Ты, моряк, красивый сам собою, Тебе от роду двадцать лет. Полюби меня, моряк, душою, Что ты скажешь мне в ответ? По морям, по волнам — Нынче здесь, завтра там. По морям, морям, морям, морям, эх! Нынче здесь, а завтра там. Ты, моряк, уедешь в сине море, Оставляешь меня в горе, А я буду плакать и рыдать, Тебя, моряк мой, вспоминать. По морям, по волнам… и т. д. «Ты не плачь, моя Маруся, — Я морскому делу научуся. И не стоит плакать и рыдать, Меня так часто вспоминать». По морям, по волнам — Нынче здесь, завтра там. По морям, морям, морям, морям, эх! Нынче здесь, а завтра там. Я жила тогда у самой у реки. Проходили мимо красные полки, Враг проклятый их теснил со всех сторон, На деревню к нам заехал эскадрон. Эскадрон тогда разбили беляки, И остался эскадронный командир. Весь израненный во двор ко мне вбежал, Знамя красное к груди своей прижал. Лишь успела командира спрятать я, Застучала, слышу, горница моя, И в дверях раздался громкий крик: «Отвечай, куда, где спрятан большевик?» Отвечаю я: «А мне откуда знать?» Офицер кричит: «Держать ее, пытать!» Но пытали — допытаться не могли, Постучали, покричали да ушли. Как-то вышла посидеть я на крыльцо, Вижу, полк ведет знакомое лицо, Да ведь это мой знакомый командир! Поравнявшися со мною, полк остановил. С командиром сам Буденный был тогда, Что, я думаю, случилась за беда? Крикнул: «Смирно! Музыканты, в трубы дуть!» И надел Буденный орден мне на грудь. Раскинулось море широко, И волны бушуют вдали. Товарищ, мы едем далеко, Подальше от нашей земли. (2) Не слышно на палубе песен, И Красное море волною шумит, А берег суровый и тесен,— Как вспомнишь, так сердце болит. (2) На баке уж восемь пробило,— Товарища надо сменить. По трапу едва он спустился, Механик кричит: «Шевелись!» (2) «Товарищ, я вахты не в силах стоять,— Сказал кочегар кочегару,— Огни в моих топках совсем прогорят; В котлах не сдержать мне уж пару. (2) Пойди заяви, что я заболел И вахту, не кончив, бросаю. Весь потом истек, от жары изнемог, Работать нет сил — умираю». (2) Товарищ ушел… Лопатку схватил, Собравши последние силы, Дверь топки привычным толчком отворил, И пламя его озарило: (2) Лицо его, плечи, открытую грудь И пот, с них струившийся градом, — О, если бы мог кто туда заглянуть, Назвал кочегарку бы адом! (2) Котлы паровые зловеще шумят, От силы паров содрогаясь, Как тысячи змей пары же шипят, Из труб кое-где пробиваясь. (2) А он, извиваясь пред жарким огнем, Лопатой бросал ловко уголь; Внизу было мрачно: луч солнца и днем Не может проникнуть в тот угол. (2) Нет ветра сегодня, нет мочи стоять. Согрелась вода, душно, жарко,— Термометр поднялся на сорок пять, Без воздуха вся кочегарка. (2) Окончив кидать, он напился воды— Воды опресненной, не чистой, С лица его падал пот, сажи следы. Услышал он речь машиниста: (2) «Ты, вахты не кончив, не смеешь бросать, Механик тобой недоволен. Ты к доктору должен пойти и сказать,— Лекарство он даст, если болен». (2) За поручни слабо хватаясь рукой, По трапу наверх он взбирался; Идти за лекарством в приемный покой Не мог — от жары задыхался. (2) На палубу вышел — сознанья уж нет, В глазах его всё помутилось, Увидел на миг ослепительный свет, Упал… Сердце больше не билось… (2) К нему подбежали с холодной водой, Стараясь привесть его в чувство, Но доктор сказал, покачав головой: «Бессильно здесь наше искусство…» (2) Всю ночь в лазарете покойник лежал, В костюме матроса одетый; В руках на груди крест из воску держал; Воск таял, жарою согретый. (2) Проститься с товарищем утром пришли Матросы, друзья кочегара, Последний подарок ему поднесли — Колосник обгорелый и ржавый. (2) |
