Я задержалась в этом мирном саду на короткое напряженное мгновение; потом подошла к дому и позвонила. Дверь открыл уральский казак, и адъютант генерала проводил меня в кабинет.

Рузский сидел за большим столом, заваленным бумагами. Он поднялся мне навстречу: невысокий худощавый пожилой человек с сутулыми плечами, запавшими щеками и густыми седыми волосами, подстриженными на немецкий манер «бобриком». Глубоко посаженные глаза блестели за очками в золотой оправе.

Он несомненно был одним из самых талантливых генералов, но в последнее время его подозревали в политических интригах, и он впал в немилость. Войдя в комнату, я заметила, что он очень нервничает. Он усадил меня в кресло и вернулся к столу.

— Не стану скрывать от вас, ваше императорское высочество, что, по моему мнению, недавние события в Петрограде будут иметь неожиданные и тяжелые последствия, — сказал он, глядя на меня своими живыми молодыми глазами. — Я только что вернулся из Петрограда. Я ездил туда, чтобы узнать настроение столицы. Сожалею, но ситуацию нельзя назвать благоприятной…

Я молчала. Он некоторое время тоже сидел молча, словно собираясь с мыслями, потом заговорил о военном и политическим положении в целом.

Генералов основных родов войск, рассказывал он, собрали на военный совет в штабе. Он, Рузский, выступил с докладом о настроениях в войсках, которые находятся под его командованием, о слабой дисциплине и падении боевого духа. Пропаганда добралась до самых низов и сделала свое коварное дело. Были даже случаи вызывающего, неповиновения, некоторые солдаты отказывались выходить из окопов и идти в атаку. Суровые меры, наказания стали неприемлемыми и даже небезопасными. Необходимо было выработать новую стратегию, организовать психологическую контратаку.

Император, продолжал Рузский, остался крайне недоволен этим докладом. Приближенные явно сообщали ему другие сведения, и он предпочитал верить им.

Предполагалось, что заседание продлится несколько дней, но оно было прервано сообщением, после которого императору пришлось неожиданно выехать в Царское Село. Примерно в это время до штаба дошли слухи об убийстве Распутина. Император, должно быть, услышал о них раньше, но не выказывал признаков беспокойства или волнения. Напротив, он вел себя более оживленно и весело, чем обычно. Словно бы исчезновение Распутина принесло ему облегчение.

Отец, который в тот день тоже оказался в штабе, позднее рассказывал мне то же самое о реакции императора. (Ни Рузский, ни отец в то время еще не знали об участии моего брата в заговоре.) Отец узнал об этом только на следующий день в Царском Селе от нашей мачехи.

Император попрощался со всеми и отбыл на своем поезде в Царское Село.

Рузский последовал за ним в надежде поговорить с императором наедине; но все его попытки получить аудиенцию оказались тщетными.

Петроград, продолжал он, трясло от любопытства и возбуждения. Он, Рузский, посетил заводы и переговорил с городскими властями. Та же революционная пропаганда, которая деморализовала солдат на фронте, теперь вовсю гуляла по Петрограду.

Устранение Распутина всколыхнуло всю Россию. Теперь все зависело, говорил Рузский, от того, как двор отнесется к убийству Распутина. От этого зависела судьба династии и всей страны; и все взгляды были обращены на Царское Село.

Реакция Царского Села, к сожалению, последовала незамедлительно. Не дожидаясь возвращения императора, императрица приказала арестовать Дмитрия. Она отправила генерала Максимовича, главу царской военной канцелярии, который забрал его шпагу и посадил под домашний арест. Туда же привезли князя Юсупова, и теперь оба находились под стражей.

Симпатии народа были на стороне арестованных. В холле дома моего брата толпились люди, пришедшие выразить свое восхищение. Такое оживление таило в себе новую опасность — свирепую реакцию Царского Села, в особенности со стороны императрицы, которая, по словам Рузского, тяжело переживала смерть Распутина.

Я рассказала ему о своих сомнениях и попросила совета. Он посоветовал написать Дмитрию письмо и отправить его в Петроград с доверенным человеком. В госпиталь я вернулась с тяжелым сердцем; моя тревога усилилась.

В тот вечер я написала письмо брату, это оказалось нелегкой задачей. Я не знала, в чьи руки может попасть мое письмо. Исписав несколько черновиков, я в конце концов решила просто написать, что скучаю и хочу с ним увидеться. Наутро я отправила это письмо в Петроград с санитаром, который до мобилизации служил лакеем в нашем доме. Следующие два дня тянулись невыносимо долго; каждый час казался бесконечным. За эти дни я узнала, что генерала Рузского отстранили от командования Петроградским округом. Я также узнала, что убийство Распутина произошло во дворце князя Юсупова. Газеты печатали краткие официальные сообщения без подробностей. Двор, на время успокоившись арестом двух молодых заговорщиков, ничего не предпринимал, и его намерения оставались загадкой. Полиция все еще не нашла тело.

Спустя сутки из Петрограда вернулся мой курьер, но не привез ответа. Я волновалась еще больше. Наконец я получила лаконичную телеграмму от Дмитрия с просьбой немедленно приехать в Петроград.

Я позвонила Рузскому. Он приказал предоставить мне специальный поезд. Менее чем через два часа я была уже в пути. Несколько коллег пришли меня проводить, и мой отъезд вызвал нездоровое волнение на вокзале.

Никогда еще дорога в Петроград не казалась такой длинной. На вокзале меня встретил генерал Лейминг. Мы обменялись взглядами и молча пожали друг другу руки; слишком о многом нужно было поговорить. В машине мы тоже молчали, и я с трудом сдерживала слезы. Мне казалось странным, что улицы освещены, как обычно, и полны оживленного народа.

Когда мы подъехали к дворцу на Невском на углу Фонтанки и вошли, первое, что я увидела, были часовые, а за ними приветливые лица слуг, знакомых с детства.

Мы поднялись в апартаменты Лейминга. Мадам Лейминг ждала меня наверху. Старый дворецкий подал мне ужин и хлопотал вокруг стола. Чтобы не обижать его, я зачерпнула ложкой суп. Но когда мы с Леймингами остались одни, я засыпала их вопросами — избегая, однако, упоминания об убийстве.

Из их ответов стало ясно, что такая же атмосфера царила повсюду — и в Петрограде, и в провинции. Обстановка накалилась до предела. Стоит правительству сделать один неверный шаг, и разразится катастрофа. Народ совершенно запутался.

Некоторые, возможно, более уравновешенные, чем другие, надеялись, что всеобщее ликование по поводу смерти Распутина отрезвит императрицу. Но большинство злорадствовало, видя горя несчастной женщины.

По словам Лейминга, главная опасность заключалась в жажде мести, охватившей приспешников Распутина, которые внушали аналогичные чувства императрице. В большинстве своем это были авантюристы или люди с подмоченной репутацией, которым нечего терять и которые способны на все. Полиция предупредила Лейминга, чтобы он не спускал глаз с Дмитрия ни днем, ни ночью. Снаружи дворец охраняли жандармы в штатском; внутри у каждой двери стояли часовые. Несколько раз подозрительные люди пытались под разными предлогами проникнуть в дом. Министр внутренних дел Протопопов, которому Распутин помог сделать карьеру, послал агентов знаменитой Охранки следить за всем, что происходит в доме, но благодаря бдительности Лейминга им пришлось довольствоваться наблюдением с улицы.

К этому времени труп Распутина обнаружили и похоронили в Царском Селе. Велось расследование, и ходили слухи о суровом наказании вплоть до военного трибунала, на котором вроде бы настаивала императрица. Случай был беспрецедентный, и оставалось неизвестным, как его будут рассматривать. Поскольку Дмитрий был человеком царских кровей, его дело не мог рассматривать гражданский суд. Более того, вся Россия знала, что император относится к нему как к родному сына, и объясняла его поступок преданностью престолу. Он и князь Юсупов стали героями дня, особенно в глазах офицеров и государственных служащих. Суд над ними мог вызвать вспышку гнева и привести к непредсказуемым последствиям.