– Чашечкой кофе не угостите?

 Это изящное и ласковое нахальство на пару мгновений лишило меня дара речи. Его, по-видимому, позабавило выражение моего лица, потому что он заулыбался ещё приветливее.

 – Не сердитесь, Настенька. Я не отниму у вас много времени, мне нужно сказать вам всего пару слов.

 Наверно, этот человек действительно обладал некой силой. За то, что он целовал Альбину, следовало бы дать ему в морду – ну, или как минимум выставить, но я не смогла сделать ни того, ни другого. Я пробормотала:

 – Проходите на кухню.

 Через пятнадцать минут кухню наполнял кофейный аромат. На столе было печенье, а цветы стояли в вазе на подоконнике. Тёплая рука доктора Якушева лежала на моей.

 – Настенька, Альбина вся извелась, переживает, всё ли с вами в порядке. Вы не отвечаете на звонки и не открываете дверь. Она волнуется.

 Я нашла в себе силы высвободить свою руку из-под его сильной тяжёлой ладони.

 – Это она вас послала?

 Он взял печенье.

 – Нет, я сам вызвался. Не мог видеть, как она изводится.

 Минуту мы молча пили кофе. Приветливое спокойствие доктора Якушева начинало меня понемногу раздражать.

 – Зря вы с ней так, – сказал он, окуная печенье в кофе. – Она ни в чём не виновата. Уж если кого и винить, так это меня. Я позволил себе лишнее.

 Я спросила его в лоб:

 – Вы к ней… неравнодушны?

 Он улыбнулся, отправил печенье в рот.

 – Пожалуй, да. Мы знакомы уже очень давно, до того несчастья я знал её уже года два. Она всегда была сильной. После несчастья она немного замкнулась, но не озлобилась и не пала духом. Она молодец… То, что девушки ей нравятся больше, чем мужчины, меня не смущает. По-человечески она мне всё равно нравится.

 – И её увечье вас не отталкивает? – спросила я. – Часто бывает, что таких людей покидают друзья и любимые.

 Доктор Якушев бросил на меня краткий серьёзный взгляд и снова опустил его в свою чашку.

 – С Альбиной так и произошло. Сразу после этого случая любимая девушка её бросила, и она очень тяжело переживала это. После трёх операций шрамы стали почти незаметны, но зрение восстановлению уже не подлежит. Что касается волос, то она потеряла их в течение всего одного года. Несмотря на все эти удары судьбы, она всё же осталась человеком, хотя и был момент, когда она приблизилась к грани утраты всякой веры в людей. Но она выкарабкалась.

 Я заметила:

 – Она сказала, что это ваша заслуга.

 Доктор Якушев улыбнулся.

 – Ну, это она слегка преувеличила… Но не скрою, мне приятно это слышать. Однако если сказать по справедливости, ваши заслуги куда заметнее моих. Вы воскресили её веру в любовь. Будет очень жаль, если вы из-за того маленького инцидента перечеркнёте всё. Альбине будет очень больно. Её уже предавали.

 Большой острый нож вонзился в мёрзлую плоть курицы, кромсая её на части, а больно было моему сердцу. Доктор Якушев некоторое время наблюдал, как я расправляюсь с тушкой, а потом встал.

 – Ну что ж, спасибо за кофе. Не буду злоупотреблять вашим гостеприимством… Я только позвоню.

 Достав телефон, он не стал далеко отходить. Пока он набирал номер, я вымещала на курице своё смятение, досаду и горечь. Доктор Якушев добился удивительных результатов не только с моей спиной, но и с чувствами: целовались они с Альбиной, а вину испытывала я.

 – Это я. Я сейчас у неё. Да, пришлось потрудиться, чтобы проникнуть внутрь крепости… Не волнуйтесь, жива. Хорошо, даю ей трубку. – Доктор Якушев протянул мне свой телефон. – Это Альбина. Поговорите с ней, она очень волнуется.

 Деваться было некуда. Вытерев руку полотенцем, я взяла телефон и приложила к уху.

 – Да.

 Пожалуй, мой голос прозвучал глухо и суховато, тогда как голос Альбины был нежным и взволнованным.

 – Настенька, утёночек мой! Как ты там? С тобой всё хорошо?

 – Аля…

 Признаюсь: от звука её голоса у меня ни с того ни с сего брызнули из глаз слёзы. Рядом стоял доктор Якушев, который всё видел и слышал, но я ничего не могла с собой поделать. Внутри меня вдруг прорвалась какая-то плотина, и все слова утонули в неудержимом потоке слёз. Сев на табуретку у стола, я разревелась самым дурацким образом, вытирая слёзы кухонным полотенцем. Доктор Якушев деликатно удалился, а Альбина испуганно пробормотала:

 – Настя… Ты что? Что с тобой? Заинька, не пугай меня! Что случилось? Почему ты не брала трубку и не открыла мне дверь? После того случая с таблетками я волнуюсь… Я боюсь за тебя! Настёнка, ну скажи ты хоть слово!

 – Аля, прости меня, – только и смогла я выговорить.

 В течение последующих пяти минут я рыдала в полотенце, а Альбина успокаивала меня всеми нежными словами, которые только могла придумать. Чувствуя, что в ближайшее время я всё равно не смогу сказать ничего членораздельного, и не желая тратить чужие деньги таким глупым образом, я вернула телефон доктору Якушеву.

 – Это снова я, Альбина, – сказал он, беря телефон и ласково опуская тёплую руку мне на плечо. – У ребёнка истерика. Да нет, не волнуйтесь, с ней всё в порядке. Перезвоните ей через полчасика, она к тому времени уже успокоится. Трубку она возьмёт, я гарантирую. Ну, всё… Всего хорошего.

 Мне было стыдно, но я ревела и не могла остановиться. Рука доктора Якушева поднесла к моим губам рюмочку с жидкостью, издававшей запах валерьянки, и я послушно проглотила её.

 – Ну вот, умница, – сказал он, по-отечески гладя меня по голове. –  Всё хорошо, успокойся. Всё, всё, лапушка… Ну, ну.

 Я даже не обратила внимания, что он перешёл на «ты». Я плакала оттого, что больше не слышала голоса Альбины, моё сердце рвалось к ней, а моё поведение в течение этих двух дней теперь казалось донельзя глупым. Сделал ли это со мной чудотворец доктор Якушев, или я просто поняла, как сильно я люблю её, – как бы то ни было, вместо мертвящей боли я теперь испытывала раскаяние и тоску – мучительную и одновременно сладкую. Больше всего на свете я сейчас хотела, чтобы Альбина поскорее мне перезвонила.

 – Пойдём-ка, умоемся, – добродушно скомандовал доктор Якушев, беря меня за плечи. – В ванную, голубка, в ванную.

 Я повиновалась, как послушная девочка, и у меня не возникло даже мысли о том, чтобы противиться его сильным и тёплым рукам. Я несколько раз плеснула себе в лицо водой, а он подал мне полотенце. Пока я утиралась, его рука обняла меня за талию – ласково и крепко, и я вся размякла, стала покладистой и глупой. Вдруг внутри у меня натянулась и тревожно зазвенела какая-то струнка, и я испугалась: какую огромную власть имеет надо мной этот человек! Ещё секунда его тёплого, ласкового и вкрадчивого взгляда – и он сможет делать со мной всё что захочет. Крошечный будильничек с голосом тоньше комариного писка разбудил мою собственную волю, которая собралась в пульсирующий комок у меня под диафрагмой. Его пульсация отдавала в правую руку, и ладонь этой руки я положила на плечо доктора Якушева. Он как будто слегка вздрогнул и отпустил меня. Вырвавшись из-под его чар, я вышла из ванной и вернулась на кухню.

 Там я поставила на плиту кастрюлю с водой и опустила в неё три кусочка курицы. У меня отчего-то пересохло во рту и сильно колотилось сердце. Доктор Якушев стоял в дверном проёме.

 – Ты не так проста, как кажешься, – сказал он. – Что-то в тебе есть.

 Я плеснула в стакан воды из пятилитровой бутылки и с жадностью выпила: меня вдруг одолела сильнейшая жажда. Одним стаканом её утолить не удалось, и я выпила залпом второй. На третьем меня осенило: слишком уж эта жажда странная, она не может быть естественной. Не иначе, это фокусы доктора Якушева, стоявшего у меня за спиной и буравившего меня взглядом. Ответь ему тем же, пропищал бдительный будильничек. Я на секунду закрыла глаза, ощутив под диафрагмой пульсирующий комок воли, а спиной почувствовав лёгкий холодок. Обернувшись, я в упор выстрелила в доктора Якушева взглядом, а потом быстро перевела его на вазочку с печеньем: пусть он почувствует голод такого же свойства, что и моя жажда. Наши взгляды были скрещены, как клинки, а рука доктора Якушева сама потянулась к печенью. Он съел подряд три штуки, а на четвёртой остановился и рассмеялся.