– Бери, бери, – настаиваю я. – В следующий раз будешь знать, как пропивать деньги, не тобой заработанные.

 Она с тяжким вздохом принимает деньги и прячет в карман, а уже через секунду прижимается к моим коленям.

 – Настёночек, любимая, ты меня уничтожила... Я не достойна тебя, даже... – она выпрямляется и отодвигается от меня, – даже прикасаться к тебе не достойна! Только вот... – Она берёт мои тапочки и целует их обе в подошву. – Только подмётки твоих тапочек и могу целовать.

 – Ладно, – говорю я. – Будем считать, что урок усвоен.

 В семь часов мы выходим из дома и идём пешком по уже проснувшимся улицам. Я тихонько беру Нику под руку, и наши ноги шагают рядом: мои – в белых балетках и колготках, и её – в «пацанских» мешковатых штанах с карманами и чёрных с белыми вставками полукроссовках. Наши тени проплывают по асфальту и стенам домов, ломаясь под углом, переходят улицу по «зебре» и бодают свежевыбеленный бордюр головами: с «конским хвостом» на затылке – моя голова, круглая – Никина.

 – Настя! – вдруг окликают меня.

 У автобусной остановки притормаживает Костина машина, и он выходит.

 – Насть, ты что, забыла, что я за тобой заеду? Я приехал, звоню в домофон, а тебя нет.

 В самом деле, с этой катавасией вокруг Ники я и забыла, что он обещал заехать и подбросить меня до работы. Он частенько так делает, хотя я его и не прошу об этом. После того, что я ему сказала в больничной палате, другой парень на его месте уж давно махнул бы рукой и завёл знакомство с другой девушкой, а он – нет. Он заезжает за мной утром и подбрасывает до дома вечером, но не лезет с поцелуями и ни на что не намекает, а недавно он поздравил меня с днём рождения и вручил подарочный сертификат на сумму в пять тысяч, чтобы я сама выбрала себе подходящую вещь в магазине. Я не знаю, что это – дружба или ухаживание, но ничего большего между нами пока нет.

 – Костя, извини, так получилось, – только и могу я сказать, не зная, как толком объяснить причину моей забывчивости.

 А Ника, прищурившись, тихо цедит сквозь зубы:

 – Так... Всё поняла.

 Костя, подойдя к нам, говорит:

 – Ну, ты могла бы хоть позвонить и сказать, что заезжать не надо.

 Ника, глядя на него с холодным прищуром, спрашивает грубовато и враждебно:

 – Ты кто такой будешь?

 Её «наезд» не имеет на Костю воздействия – он лишь недружелюбно переспрашивает, двинув бровью:

 – Кто я такой? С какой стати я должен отвечать на вопрос, заданный таким тоном? Сначала вы потрудитесь представиться.

 Ника, усмехнувшись, сплёвывает на асфальт:

 – Надо же... Джентльмен из высшего общества! Куда уж нам, обыкновенному быдлу, до вас! – И, переведя взгляд на меня, говорит мне всё с тем же прищуром, глухо и хрипло: – Настя, я пойду. Ещё раз спасибо за всё.

 С отчаянием чувствуя, что разрулить эту дурацкую ситуацию у меня не получается, я цепляюсь за её руку:

 – Ника, да подожди...

 Её взгляд обдаёт меня холодом:

 – Иди. На работу опоздаешь.

 Она уходит скорым шагом, сунув руки в карманы и низко пригнув голову, а я беспомощно смотрю ей вслед, и на душе как-то гадко оттого, что так всё получилось.

 – Это что был за тип? – спрашивает Костя.

 – Это не тип, – отвечаю я. – Это Ника.

 – Ника? – переспрашивает он, непонимающе морща лоб. – Это от «Николай»? Странно...

 – Нет, Ника – это Ника. Она моя подруга.

 – Она? – фыркает Костя. – А я её за парня принял! Слушай, но она так одета и подстрижена, что можно и перепутать!

 Мне теперь уже ничего не остаётся, как только сесть в машину к Косте и позволить ему подвезти меня. Сначала мы молчим, а потом Костя, чтобы что-нибудь сказать, говорит:

 – Ну и подруги у тебя... Брутальная девушка. Чего она на меня так наехала?

 Я чувствую себя слишком усталой, чтобы объяснять, кто такая Ника, и поэтому просто молчу. Костя, не получив ответа, озадаченно мычит:

 – М-да...

 Проходит минута, две, и он вдруг вспоминает:

 – Слушай, я же вот что хотел сказать! Мне тут сон странный приснился. Может, и чушь, но... В общем, девчушка маленькая, бегает по травке, рвёт цветочки. Я смотрю на неё и откуда-то знаю, что она моя дочка – просто знаю и всё, а откуда – непонятно. К чему бы это?

 Вот мы и познакомились, папа.

 Я иду домой, но мои ноги сами сворачивают во двор с серебристыми ивами и качелями, с песочницей и расплавленным золотом солнца в окнах. В песочнице играют дети, девочка с хвостиками прыгает через скакалку, а на скамейке сидит стриженая девушка в широких чёрных штанах с карманами и блестящими молниями, в джинсовой голубой жилетке и белой водолазке. На земле между её широко расставленными ногами в чёрно-белых полукроссовках стоит недопитая бутылка пива из коричневого стекла, в лениво повисших пальцах дымится сигарета. Девочка с хвостиками, запутавшись в скакалке, падает и плачет, и девушка говорит – довольно громко, так что мне слышны её слова:

 – Настенька! Ты же большая девочка, а плачешь. Ну, иди сюда.

 Она бросает сигарету и отставляет в сторону пиво, сажает девочку к себе на колени и что-то говорит ласково и тихо, вытирая ей слёзы. Девочка доверчиво льнёт к ней и уже не плачет, берёт конфету, которую девушка достаёт из кармана джинсовой жилетки, мягкими розовыми губками чмокает её в щёку и снова бежит играть. Девушка наблюдает за ней потеплевшим взглядом, с ласковыми морщинками у глаз.

 Я подхожу и сажусь рядом. Она делает глоток пива, как бы не замечая меня, и мне кажется, что я невидимка. Мы молчим под шелестящими ивами, я дотрагиваюсь до её чёрной штанины:

 – Новые?

 – Что? – рассеянно переспрашивает она.

 – Штаны.

 Она кивает, достаёт новую сигарету.

 – Сегодня купила. Да, кстати. – Она расстёгивает карман жилетки и достаёт пятьсот рублей. – Возьми, они не понадобились. Я мамке правду сказала.

 Она зажигает зажатую в её губах сигарету, я со вздохом прячу деньги в кошелёк. Мы сидим и снова молчим, она старается выпускать дым в сторону от меня.

 – Ника! – слышится с балкона. – Пошли ужинать!

 Она оборачивается, отвечает:

 – Иду, мам!

 – Кто там с тобой? Настя? – кричит голос с балкона.

 Я тоже оборачиваюсь и приветственно машу рукой:

 – Здрасьте, Надежда Фёдоровна!

 – Заходите обе, будем ужинать! – зовёт она.

 Я встаю со скамейки, а Ника ещё допивает пиво. Я протягиваю ей руку:

 – Пошли, мама зовёт.

 Допив последний глоток, она оставляет пустую бутылку возле скамейки – для сборщиков стеклотары. Сделав напоследок пару затяжек, она бросает сигарету и идёт к подъезду, так и не взяв мою руку. Подавив вздох, я иду следом.

 В открытую форточку доносятся голоса детей и шелест ив, кухня наполнена вкусными запахами. Сердце сжимается: разве можно желать чего-то иного, стремиться куда-то прочь, не ценя домашнего тепла? Оно всегда есть и ждёт нас, пока мама дома. Ничего, что она немножко ворчит: она желает добра.

 – Мыть руки, девочки... Ника, может, хватит уже надуваться пивом? Вот не буду больше давать тебе деньги – иди, сама зарабатывай, взрослая уже... Бери пример с Насти – она молодец... Не курит, пиво не пьёт, работает, готовить умеет – в общем, повезёт тому, кто на ней женится.

 В тарелках дымится борщ, белеет сметана, плавает ароматная свежая зелень – не борщ, а поэма. Отправив первую строфу этой поэмы в рот, Ника бурчит:

 – Кто меня с судимостью на работу возьмёт? Сама знаешь...

 Маленькая женщина вздыхает, вытирает руки полотенцем.

 – Вот заладила – не возьмёт, не возьмёт... А ты пробовала, ходила куда-нибудь? Хоть какую-нибудь работу надо найти – не сидеть же сиднем, пиво дуть да сигареты по пачке в день смолить!

 Ника дует на ложку с борщом: горячий.

 – Мам, ну не нуди ты... Устроюсь. Ещё недели не прошло, как я дома, а ты уже мне плешь проела с этой работой... Найду я её, найду!