Глаза Якушева вылезли из орбит, рот оскалился, всё его лицо почернело и вздулось, исказившись до неузнаваемости, но он ещё цеплялся за этот мир, сверля меня взглядом выпученных глаз.

 – Не в твоей власти изгонять меня, – прохрипел он.

 – Ошибаешься, это в её власти, – прозвучал у меня за плечом повелительный и спокойный голос. – Ибо в устах её имя Господне.

 Вздувшись ещё больше, голова прорычала:

 – Я ещё вернусь...

 – Это вряд ли, – сказала я.

 Бах! – голова лопнула, рассыпавшись светящимися брызгами, которые через мгновение растаяли без следа. Спустя секунду то же самое стало и с телом, и от Якушева в этом мире ничего не осталось.

 Только теперь я почувствовала, что изнемогаю от ран, и осела на пол. Всё тело ужасно саднило, голова плыла, меня подташнивало. Опираясь на меч, я всё-таки встала и побрела к выходу.

 Меня встретил дождь, и я подставила ему лицо, чтобы он как следует меня умыл. Сквозь тучи проглянуло солнце, и над городом встала высокая и яркая радуга. Я нажала на рукоятке меча кнопку, и он раскрылся над моей головой зонтиком.

 Копьё вонзается Кувеяшу в глаз и выходит из его затылка. С диким высоким криком он валится кверху брюхом на горячие камни и корчится, а потом его голова лопается и рассыпается светящимися брызгами, следом обугливается всё его тело, превращаясь в скелет, который тоже недолго держится и распадается прахом. Стоя на берегу реки из кипящей лавы, я думаю: уничтожить-то я его уничтожила, но как мне теперь выбраться на поверхность? Или я должна погибнуть вместе с ним, сгорев в этом пекле?

 – Господи, – тихонько зову я – громко кричать я просто не могу от пышущего вокруг меня жара. – Не оставь меня здесь...

 Дышать всё труднее и труднее, голова плывёт, и мне кажется, что даже моя кровь вскипает. Ослабев от жара, я опускаюсь на горячий камень...

 Когда я прихожу в себя, надо мной снова сияет чистое небо, а дышу я прекрасным и свежим, нектарно-сладким воздухом. Подо мной ковёр из мягкой травы, шелковисто скользящей между моих пальцев, а надо мной звучит ласковый голос:

 – Поднимайся, Анастасия, и посмотри на свою победу.

 Ещё не открыв глаз, я бормочу:

 – Не моя эта победа, но Господа.

 – Вставай, – говорит голос, и в нём слышится улыбка. – Ты должна увидеть тех, ради кого совершила это.

 Я поднимаюсь и вижу рядом с собой подростка лет тринадцати, кудрявого, ясноглазого, в длинной белой одежде. Мы находимся у подножья горы, на которой происходила моя битва с Кувеяшем, в нескольких шагах от тропы, уходящей в залитую солнечным светом долину – зелёную, пестреющую цветами в высокой колышущейся траве. Далеко в долине, почти на самом горизонте, белеет прекрасный город, древний и вечно молодой, светлый и безмятежный. По тропе вереницей спускаются и уходят в долину люди – мужчины, женщины, дети, босые и счастливые. Некоторые из них смеются, а иные плачут от радости, и ни на одном лице нет горя или страха. Их много – так много, что я сбиваюсь со счёта, а вереница всё не заканчивается.

 – Сколько же их, – бормочу я потрясённо. – Когда он успел захватить столько народу?

 – Это продолжалось веками, Анастасия, – отвечает кудрявый отрок. – Теперь они все свободны и идут в Долину, где они воссоединятся с ангелами-хранителями, когда-то потерявшими их. – Мальчик с улыбкой кивает головой. – Радостная это будет встреча! А потом они пойдут в Город.

 Обратив на меня взгляд своих ясных глаз, он улыбается, и от его взгляда и улыбки у меня ёкает сердце. Знакомые глаза, я их уже когда-то видела! Он снова устремляет взгляд на нескончаемый поток людей, и я тоже смотрю на них, а внутри у меня всё сжимается и дрожит. Я ищу взглядом дорогих мне людей, но не вижу, не узнаю их, и меня охватывает печаль.

 – Здесь ли они? – спрашиваю я мальчика. – Может быть, я просмотрела их?

 – Смотри сердцем, – загадочно улыбается он.

 Я смотрю и – о чудо! – вижу обоих моих родителей, но они не такие, какими я их привыкла видеть, а молодые – наверно, моего возраста. Они идут среди прочих, также босиком по тёплой земле, взявшись за руки и не сводя друг с друга взгляда, как счастливые влюблённые, и мне хочется закричать и побежать к ним, но рука мальчика мягко ложится мне на плечо.

 – Нельзя нарушать их покой. Увидев тебя, они будут тосковать и печалиться в разлуке с тобой, и покоя им не будет.

 В горле встаёт ком, в глазах плывёт солёная дымка, а рука мальчика прижимает мне плечо крепче.

 – Не плачь. Этим ты их только растревожишь, а их следует отпустить. Разве тебе не радостно видеть их счастливыми и упокоенными?

 – Да... радостно, – шепчу я. – Но я очень, очень по ним скучаю.

 – Успокойся и отпусти их с миром, – говорит мальчик. – Им хорошо, они больше не будут страдать.

 Но моя душа рвётся на части, из груди вырывается рыдание. Мама с беспокойством оглядывается, она ищет кого-то глазами, но мальчик поднимает руку – а может, крыло? – и скрывает меня от её взгляда. Так и не увидев меня, мама отворачивается и идёт дальше, держась за руку отца. Я провожаю моих родителей туманящимся от слёз взглядом и не двигаюсь с места, повинуясь лёгкой и мягкой, но крепко держащей меня руке отрока. Я ищу взглядом Альбину, но не вижу её ни в каком знакомом мне облике.

 – А Аля? – спрашиваю я. – Её я увижу?

 – Твой любимый человек здесь, – отвечает мальчик. – Но в привычном тебе облике ты его не найдёшь, если не подключишь для зрения к глазам ещё и сердце. Смотри внимательнее, и ты убедишься, что мало глаз, чтобы видеть. Только сердце видит правду.

 Я растерянно перевожу взгляд с одного лица на другое, но никого не узнаю – ни глазами, ни сердцем и, отчаявшись, плачу.

 – Анастасия! Отчего ты растерялась? – Мальчик обнимает меня за плечи и показывает рукой на нескончаемый поток людей. – Смотри, смотри внимательнее! – говорит он мне ласково, как плачущему ребёнку. – Ты его обязательно увидишь.

 Я снова смотрю. До сих пор я обращала внимание только на женщин, но то ли это сказанное мальчиком слово – «он» – то ли что-то ещё подсказывает мне, что нужно присматриваться и к мужчинам. И тут я замечаю ЕГО.

 Высокий, худощавый, с коротким ёжиком волос, ОН идёт с поднятым подбородком, задумчиво глядя вдаль. Хотя глаза ЕГО, несомненно, видят, но в ЕГО походке есть что-то от слепого – особенно в манере держать голову. ЕГО лицо не красиво и не уродливо, но оно прекрасно своим спокойствием и внутренним светом.

 – Вижу, ты узнала ЕГО, – улыбается мальчик. – У тебя зрячее сердце, и потому ты смогла полюбить ЕГО в облике слепой изуродованной женщины. Для НЕГО это было счастьем и наградой, а для тебя – испытанием, которое ты выдержала.

 Я уже не могу ничего с собой поделать, я плачу навзрыд и, упав на колени, умоляю мальчика:

 – Пожалуйста... Пожалуйста, можно мне сказать ЕМУ хоть пару слов? Я знаю, нельзя нарушать ЕГО покой, но мне нужно... Очень нужно! Пожалуйста...

 – Хорошо, будь по-твоему, – мягко отвечает он. – Ты можешь позвать ЕГО.

 Но каким именем? – вдруг встаёт вопрос. Альбиной как будто уже не годится. Мальчик улыбается:

 – Тем именем, на которое ОН точно откликнется, независимо от того, мужчина ОН или женщина.

 Мудрый мальчик, столько печальной мудрости в его недетских глазах! И я зову:

 – Утёнок...

 ОН замедляет шаг и оглядывается. О, невозможно описать, что я испытываю, встретившись с ЕГО взглядом! ОН поворачивается ко мне и, не сводя с меня глаз, больших, странных и страшных, выходит из людского потока, а я уже бегу ЕМУ навстречу.

 Я глажу ЕГО лицо, и незнакомое, и знакомое одновременно, смеюсь и плачу, а ОН, заглядывая мне в глаза, спрашивает тихо, робко и недоуменно:

 – Настя?.. Настенька, ты?.. Ты – здесь?..

 – Я, мой утёночек, я, – шепчу я, улыбаясь сквозь слёзы и гладя ЕГО тёмный ёжик. – Я здесь, я с тобой. Я люблю тебя.