ОН, всё так же напряжённо всматриваясь мне в глаза, горестно спрашивает:

 – Настя, когда?.. Почему?

 Я понимаю смысл ЕГО вопроса: ОН хочет знать, когда и почему я умерла.

 – Я жива, утёночек, – отвечаю я. – Я прогнала Якушева. Я отправила его в пекло!

 ОН улыбается.

 – Так это ТЫ сделала?..

 Я прикладываю палец к ЕГО губам.

 – Не стоит об этом трубить, утёнок. Я только хотела сказать... Я хотела сказать, как сильно я тебя люблю!

 Я помню, что нельзя плакать, но удержаться не могу. ЕГО пальцы вытирают мне слёзы, а губы шевелятся рядом с моими:

 – Любимая. Настя.

 ЕГО поцелуй лёгок, как прикосновение ветерка. Я тянусь к НЕМУ губами, и ОН целует меня снова, и ещё раз, и ещё. Поцеловав меня в последний раз, ОН заглядывает мне в глаза с грустной нежностью.

 – Тебе нужно туда? – Я показываю взглядом в сторону долины, куда все уходят.

 ОН с грустной улыбкой кивает.

 – А тебе со мной нельзя.

 Я оборачиваюсь: мальчик в подтверждение ЕГО слов качает головой. ЕГО рука, лёгкая, будто сотканная из воздуха, гладит меня по волосам.

 – Не грусти... Я всегда буду с тобой. И ты со мной.

 Я слышу голос мальчика:

 – Анастасия!

 Я понимаю: нужно отпустить ЕГО и отойти, но я не могу. Мне кажется, если я ЕГО отпущу, моё сердце уйдёт с НИМ. Мальчик снова зовёт меня мягко и ласково:

 – Анастасия...

 ЕГО рука выскальзывает из моей, ОН отдаляется от меня. ОН снова присоединяется к идущим, а я смотрю ЕМУ вслед. ОН оборачивается, и я стараюсь улыбаться, а ОН улыбается мне в ответ, но уходит. ОН уходит всё дальше и дальше, растворяется в веренице идущих, вот ЕГО уже не видно, а я всё смотрю...

 Маленькая мягкая рука берёт меня за пальцы, и я повинуюсь ей, отхожу от тропы на прежнее место.

 И вот, я спрашиваю:

 – Что же дальше? Я сделала то, что мне было предначертано сделать, моя миссия завершена. Может быть, мне всё-таки можно в Город, с ними? С папой, мамой и с НИМ?

 Мальчик улыбается.

 – Да, ты выполнила свою задачу, но это не исключает продолжения жизни. Твой путь ещё не пройден.

 – Но какой смысл? Без НЕГО мне нет смысла оставаться.

 Мальчик качает головой.

 – Смысл есть всегда. Смысл – в самой жизни. Ты должна ещё многое познать, многому научиться. Кроме того, кое-кто ещё нуждается в тебе.

 – Кто? – невесело усмехаюсь я. – Кому я могу быть ещё нужна?

 Вместо ответа мальчик улыбается и оборачивается назад. Там, в траве, ни на кого не глядя и улыбаясь каким-то своим мыслям, маленькая девочка рвёт полевые цветы, собирая букет. Я смотрю на неё и узнаю! Узнаю в её глазах ЕГО, только что ушедшего в Долину. Это ОН, ЕГО улыбка, ЕГО нежность – неизменная, вся до капли сохранённая и предназначенная мне. Мальчик говорит:

 – Красивый она собрала букет для своей мамы.

 Я плачу, я смеюсь, снова плачу – во мне ураган чувств, а мальчик спрашивает:

 – Ну что, теперь есть смысл оставаться?

 У меня нет слов, кроме одного огромного, размером со всю Вселенную «да».

 – Тогда тебе пора возвращаться, – говорит мальчик.

 – Я ещё хотела спросить, – бормочу я, вглядываясь в солнечную долину. – А моего ангела-хранителя там нет? Я хотела кое-что ему сказать...

 Пожатие руки мальчика становится крепче и нежнее, в его ясных глазах – неземное сияние, мягкое, как лучи вечернего солнца.

 – За ним не надо далеко ходить, – говорит он. – Он перед тобой. И он знает всё, что ты хочешь сказать.

 У меня вырывается тихое «ах», и я оседаю на траву, закрыв лицо руками. Ванна с водой, нож, записка, таблетки. Мягкие руки кудрявого мальчика обнимают меня, моя голова – на его груди.

 – Я очень испугался за тебя тогда, Анастасия.

 – Я знаю, ты послал ко мне Алю, чтобы помешать мне умереть, – шепчу я сквозь слёзы. – Спасибо тебе...

 – Это желание в тебе было вызвано тем, кого ты сегодня победила. Он наслал на тебя уныние.

 – Этого не повторится!

 – Да, теперь ты знаешь, как побеждать в себе тьму.

 Меня держит в объятиях уже не мальчик, а огромное, сияющее существо, прекрасное, излучающее потоки удивительного, радужного света, по сравнению с ним я не больше трёхлетнего ребёнка. Мы стремительно поднимаемся ввысь, к солнцу, и я смеюсь от переполняющего меня щекотного чувства восторга. Этот полёт – солнечный экстаз, небесное упоение, симфония света и счастья, буря радости, и мне хочется, чтобы это наслаждение длилось бесконечно. Я люблю это сияющее существо и чувствую его ответную любовь ко мне, тёплую, пульсирующую во мне, и это единение в потоке света – самое прекрасное, что мне когда-либо доводилось испытывать. Уже ничего, кроме яркого света, я не вижу, он ослепляет меня, а потом я вдруг оказываюсь в операционной.

 – Сколько уже нет пульса?

 – Семь с половиной минут!

 – Продолжаем. Триста шестьдесят! Убрать руки! Разряд!

 Бабах! – разряд в триста шестьдесят вольт сотрясает тело, пронзает сердце, и оно начинает биться. На оранжевой линии появляется одна загогулина, вторая, третья. Пи. Пи. Пи.

 – Есть пульс!

 – Фу, слава Богу...

 Нет, это не сериал «Скорая помощь», это я лежу на операционном столе, и команда врачей возвращает меня в этот мир. Все они очень хорошие люди и профессионалы своего дела, и их вклад в моё оживление огромен, но все их усилия были бы бесплодны, если бы так не было суждено. Я возвращаюсь, потому что так надо, а если так надо – значит, так будет.

 Вы спросите: а как же поединок? Разве его не было?

 Он был, и он длился семь с половиной минут – ровно столько, сколько не билось моё сердце. Чтобы победить Якушева, освободить Алю, родителей и остальных страдальцев, мне пришлось побывать за гранью – там, откуда если и возвращаются, то лишь когда так надо.

 Семь с половиной минут – маловато, скажете вы. Может быть, но семь с половиной минут прошло в этом мире, а там, где происходила схватка, время течёт по-другому. Там я была сильной, как Геракл, и почти неуязвимой, а вернувшись назад, снова чувствую боль и слабость. Как мне было хорошо там и как я страдаю здесь! Но я понимаю: так надо, а значит, надо терпеть.

 И всё-таки врачи удивлены тем, как быстро восстанавливаются мои жизненные функции, а дырка в животе и огромная кровопотеря для моего организма как будто совершенный пустяк. Уже на третьи сутки меня переводят в обычную палату и пускают ко мне посетителей. Меня жаждут видеть: Диана, Костя, Галя, Надежда Фёдоровна, Маргарита (подруга Альбины, если помните), мой брат Георгий, моя двоюродная тётка Анна и её сын Игорь, кузина Катя с мужем Андреем, приезжает даже дедушка из-под Тюмени.

 Ещё со мной жаждет поговорить следователь по делу, в котором я и Костя являемся потерпевшими. От него я узнаю, что по горячим следам удалось задержать только двоих нападавших, но с ними уже работают, и следователь уверен, что они «расколются» и выдадут остальных. Для меня это не так уж важно, гораздо больше меня занимает вопрос: что такое мне хотел сказать Костя, перед тем как на нас напали? Он, как оказалось, отделался легко – несколькими ушибами и парой синяков на лице: ранив меня, нападавшие сами испугались последствий и поспешили скрыться. Когда он приходит ко мне с букетом цветов, я долго смотрю на его разукрашенную физиономию, чем вгоняю его в смущение.

 – Ну, чего ты так смотришь? Шрамы украшают мужчину.

 – Шрамы – может быть, но не фингалы, – говорю я. И задаю интересующий меня вопрос: – Слушай, ты хотел о чём-то поговорить... Может, скажешь? А то я теряюсь в догадках.

 Он молчит, мнётся. Потом говорит:

 – Да ладно... Тебе сейчас нельзя много разговаривать, ты ещё слабенькая.

 «Не такая уж и слабенькая, если сумела загнать Якушева обратно в пекло», – хочу я сказать, но раздумываю. Иногда, знаете ли, даже приятно быть слабенькой. Но мне всё равно хочется узнать, что хотел сказать Костя, и я настаиваю: