— Он никогда не сделал бы ничего подобного, — заметил Джиб. — Он очень вежлив.

— Мне не следовало являться к нему, — сказал гном. — Когда так долго живешь в землях, населенных людьми, и так много имеешь с ними дел, то невольно начинаешь забывать о разнице между нами. Но для отшельника и, полагаю, для многих других людей, я — живое напоминание о ином мире, к которому я принадлежу и к которому многие из людей относятся с презрением и ненавистью, на что у них есть свои причины. В течение долгих лет и люди и многие мои соотечественники жестоко и яростно боролись друг с другом, не зная жалости, и часто, как я думаю, забывали о чести и достоинстве. Потому-то отшельник, который, как ты говоришь, является весьма любезным человеком, не знает, как обращаться со мной. Он наверняка понимает, что я совершенно безобиден и не представляю никакой опасности ни для него, ни для его расы, и все же ему как-то неловко. Если бы я был чертом или, скажем, какой-то разновидностью демона, он бы знал, что делать. Окропил бы меня святой водой и стал бы читать заклинания. Но хотя я не черт, каким-то странным образом я связан для него с представлением о нечистой силе. И все эти годы я не перестаю сожалеть, что напросился к нему.

— И все же он взял подсвечники.

— Да, взял. Очень любезно и от всей души поблагодарил меня за них. Он джентльмен до мозга костей и не мог швырнуть их мне в физиономию. Взамен он вручил мне золотую цепочку. Я думаю, что когда-то ему преподнес ее какой-нибудь важный посетитель, потому что у отшельника нет денег покупать себе такие дорогие вещи. Я часто думал, что он должен был оставить ее у себя и дать мне куда менее ценный подарок. Все эти годы я ломал себе голову, что мне делать с этой золотой цепочкой. Я и вешал ее на грудь, и снимал, и так прикидывал и этак, но все равно не решил, что с ней делать. Подумал даже, что можно бы продать ее и купить что-нибудь более стоящее, но я не тороплюсь с окончательным решением, потому как, что ни говори, это подарок и он пробуждает во мне сентиментальные чувства. Подарки не полагается продавать, особенно, если они получены от такого хорошего человека.

— Мне кажется, — сказал Джиб, — ты все это выдумываешь — о том, что ты смутил отшельника, я имею в виду. Я, например, когда бываю с тобой, не испытываю таких чувств. Хотя, если говорить совершенно откровенно, должен признать, что и я не человек.

— Ты куда ближе к нему, чем я, — заметил гном, — и в этом-то вся разница.

Он поднялся.

— Я принесу твой топор и хочу тебе показать еще кое-что. — Он пощупал сверток, который Джиб положил на полку. — За это я предоставлю тебе кредит. Да он у тебя и так еще остался, даже не считая топора.

— Я всегда хотел спросить у тебя, — сказал Джиб, — да все не мог набраться смелости. Все Люди с Болот и Люди с Холмов и даже многие человеческие существа, которые не знаю., как писать, приносят вам дары, и вы открываете им кредит. В таком случае вы, должно быть, умеете писать.

— Нет, — возразил гном. — Я не умею писать. Да и мало кто из нас умеет. Может, гоблины. Особенно те, кто болтается вокруг университета. Но мы, гномы занимаемся торговлей, и потому разработали систему отметок, с помощью которых ведем счет. И к тому же очень честно.

— Да, — согласился Джиб, — исключительно честно. И очень точно.

Снивли ушел вглубь помещения и стал рыться на полках. Вернулся он с топором, насаженным на древко из гикори.

— Думаю, — сказал он, — что уравновешен он точно. Если нет, вернешь, и мы поправим.

Джиб с восхищением взвесил топор на руке.

— Лежит, как влитой, — сказал он. — Точно, как надо. Если же придется что-то подправить, я и сам справлюсь с такой мелочью.

Он положил топор лезвием на ладонь, поглаживая блестящий металл.

— Прекрасно, — похвалил он. — Просто прекрасно. Если за ним ухаживать, будет мне служить всю жизнь.

Снивли был польщен.

— Он тебе нравится?

— Мастерская работа, — подтвердил Джиб. — Как мне и хотелось.

— Ты еще посмотришь, какое у него лезвие! Но осторожнее с камнями. Ни один топор не устоит против камней.

— Я буду осторожен, — пообещал Джиб. — Слишком хороший топор, чтобы небрежно обращаться с ним.

— А теперь, — сказал гном, — я хочу тебе показать еще кое-что.

Присев, он положил на колено сверток из козьей шкуры и стал аккуратно разворачивать его. Обращался он с ним с благоговением.

Когда козья шкура оказалась на полу, предмет блеснул снопом искр. Полностью ошеломленный Джиб подался вперед, рассматривая его.

— Меч! — воскликнул он.

— Человеческий меч, — поправил его Снивли. — Слишком большой, слишком длинный, слишком тяжелый для таких, как мы с тобой. Боевое оружие. Ни дешевых побрякушек на нем, ни лишнего блеска. Такое же оружие, как твой топор. Честный клинок. За все то время, что я здесь, мечи, которые мы делали, можно пересчитать на пальцах одной руки. Но этот — лучше всех.

Джиб попробовал лезвие.

— Это не просто меч, — сказал он. — У него должно быть свое имя. Такому оружию всегда дают собственное имя. Древние истории рассказывают, что в старину люди всегда как-то называли свои мечи, так же, как и лошадей.

— Мы нашли небольшую жилу с очень богатой рудой, — сказал Снивли. — Мы выгребли ее до крошки и унесли. Такая руда попадается нечасто. Ее можно пускать только на необычные вещи — как, например, такой клинок или твой топор.

— Ты хочешь сказать, что мой топор…

— Топор и меч — родные братья.

— Будем надеяться, — сказал Джиб, — что меч этот попадет в достойные руки.

— Мы позаботимся, — заверил его Снивли.

— Я принес вам старый топор, — сказал Джиб. — Металл по-прежнему хорош, но лезвие уже так износилось, что точило его не берет. На нем нет ни пятнышка ржавчины. Я подумал, что вы еще сможете пустить этот металл в дело. И кредита за него мне не надо.

Он протянул топор гному.

— Это было хорошее орудие, — сказал Снивли. — Он принадлежал твоему отцу?

Джиб кивнул.

— Он подарил его мне, когда я стал строить свой плот.

— Это мы ему сделали топор, — сказал Снивли. — Это был хороший топор. Но не такой хороший, как твой.

— Отец шлет вам приветы. И мать тоже. Я сказал им, что повидаюсь с вами.

— Вы ведете хорошую жизнь, — заметил гном. — Все вы обитаете на болотах. И уже много лет. У вас нет своей истории, не так ли? Вы сами не знаете, сколько вы там живете.

— Мы не записываем разные события, — сказал Джиб. — У нас есть только старые сказания, которые переходят от отца к сыну. Должно быть, они правдивы, но я не знаю, насколько.

— С тех пор, как гномы обитают на этих холмах, твой народ жил там. И даже еще до нашего появления. У нас тоже есть свои легенды. И о тех, кто открыл здесь руды, и о тех, кто прокладывал первые штольни. Так же, как и вы, мы не знаем, сколько в них правды.

Джиб взвалил на плечо сверток для отшельника.

— Я должен идти, — сказал он. — К пещере отшельника придется долго подниматься. А я хочу добраться домой засветло.

Снивли склонил голову в знак согласия.

— Это достойный поступок. Но нынче развелось много волков. Больше, чем когда-либо, насколько я слышал. Если ты припозднишься, заворачивай к нам и переночуешь здесь. Тебе тут всегда рады.

Сначала Джиб подумал, что отшельника нет на месте, и это было бы весьма странно. В последние годы, особенно после того, как он ослабел, отшельник никогда не покидал пещеры, разве что выбирался запасти лекарственные корни, растения, листья и кору.

Огня в пещере не было и даже не пахло дымом. Тут давно не разводили огня. На одинокой тарелке, стоявшей на грубо сколоченном деревянном столе, лежал засохший яичный желток.

Джиб посмотрел в темноту.

— Отшельник, — тихо позвал он, ощущая какой-то смутный страх от звука собственного голоса, в причинах которого он не мог разобраться. — Отшельник, ты здесь?

Слабый звук донесся из угла. Должно быть, там скреблась мышь.