Где ни гуляю, ни хожу,

Грусть превеликую терплю;

Скучно мне, где я ни сижу;

Лягу — спокойно я не сплю;

Нет мне веселья никогда,

Горько мне, горько завсегда,

Сердце мое тоска щемит,

С грусти без памяти бегу;

Грудь по тебе моя болит,

Вся по тебе я немогу;

Ты завсегда в моих глазах,

Я по тебе всегда в слезах,—

То ли не лютая беда!

То ль не увечье мне, младой!

Плачу я, мучуся всегда,

Вижу тебя я и во сне:

Ты, мою молодость круша,

Сделался мил мне как душа;

Ты приволок меня к себе,

Ты и любить меня взманил.

Так ли мила я и тебе,

Так ли ты тужишь обо мне;

Весел ли ты, когда со мной,

Рад ли, что виделся с младой?

Сем-ка сплету себе венок

Я из лазуревых цветов,

Брошу на чистой я поток,

Сведать, мой миленькой каков,

Тужит ли в той он стороне,

Часто ли мыслит обо мне.

Тонет ли, тонет ли венок,

Или он поверху плывет;

Любит ли, любит ли дружок,

Иль не в любви со мной живет;

Любит ли он, как я его,

Меньше иль вовсе ничего;

Вижу, венок пошел на дно,

Вижу, венок мой потонул:

Знать, на уме у нас одно,

Знать, о мне миленькой вздохнул;

Стала теперь я весела:

Знать, что и я ему мила.

Лишив меня свободы,

Смеешься, что терплю,

Но я днесь открываюсь,

Что больше не люблю:

Гордись своим свирепством

Как хочешь завсегда,

Не буду больше пленен

Тобою никогда.

И так уж я довольно

Без пользы воздыхал,

Что все свои утехи

И сердце потерял;

А ныне не увидишь

Докук моих к себе,

Забудь, забудь то вечно,

Что верен был тебе.

В последни принуждает

Любовь меня вздохнуть,

В последни имя мне

Твое воспомянуть:

Оставшие то искры,

Чем сердце ты мне жгла,

Прости, прости и помни,

Как мучить ты могла.

Мечи свои заразы

Теперь в сердца иным,

Не будешь насыщаться

Вздыханием моим.

Я, право, не заплачу

От строгостей твоих;

Когда ты мне не склонна —

Есть тысяча других.

    Негде, в маленьком леску,

    При потоках речки,

    Что бежала по песку,

    Стереглись овечки.

    Там пастушка с пастухом

    На брегу была крутом,

И в струях мелких вод с ним она плескалась.

    Зацепила за траву,

    Я не знаю точно,

    Как упала в мураву,

    Вправду иль нарочно.

    Пастух ее подымал,

    Да и сам туда ж упал,

И в траве он щекотал девку без разбору.

    «Не шути так, молодец,—

    Девка говорила,—

    Дай мне встать пасти овец, —

    Много раз твердила:

    Не шути так, молодец,

    Дай мне встать пасти овец;

Не шути, не шути, дай мне па́сти стадо».

    «Закричу», — стращает вслух;

    Дерзкой не внимает

    Никаких речей пастух —

    Только обнимает.

    А пастушка не кричит,

    Хоть стращает, да молчит;

Для чего же не кричит, я того не знаю.

    И что сделалось потом,

    И того не знаю.

    Я не много при таком

    Деле примечаю;

    Только эхо по реке

    Отвечало вдалеке:

«Ай, ай, ай!» — знать, они дралися.

Уже восходит солнце, стада идут в луга,

Струи в потоках плещут в крутые берега.

Любезная пастушка овец уж погнала

И на́ вечер сегодни в лесок меня звала.

О темные дубравы, убежище сует!

В приятной вашей тени мирской печали нет;

В вас красные лужайки природа извела

Как будто бы нарочно, чтоб тут любовь жила.

В сей вечер вы дождитесь под тень меня свою,

А я в вас буду видеть любезную мою;

Под вашими листами я счастлив уж бывал

И верную пастушку без счету целовал.

Пройди, пройди скоряе, ненадобной мне день,

Мне свет твой неприятен, пусть кроет ночи тень;

Спеши, дражайший вечер, о время, пролетай!

А ты уж мне, драгая, ни в чем не воспрещай.