Очень осторожно, но вместе с тем твердо она объяснила мне, что в настоящее время невозможно аннулировать соглашение, выполнение которого имеет политическую важность. Все уже согласовано, полным ходом идут приготовления, назначен день бракосочетания. Скандал, заметила она мягко, будет чудовищным.

Плача, я пыталась объяснить ей причины и свои страхи, она терпеливо доказывала мне их абсурдность. В качестве последнего аргумента она сказала, что мое решение убьет тетю, и если я продолжаю настаивать, то должна взять на себя всю ответственность.

Ее доводы сбили меня с толку. Видя, что я начала колебаться, принцесса взяла с меня обещание не делать ничего опрометчивого и оставила меня в полном замешательстве. Я пребывала в душевном смятении, и не было никого, кто мог бы мне помочь. Тетя, благополучно перенесшая операцию, еще была очень слаба, и я знала, что такое потрясение может оказаться для нее губительным. Что же мне делать? Я сдалась.

Принц, видимо, мало значения придал этому инциденту и даже не счел нужным упомянуть о нем тете Элле позднее, когда ее здоровье поправилось. По прошествии многих лет я заговорила с тетей на эту тему, и тут выяснилась ее полная неосведомленность, она уверяла, что если бы знала в ту пору о моих сомнениях и колебаниях, то повела бы себя иначе, чем ее сестра, и советы мне дала другие. Возможно.

Между тем мое сопротивление было сломлено. Мне ничего не оставалось делать, как подчиниться. Принц вернулся в Москву в конце зимы, и мы встретились, словно ничего не произошло. Гордость вынуждала меня притворяться, а потому посторонние, видя нас вместе, были убеждены, что брак предстоит по любви. Даже мои друзья так думали, только супруги Лейминг да мадемуазель Элен опасались за мое будущее, но никогда не заводили со мной о том разговор.

Тетя, полностью выздоровев, вернулась из госпиталя в Николаевский дворец. Она сама помогала мне наряжаться на бал, который устроила для меня графиня Клейнмихель как раз перед возвращением принца в Швецию. В тот вечер на мне был очень красивый русский народный костюм с головным убором, украшенный жемчугом и драгоценными камнями. Я танцевала одна, соло. Колени у меня дрожали, сердце колотилось, не знаю, как мне удалось собраться с духом и пойти в пляс под музыку. Но как я была счастлива, мне аплодировали впервые в жизни, и пришлось танец повторить.

То был второй и последний бал в моем девичестве.

Наступление весны приближало день моей свадьбы. Девятнадцатого апреля, в день своего восемнадцатилетия, я официально прощалась с Москвой, которая в некоторой степени стала для меня родным городом. С утра до вечера я принимала депутации, которые вручали мне адреса и подарки, некоторые были просто замечательными. О, родная древняя Москва, Кремль, церкви с разноцветными куполами, плохо мощенные улицы, как много воспоминаний о ней хранит моя память и как бы я хотела когда нибудь увидеть ее снова.

Я уехала из Москвы за несколько дней до Пасхи. Никогда не забуду вечер накануне отъезда, когда мы пошли в часовню, где был погребен дядя Сергей. Брат и я преклонили колени на мраморный пол. Мне казалось, будто я прошу благословения у покойного дяди. Я в смятении думала о том, что ждет меня в будущем, и меня охватывало отчаяние.

Я крепко держала брата за руку. Судьба и так подвергла нас многим испытаниям, а теперь разлучала. Мне придется оставить брата, единственного близкого мне человека. Это было ужасно.

Проходили минуты, оба мы были так расстроены, что не замечали времени. Тетя, тоже очень взволнованная, напомнила, что нам уже пора, и мы вышли из церкви.

Мы приехали в Царское Село, где вскоре встретились с отцом. Он сразу же увидел, в каком я душевном состоянии. Ничего не спрашивая, он все понял. Но было слишком поздно. Он не мог простить тете, что она поторопилась избавиться от меня, и высказал ей это. Отголоски их разговора на повышенных тонах долетали до меня из за закрытых дверей. Отец признался мне позже, что она ему показалась психически ненормальной и утратившей все человеческие чувства; она стала настолько непохожа на себя, прежнюю, что он не мог ее понять.

Она переживала душевный кризис, никто не знал ее жестоких внутренних терзаний, полной отрешенности, утраты интереса к мирским делам. Позже, когда она пришла в себя, она словно переродилась. Сильная духом, она преодолела кризис и вернулась к жизни, став тверже душой, деятельной, более мудрой и терпимой к людям. К сожалению, мое будущее решалось как раз в тот промежуточный период, в каком то смысле я оказалась жертвой, но не по причине недоброжелательности.

За несколько дней до свадьбы король Густав, незадолго до того унаследовавший трон от отца, прибыл в Царское Село со своим братом Карлом и его женой Ингеборг, моим женихом и многочисленной свитой. Император со всей семьей встречал его на вокзале.

Я дрожала от волнения, когда синие вагоны специального поезда медленно катили вдоль платформы и остановились. Король с сопровождающими вышел на перрон, и как только они ступили на постланный красный ковер, император со свитой двинулся им навстречу. После первых приветствий император сделал мне знак приблизиться. Я была представлена своему будущему свекру, который поцеловал меня. Потом император провел короля вдоль выстроенного на платформе почетного караула.

Оркестр играл национальные гимны двух стран, гремели барабаны, шло официальное представление. В зале ожидания я познакомилась с принцем Карлом, его женой и их свитой. Шведские фрейлины очень смутили меня желанием поцеловать мне руку.

Потом монархи уселись в карету и повезли короля в Большой дворец, где для него были приготовлены апартаменты. В тот вечер был дан парадный обед с обменом тостами и заготовленными заранее речами. Поскольку теперь я уже довольно свободно говорила по шведски, я удивила гостей, общаясь с ними на их родном языке.

Одна из статс–дам, баронесса Фалькенберг, была послана шведской королевой для моего сопровождения, пока у меня не образуется своя свита. Очаровательная женщина, она сразу же завоевала мое доверие. Когда она проводила меня в мои комнаты после обеда, она сделала глубокий реверанс. Я поспешно спрятала обе руки за спину. Она надолго запомнила этот жест маленькой, застенчивой девочки.

Наступил день свадьбы. Утром я пошла к обедне и причастилась, потом состоялся завтрак в тесном кругу с императором, императрицей и их детьми. По русскому обычаю в день свадьбы жених с невестой не должны видеться, они встречаются только в церкви.

После завтрака я пошла к себе и начала одеваться. Батистовое нижнее белье, туфельки, чулки лежали на постели. Надев все это, я облачилась в платье из серебряной парчи, такой толстой, что она казалась негнущейся. Парикмахер уложил волосы.

Затем, покончив с первой частью туалета, я прошла в гостиную, где меня ждал отец, чтобы благословить. Тетя оставила нас одних. Над моей склоненной головой отец совершил крестное знамение иконой, которую держал в руках. Тетя вошла в комнату и в свою очередь благословила меня.

В этот день на ней было длинное платье из белого крепа и шляпа без полей, которую она носила после смерти мужа. Она тоже была белой, с длинной вуалью, которая как облако покрывала ее голову и легко спадала на спину. Она не принимала участия в дворцовом приеме, но собиралась присутствовать на церковной церемонии. Отец и тетя пожали друг другу руки, потом поцеловались, напряженность между ними угасла, я с тоской смотрела им вслед.

Свой туалет мне надлежало продолжить в Большом дворце, где праздновалась свадьба. Пора было ехать, карета ожидала нас у дверей. День был пасмурный, большие хлопья мокрого снега залепляли окна кареты.

В Большом дворце двое придворных из свиты тети помогли мне подняться по лестнице. Мы вошли в одну из гостиных дворца, где нас уже ждали несколько человек. В центре комнаты был украшенный кружевами и лентами туалетный столик с золотыми туалетными принадлежностями времен императрицы Елизаветы, дочери Петра I.