они не только о науке, но и о политике, фрондируя один перед другим. О многих государственных деятелях говорили так, словно те были их дворовые знакомцы, но, может быть, и на самом деле они не так уж мало знали о тех, кто стоял на самой верхотуре. Во всяком случае, назывались такие факты и такие подробности, о которых в Москве, в министерской квартире, куда к отцу тоже кое-кто приходил, не услышишь. А в среде этих людей не было дистанций, на словах они могли быть запанибрата и с президентом Штатов, и с любым членом Политбюро, потому что твердо полагали — эпоху делают они, а не политики.
Да, по нынешним временам политика во многом зависела от их дел. Наверное, прежде они не позволяли себе таких утверждений, прежде надо было оглядываться назад, не слушает ли тебя кто-нибудь из тех, кто завтра настрочит докладную о твоей неблагонадежности. Может быть, и сейчас строчили такие докладные, но ныне ученые люди не очень-то о них беспокоились, они ощущали свое право говорить все, что хотят. В нынешнее время нет предела дозволенности, особенно в своем кругу, да и если хочешь завоевать уважение аспирантов или студентов, — а многие читали лекции, — то без фронды тебя не примут. Причем тут нужно быть не банальным охаивателем, не повторителем того, на что намекали газеты, а найти свой оригинальный подход к разоблачительству, по-своему определить новизну мышления. Не всем это удавалось, но те, кому удавалось, обрекались на успех.
Конечно, Лена подходила ко всей этой компании. Она была хорошей хозяйкой, умела ухаживать за гостями, читать стихи. Память у нее была потрясающая. «Реквием» Ахматовой — от первой строки до последней и без запинки, поэма эта ходила в списках. Когда читала, она не переигрывала, это особенно нравилось.
В общем, он увел ее от дяди Игоря, оказалось, это не так сложно, и они неторопливо доехали до новых кирпичных домов, поднялись на пятый этаж… Муж ее часто бывал в отъездах, она всегда знала, где он, так что внезапность его появления была исключена. Ничего не скажешь, она была неистовой в любви. И шестидесятилетний выдающийся научный кадр мог не выдержать ее агрессивной нежности, преждевременно получить какой-нибудь инсульт — банальная и много раз повторяющаяся ситуация. Потому Владимир мог считать себя даже неким спасителем. Правда, в последнее время ему наезжать сюда, в город, из Москвы стало трудновато, он влез в суперважную работу, от успеха которой могла зависеть его дальнейшая карьера.
Он всегда гордился тем, что добывал место под солнцем сам, без помощи бати. Сам поступил в институт, сам нанялся в нужную, интересную фирму, не имеющую никакого отношения к отрасли отца. Вот в смысле материальном… Ну, это мать. Как только он закончил институт, сумела влезть в кооператив научных работников, добыть там двухкомнатную квартиру, быстро ее обставить. Место, правда, было не из лучших — Большая Грузинская, но все же дом стоял во дворе, а по нынешним временам можно было считать это место центром Москвы. Ну и еще «Жигуль». Опять же мать, он у нее не клянчил. Впрочем, если рассудить здраво, это все мелочи, не они определяют направленность жизни, а то, чем ты в ней занят и как тебе дается дело, которое взял в руки. Владимиру давалось хорошо, прежде всего оно было ему интересно. А остальное все лабуда.
Слушая Нику, он все более и более злился, потому что сообразил — эта белокурая кошка нарочно затеяла с ним игру. Видимо, она нашла себе кого-то другого, из местных. Не могла же она повиснуть только на своем муже, решив отделаться от Владимира. Это было унизительно и дешево — подсунуть Нику, чтобы та соблазнила… Экая же бабья глупость!
Он попросил кофе и коньяку. Ника с охотой метнулась на кухню, видимо посчитав, коль он просит коньяк, то не собирается в обратный путь. Чепуха! Боялся он этих гаишников! Он ездит как бог. Нужно хоть немного передохнуть. Ведь надо везти эту декольтированную соблазнительницу на станцию, а потом мчаться обратно в Москву, к себе на квартиру. Там он черта с два заснет один перед завтрашними испытаниями, опять поползут в башку сомнения, опять замелькают перед глазами зеленые цифры и надписи на дисплее. Как же нужна была ему именно Лена. С ней бы все забылось, хотя бы до утра, а там… там бы он был в форме. Ну, черт с ней! Как-нибудь расквитается с ней за эту ночь.
