— А мы неплохо выступили. — Швец снова затянулся, поморщившись, устроился поудобней. — Лучше группы Гардье. Даже смогли отбиться от такого чудовища.

— Да, у нас получилось, — кивнула Кнопа. Она так и не смогла сказать, что протист просто не стал возиться и добивать их. Видимо, у него появились неотложные дела. Но задержись он еще не несколько секунд, и разговаривать в машинном было бы уже некому.

— А ты молодец, — улыбнулся посиневшими губами Швец. Самокрутка выпала изо рта, голова упала на грудь.

Сев на корточки, Кнопа закрыла лицо ладонями и позволила себе всего один единственный сдавленный всхлип. Шмыгнув носом, смахнула с ресницы слезу и, упрямо поджав губы, принялась копаться в аптечке.

Замерев, Долин выключил фонарик.

Шаги тяжелые, точно принадлежат протисту. И он, судя по всему, очень сильно торопится вернуться к своему логову.

Долин прислушался: дробь шлепков по луже, пауза, снова дробь нескольких шагов, пауза, шум втягиваемого ноздрями воздуха, несколько глухих шагов по бетону, стук ударившегося о стену камня. Совсем рядом.

Сместившись за стену, встав рядом с проемом, Долин задержал дыхание и прикрыл глаза. Протист явно ориентировался по запаху и звукам. Что неудивительно — диапазон световых волн, воспринимаемых глазами мертвеца, хоть и шире человеческого, но в кромешной тьме толку от его обостренного зрения ноль. Там, где свет не может уловить даже матрица прибора ночного видения, фоторецепторы в глазу также оказываются не у дел.

Протист был способен ориентироваться в подвале, но не видеть.

Снова раздалась дробь шагов. Шум втягиваемого воздуха, а после шорох осыпавшейся на пол крошки — протист задел плечом проем.

Сдвинув кнопку фонарика, Долин вскинул пистолет и выскочил из‑за стены: насторожившись, почуяв тепло тела живого, мертвец стоял посреди комнатки и вертел головой. Внезапно вспыхнувший свет ослепил его, тогда как Долин, заранее закрыв глаза, оказался в более выгодном положении — светочувствительные колбочки сетчатки еще помнили свет, зрачки не успели расшириться. Глаза Долина быстрее адаптировались к внезапно вспыхнувшему свету, и увиденное заставило его напрячься.

Протист был изрядно потрепан, весь в пулевых отверстиях. Из него были вырваны куски кожи, череп слегка изменил форму, кожа на морде ошпарена, пальцы на одной руке отсутствовали. Зато порванная пулей щека практически заросла новой, розоватой кожей. На месте обрубков пальцев уже белела нарастающая кость.

Выдавленная новой кожей, из груди монстра со звоном выпала расплющенная пуля.

Протист регенерировал. С невероятной скоростью.

Неудивительно, что он предпочитал убивать, а не заражать своих жертв. С таким телом и такой скоростью деления клеток ему требовалось очень много белковой пищи…

Все мысли вихрем пронеслись в мозгу Долина. Пока враг не очухался, он кинулся на него, всаживая в голову мертвеца пулю за пулей.

Грохнувшись на четвереньки, мертвец защитил глаза от ослепляющего света и прыгнул навстречу человеку. Отшвырнув разряженный пистолет в одну сторону, Долин бросился в другую. Среагировав на свет, протист рванул к пистолету.

Свою ошибку ошибку он осознал спустя долю секунды, когда до мозга дошли сигналы иных, нежели зрение, органов чувств.

Оказавшись позади протиста, Долин, перехватив рукоять двумя руками, из‑за спины рубанул врага по шеи ниже затылка. С чавканьем лезвие наполовину вошло вплоть, скребнуло по кости. Протист упал на одно колено — часть нервов оказалась перебита.

Заметив приличную дырку в затылке мертвеца, Долин отпустил рукоять застрявшего мачете и потянулся к ножу на поясе. В следующий миг выброшенная практически наугад рука протиста врезалась в бок Долина, отшвырнув его назад.

Зашипев от пронзившей грудь боли, Долин выдернул нож — и увидел лишь, как протист на четвереньках, подволакивая отказавшую ногу, убегает из комнаты. Мачете рукоятью задело край дверного проема и вывалилось из шеи.

Подхватив пистолет, перезарядившись и подобрав мачете, Долин кинулся вдогонку за раненным врагом. И хоть тот давно скрылся из виду, выследить его стало проще простого. Капли крови и выпадающие из тела пули указывали направление бегства врага.

Следы привели Долина обратно к логову чудовища. Дорожка из крови и пуль ныряла внутрь, после чего появлялась из другого прохода и исчезала в растекшейся по подвалу луже.

Долин выругался. Протист снова ушел. И вместе с ним исчез безумный капитан Гардье.

Сомнения отпали. Протист вернулся услышав вопль раненого человека, Гардье ему был очень нужен. И вряд ли это чудовище собиралось просто перекусить своим пленником. Гардье явно отводилась куда более сложная роль, чем стать чужой едой…

Полу — лежа на мешках с песком, подперев голову ладонью, Рябой небрежно раскладывал пасьянс истертыми, подклеенными скотчем картами. Двое его подчиненных попивали чай из термоса, третий комендант стоял перед дверью, прижавшись к ней ухом.

С шумом хлебнув из жестяной, помятой кружки, боец, активно жестикулируя, рассказывал:

— … а эта коза из научного говорит: давай, мол, солдатик, ты сходишь к седьмой башне и притащишь мне передачу. А я ей: так на что вам тросы между башнями, пусть привяжут твою передачу и перетянут сюда. А она: не — не — не, в прошлый раз плохо прикрепили груз, он сорвался и прямо к зомбакам. Потому, мол, давай ты сходишь и принесешь. Типа, там очень ценные вещи, какие‑то реактивы и прочая химическая хренотень. Ну, я ее конечно послал, так через пять минут меня вызвал к себе старший комендант и устроил такой разнос, такой разнос. Думал, все, отправят на испытание… Но нет, пронесло. Поорал комендант и велел: дуй на седьмую башню. Вроде как и не твоя эта работенка, но так велел Хряк. А его ослушаться… — Он сноха хлебнул чаю. — Ну, делать нечего, пришлось переться к седьмой башне. Честно, чуть не обделался, пока пробирался по этим мосткам. Гляжу вниз, а подо мной этих зомбаков просто море. А сам мост раскачивается и дует, что весь занемел. Ну, короче, добрался я до седьмой башни, получил посылку, а она плохо перемотана. Заглянул я в дырку, и что бы вы думаете я увидел? Склянки, колбы и порошки? Ха, как бы не так! Ничего подобного! Только духи, косметика и коробочка с клубникой! Посыльная из научного, которая передала посылочку‑то ту, когда мою харю увидела, аж убежала. Честно, думал, когда вернусь, заставлю этих куриц из научного сожрать все их бабские приблуды. Я, видите ли, жизнью рисковал, думал, может, действительно что у них ценное в той посылке, а там их бабские атрибуты. Когда шел назад, даже забыл, что могу сорваться, так хотелось высказать все этой козе.

— И чо, высказал? — спросил его товарищ.

Комендант помрачнел.

— Ага, как же. Сошел с мостика, а там Хряк собственной персоной. Взял посылку и свалил в свою лабораторию. Ну вот скажите, справедливые они — эти хмыри из научного? Строят из себя невесть кого, ходят такие надутые, как индюки, считают себя нашими спасителями. А нас за скот держат, хотя без нас хрен бы у них была их косметика и клубничка… И такая меня злость взяла, что я припомнил, как эти докторишки не пустили в убежище и загубили кучу народа, схватил автомат и пошел за Хряком. Только Гордей, что дежурил у моста, удержал меня, сказал, чтоб я не дурил. Ну, поговорили мы с ним, опрокинули его настойки, и на том разошлись. Но вот до сих пор думаю…

Встрепенувшись, прислушивающийся к звукам из‑за двери боец зашипел:

— Т — с-с! Заткнитесь! Ни звука!

— Чего там? — потянулся к прислоненному к стене автомату рассказчик.

— Стреляют, — сообщил мужчина. — И очень много.

Взяв из колоды карту, Рябой принялся чесать покрытую щетиной щеку.

— Видать, этим тоже конец. Ну что, мужики, завалим дверь сейчас или чутка обождем?

— Лучше подождем, — предложил дежуривший у двери. — Этот капитан… как там его… Долин вчера неплохо показал себя.

— Дык Гардье тоже не слабак, — заметил Рябой. — Был. И народу у него было поболее.