Еще днем Хэл стал искать убежище, но ему не удалось найти ничего, что хоть как-то уберегло бы их от надвигающейся непогоды.

Корнуэлл замыкал шествие, следуя за Енотом, который мрачно брел перед ним; густая его шерсть блестела от влаги, а опущенный хвост уныло мел по земле.

Перед Енотом двигались Джиб и гоблин-чердачник; влажная шерсть болотника по-прежнему отливала мягким светом; усталый и нахохлившийся гоблин тащился с трудом. Корнуэлл заметил, что гоблину идти труднее, чем всем остальным. Поход от Вайалусинга до дупла Хэла и шесть дней путешествия окончательно выметали его. Жизнь на чердаке университета никак не подготовила его к таким испытаниям. Корнуэлл ускорил шаги, обогнал Енота. Нагнувшись, он коснулся плеча гоблина.

— Садись ко мне на спину, — предложил он. — Отдохнешь немного.

Гоблин поднял на него глаза.

— Вы очень любезны, сэр, но в этом нет необходимости.

— Давай, давай, — сказал Корнуэлл и присел. Гоблин вскарабкался ему на спину, уцепившись для равновесия за шею человека.

— Я устал, — признался он.

— Ты прошел долгий путь с того дня, как мы встретились, — заметил Корнуэлл.

Гоблин тихонечко хмыкнул.

— Мы пустились в долгий путь, — сказал он, — и он еще не завершен. Ты, конечно, знаешь, что я буду твоим спутником в Затерянных Землях.

Корнуэлл засмеялся.

— Я так и предполагал. Ну что ж, добро пожаловать, малыш.

— Понемногу я перестаю бояться, — сказал Оливер. — Небо уже не пугает меня так, как сначала. Боюсь даже, что мне начинают нравиться открытые пространства. Для гоблина-чердачника это просто ужасно.

— Неужто? — спросил Корнуэлл.

Они шли вперед, но Хэла не было видно. В лесу начала сгущаться тьма. Неужели им придется идти всю ночь, подумал Корнуэлл. Будет ли конец пути? Похоже, что буря и не думала стихать. Косой дождь, приносимый северо-западным ветром, бил в лице, а ветер становился все острее и холоднее.

Хэл как привидение возник перед ними из тьмы, таившейся меж стволов деревьев. Они остановились, слившись в кучку и ожидая его.

— Я почувствовал запах дыма и проследил, откуда он идет, — сказал Хэл. — Это должно быть, Банкет и его люди, остановившиеся на ночь то ли у угольной ямы, то ли на старой ферме. Когда принюхаешься к дымку, все сразу становится ясно.

— А теперь, когда ты вдоволь попугал нас, расскажи толком, что там такое, — сказал Джиб.

— Там гостиница, — ответил Хэл.

— Это нам не годится, — сказал Джиб. — Они ни за что нас в нее не пустят — ни болотника, ни дупло-вика, ни гоблина с енотом.

— Они пустят туда Марка, — сказал Хэл. — Если он промокнет и замерзнет, руки у него перестанут сгибаться, и у него появится куча хлопот.

Корнуэлл покачал головой.

— Они и меня не впустят. Они захотят увидеть, какого цвета у меня монеты, а монет у меня нету. Как бы там ни было, будем держаться вместе. Туда, где вас не примут, я и сам не пойду.

— Там есть конюшня, — сказал Хэл. — Сейчас темно и мы можем туда забраться, а уйдем до рассвета. Никто нас и не заметит.

— А другого убежища нет? — спросил Корнуэлл. — Какой-нибудь пещеры?

— Ничего нет, — ответил Хэл. — И я думаю, что нам надо идти к конюшне.

В конюшне стояла одна лошадь, которая тихонько фыркнула, когда они прокрались в дверь.

— Это лошадь хозяина гостиницы, — объяснил Хэл. — Старый мешок с костями.

— Значит, постояльцев нет, — заметил Корнуэлл.

— Ни одного, — согласился Хэл. — Я посмотрел в окно. Хозяин вдребезги пьян. Он поломал стул и бьет посуду. У него очень горячий характер. Он уже все переколотил, и скоро возьмется за мебель.

— Так что, может быть, и лучше, что мы в конюшне, — заметил Джиб.

— Я тоже так думаю, — сказал Корнуэлл. — Здесь, вроде, есть чердак. А там, скорее всего, лежит сено Мы можем зарыться в него, чтобы спастись от холода.

Ухватившись рукой, он покачал ступеньку лестницы, которая вела на чердачные перекрытия.

— Кажется, крепко, — сказал он.

Енот уже карабкался наверх.

— Он знает, куда двигаться, — с удовольствием сказал Хэл.

— И я за ним, — сказал Корнуэлл.

Поднявшись по лестнице, он просунул голову в люк чердака. Помещение было невелико и завалено кипами сена.

Енот, опередивший его, уже устраивался, как вдруг прямо перед ним сено фонтаном взлетело в разные стороны и раздался дикий вопль.

Одним рывком Корнуэлл подтянулся на чердак, отшвырнул охапку, которая попалась ему под ноги. Прямо перед ним фигура, покрытая сеном с головы до ног, продолжая вопить, молотила воздух руками.

Мягко скользнув вперед, он оказался рядом с крикуном. Корнуэлл мгновенно вспотел, представив себе, как хозяин выскакивает из гостиницы и мчится к конюшне, и его крики поднимают на ноги всю окрестность, если в этой глуши есть кто-то, способный подняться на ноги.

Вопившая фигура попыталась ускользнуть от него, но Корнуэлл рванулся вперед и схватил ее, тесно прижав к себе, а затем свободной рукой заткнул ей рот. Крики стали глуше. Зубы вцепились ему в палец; он отдернул руку, основательно шлепнул кусавшегося и снова заткнул ему рот. Больше его не кусали.

— Тихо, — сказал он незнакомке — крикун оказался женщиной. — Я уберу руку. Тебя тут никто не обидит.

Она была маленькой и мягкой.

— Ты будешь молчать? — спросил он.

Она несколько раз ткнулась головой ему в грудь, Давая понять, что будет. Корнуэлл слышал, как его спутники карабкаются на чердак.

— Тут есть и другие, — сказал он. — Но они тебя не обидят. Только не ори.

Он отвел руку.

— В чем дело, Марк? — спросил Оливер.

— Женщина. Она здесь пряталась. Ведь вы прятались здесь, мисс?

— Да, — сказала она. — Пряталась.

Чердак уже не казался таким темным. Неясный сумрачный свет пробивался в отверстия, прорезанные по обеим сторонам фронтона.

Женщина отшатнулась от Корнуэлла, но, увидев Оливера, снова сделала шаг к нему. От испуга у нее перехватило дыхание.

— Все в порядке, — успокоил ее Корнуэлл. — Оливер — очень симпатичный гоблин. Он гоблин-чердачник. Вы знаете, что это такое — гоблины-чердачники?

Она покачала головой.

— Здесь было и какое-то животное, — сказала она.

— Это Енот. Он тоже хороший парень.

— Мухи не обидит, — подтвердил Хэл. — Он так ко всем лижется, что прямо противно.

— Мы беглецы, — сказал Корнуэлл. — Или нечто похожее на беглецов. Но мы не опасны. Это Хэл, а вон там Джиб. Он болотник.

Ее колотило, но она отошла подальше от него.

— А вы? — спросила она. — Вы кто такой?

— Можете звать меня Марком. Я студент.

— Ученый, — с занудной точностью поправил Оливер. — Не студент, а ученый. Шесть лет провел в Вайалусинге.

— Мы ищем убежище от бури, — сказал Корнуэлл. — Мы могли бы пойти в гостиницу, но там нас не примут. Да и, кроме того, у нас нет денег.

— Он пьян, — сказала девушка, — и ломает мебель. Мадам спряталась в погребе, а я забралась сюда. Я боюсь его. Я всегда его боялась.

— Вы работаете в гостинице?

— Я и служанка, и посудомойка, и уборщица, — с горечью ответила она. — И пол подметаю, и посуду мою, и помои выношу.

Внезапно она села прямо на сено.

— Меня больше не волнует, что там будет, — заявила она. — Я туда больше не вернусь. Я уйду. Не знаю, что со мной станется, но я ухожу. Больше я в этой гостинице оставаться не могу. Он постоянно пьян, а мадам вечно пускает в ход хворостину, и никому нет дела ни до чего.

— Вы можете пойти с нами, — сказал Оливер. — Какая разница, если одним человеком будет больше? В этой храброй, но безобидной компании всегда найдется место еще для одного.

— Но мы идем далеко, — предупредил Хэл, — и путь наш труден.

— Не труднее, чем оставаться в гостинице, — сказала она.

— Значит, там больше никого нет? — спросила Корнуэлл.

— В такие ночи там никого не бывает, — ответила она. — Никого, хотя обычно там собираются толпы. Появляются путешественники, которые бродят то туда, то сюда. Углежоги и дровосеки заходят выпить, хотя и не так часто, потому как случается у них и пенни в кармане нет.