Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Посторонняя публика в углу двора заволновалась. Штааль оглянулся. Кучка собралась и быстро росла вокруг немолодого дворцового служителя, который что-то рассказывал с очень значительным видом. Штааль подошёл к кучке. Служитель, только что прибежавший с Царицына луга, взволнованным шёпотом сообщил, что на вахтпараде случилась беда. Батюшка царь с самого начала был очень гневен. Под конец парада что-то такое не вышло, и государь изволил приказать отсчитать виноватому офицеру двести палок. Служитель ахал, рассказывая об этом происшествии, но в глазах его сияла с трудом сдерживаемая радость. Принесённое известие в одну минуту облетело весь двор. Гул голосов как-то вдруг изменился. Изменились и лица офицеров. Из них никто не подходил и не расспрашивал служителя – его об этом было стыдно расспрашивать. Анна Петровна Гагарина вдруг откинулась на спинку стула и закрыла лицо муфтой. Александр Павлович, очень бледный, стоял перед Паленом, который продолжал что-то ему рассказывать. Пален был по-прежнему совершенно спокоен. Но на лице его больше не было улыбки. Он стал чрезвычайно серьёзным.

Со стороны дворцовой площади загремел барабан. За его грохотом не было слышно команды. Посторонняя публика мигом отхлынула в дальние углы двора. Пален занял своё место сбоку от представлявшихся и в последний раз окинул их беглым внимательным взором. Все вытянулись и замерли. Барабан гремел всё громче. Вдруг грохот оборвался. Настала мёртвая тишина. К воротам, верхом на белой лошади, медленно подъезжал император. Адъютант и камер-гусар ехали по сторонам от него, сзади, так что головы их лошадей приходились вровень бёдрам императорского коня, ни на дюйм не отступая от положенного расстояния. Странный треугольник приблизился к воротам и здесь в мгновенье расстроился. Адъютант и камер-гусар соскочили с коней, Въезжать верхом во внутренний двор замка имел право один император. Белый конь, скашивая глаза назад и закусывая удила, шагом вошёл во двор. Землисто-бледный человек в синевато-зелёном мундире, с двумя звёздами, немного поднявшись на стременах и наклонившись вперёд, судорожно постёгивая хлыстом по ботфорту, быстро озираясь по сторонам воспалёнными, красными глазами, доехал до середины двора. Адъютант боком бежал за государем, не сводя с него глаз. Вдруг государь рванул поводья. Белый конь, сильно мотнув головой, стал, не доходя до окаменевших людей. Император сошёл с лошади, бросив поводья камер-гусару, и принял рапорт Палена. Он больше не постёгивал себя по ботфорту и хлыст держал как-то странно, на некотором от себя расстоянии, точно собирался отбить внезапный удар. Опустив подбородок, Павел снизу вверх в упор, странно остановившимися глазами, смотрел на графа Палена. Затем, не сказав ни слова, сдвинулся и мелкими автоматическими шажками, высоко поднимая ноги, подошёл к первой офицеркой группе. Бледный как смерть наследник престола, глядя на отца, что-то пробормотал невнятно. Неестественная и страшная улыбка искривила землистое лицо с выпученной нижней губою. Вдруг государь круто повернулся назад. За спиной Павла на расстоянии сажени огромным столбом стоял Николай Зубов. Хлыст дёрнулся в руке императора. Несколько секунд длилось мучительное молчание. Затем послышался внятный звучный голос Палена. Все на него оглянулись. Он назвал какую-то фамилию. Мальчик в мундире пажа сорвался с места и выбежал вперёд. Император отшатнулся и поднял хлыст.

– Камер-паж… имеет счастье благодарить ваше императорское величество за высокую милость, – спокойно произнёс Пален. Мальчик, споткнувшись, опустился на одно колено, с очевидным усилием сгибая ногу в высоком и узком ботфорте. Государь вдруг захохотал и протянул руку для поцелуя. В ту же секунду, взглянув поверх головы мальчика, он встретился взглядом с уволенным вице-канцлером. Павел отдёрнул руку, и воспалённые глаза его снова остановились.

– Прочь! Не надо! – хриплым голосом прокричал он, неизвестно к кому обращаясь. Он побежал автоматическими шажками вперёд по двору. Вдруг у статуи Славы он увидел княгиню Анну Гагарину. Павел остановился. Лицо его сразу совершенно переменилось. Он тяжело вздохнул, провёл рукой по лбу. Затем подошёл к княгине, робко заглянул ей в глаза и бережно, с нежностью, приблизил к губам её руку.

X

Костюмер вспрыснул волосы Талызина душистой жидкостью, расположил на его голове согнутую дугою проволоку и, закрепив косу, усердно засыпал всё пудрой. Талызин, закутанный в пудер-мантель, морщился в белом облаке, закрыв глаза, сжимая ноздри и губы. Продольная складка, обозначившаяся при этом от носа к углам рта, придала его благодушному холёному лицу несвойственное ему надменное выражение.

– Нет, нет, конечно, над ухом, – открывая на мгновенье глаза и почти не разжимая рта, недовольно ответил он на вопрос костюмера, устроить ли фальконеты на высоте половины уха или над ухом. Талызин тотчас закрыл глаза в облаке белой пыли, с живостью высвободил правую руку из-под пудер-мантеля и наметил указательным пальцем уровень фальконетов. Он задавал моду в Петербурге, очень изысканно одевался, насколько это позволял мундир, и немного гордился этим, как гордятся эстеты своей любовью к красивым вещам.

– Слушаю-с, ваше превосходительство, не извольте беспокоиться, – сказал почтительно-ласково костюмер, обожавший Талызина за его щедрость и за благодушную барскую вежливость. Белое облако разошлось. Складки на лице Талызина исчезли. Он открыл глаза и взглянул в большое тройное зеркало, расположенное над туалетным столом. Стол у него был китайчатый лаково-сургучный с золотыми храмами на доске; туалетный прибор – русского глянцевитого, снежно-белого фарфора с алыми розами. Талызин ценил русский фарфор и считал своим долгом богатого человека покровительствовать отечественному искусству. Стены комнаты, над низом резного дуба, были затянуты русскими гобеленами императорской шпалерной мануфактуры. Талызин не любил однородного стиля мебели: Louis XVI к тому же надоел и вышел из моды, Louis XV и даже Louis XIV были у всех знатоков. В комнатах Талызина были собраны красивые и дорогие вещи самых разных эпох и стилей. На полу лежал мягкий бархатный ковёр Savonnerie. Мебель была розового дерева, крытая шитым шёлком.

– Да, так хорошо, – сказал Талызин, внимательно осмотрев причёску. Он передвинул левую створку зеркала в раме, отделанной яшмой и порфиром. – Вон тут разве пригладить?.. Впрочем, нет, хорошо. Благодарю вас.

Костюмер, вытянув шею и губы, осторожно подул на края волос Талызина, который, почувствовав на лбу дыхание, брезгливо отшатнулся.

– Я вас, кажется, просил не сдувать пудру, – сердито сказал он и тотчас же смягчился: он не способен был говорить резко с людьми низшего положения.

– Простите, запамятовал, ваше превосходительство, – с несколько обиженным выражением сказал костюмер. Он развязал шнурок, которым был перевязан большой свёрток в гладкой чистой бумаге, вынул розовое домино и ловко развернул его на левой руке перед Талызиным.

– Как изволили приказать, ваше превосходительство, французского шёлка, капюшончик высокий, а маска прямо из Парижа, от Марасси…

– А другое домино у вас в свёртке зачем?

– Это не для вашего превосходительства, это для их сиятельства князя Зубова. От вас к ним велено приехать, в кадетский корпус.

«В кадетский корпус? Ах да, в самом деле, ведь ему приказано воспитывать юношество… Хорош воспитатель, – подумал с неприятным чувством Талызин. Ему опять пришло в голову, что на то дело, которое они затеяли, должны были бы идти только безупречные люди. – Правда, во всяком хлебе не без мякины. Где же их взять, безупречных людей? Вот и Панина сослали…»

Он в сотый раз подумал, что только чудом каким-то они всё ещё гуляют на свободе, когда посвящены в дело десятки людей.

– Истинное чудо! – произнёс вдруг вслух Талызин. Он в последнее время часто говорил сам с собой. Костюмер посмотрел на него вопросительно, но одновременно сам Талызин с испугом оглянулся на костюмера, точно тот по этим двум словам мог догадаться об его мыслях.

158
{"b":"207429","o":1}