Разглядывая в зеркале свою бледную физиономию, Паша искренне позавидовал Дмитриеву. Тот вернулся в первых числах из Киева загорелый, против обыкновения молчаливый. Вернулся, отдал Паше пакет с документами и сразу же улетел в Чечню. Никаких объяснений. Оформил командировку, и нет его.

Позвонил с аэродрома проститься. Паша так разозлился на него, что и не сообразил сразу, в чем тут дело. Только чуть позже понял. Плохо человеку. По-настоящему погано. Не выдержал, сломался. А под пулями в себя прийти значительно легче, чем сидя в мягком кресле за редакторским столом. Он по себе знал: такое напряжение там, что обо всем забудешь. Любая болезнь пройдет, если, конечно, снайпер тебя не подцепит.

В ту ночь, когда в редакцию по сотовому телефону прямо со своего поста позвонил Сурин, Паша написал первый вариант статьи. Хотел широким жестом швырнуть ее на стол главного редактора и посмотреть, какое будет у Михаил Львовича выражение лица, но к утру уже передумал. Слишком мало фактов. Почти никаких прямых доказательств. Не материал, а лихая фантазия на модную тему. Теперь, спустя несколько дней, доказательств было достаточно. Их было даже подозрительно много.

Во-первых, пришедшее прямо по почте письмо, отправленное Зоей перед самым нападением на квартиру ее сестры. В конверте никакой дополнительной записки или предупреждения, только два тетрадных листка с личным посланием покойной Татьяны к своей подруге. Татьяна довольно подробно изложила суть дела, зачем, непонятно, наверное, покаяться перед смертью хотела, и уже только этих двух листочков хватило бы для настоящего скандала. Также пришло по почте и легло на тот же стол еще одно письмо. Записка Сурина уместилась вся на одной стороне листа. Очень мелкий, какой-то угловатый почерк, на другой стороне Паша обнаружил нарисованные шариковой авторучкой женские ножки в туфельках. Наверное, листок, вырванный из журнала регистрации, долго пролежал рядом с радиоактивным сырьем. Паша замерил счетчиком исповедь Сурина, и после этого работал с нею только в перчатках. Здесь, правда, не оказалось ничего нового. Несчастный мент просто повторил в письменном виде то же самое, что уже сказал той ночью по телефону. Другой вопрос, кто вытащил записку из зоны? Какой сумасшедший придумал отправлять ее по почте? Да и только ли записку он вытащил. Паша пытался спросить у Дмитриева о судьбе контейнера, но вразумительного ответа так и не получил. Также на его столе оказался пространный документ, изобличающий Макара Ивановича в причастности к подпольному вывозу радиоактивных материалов из зоны Припяти. Документ поразительный по своей бессмысленности, но, похоже, очень опасный и имеющий внизу личную подпись Дмитриева. Тоже не совсем понятно, зачем Макару Ивановичу эта гадость? И зачем было это отдавать?

На следующий день после отлета Дмитриева Паша закончил. Не доверяя больше собственному начальству, он, как и собирался, по факсу отправил статью в агентство «Новости» и в пару конкурирующих изданий. Дело сделано, механизм запущен, обратной дороги нет. Но захотелось схулиганить, и Паша отнес экземпляр статьи главному. Постучал в кабинет. Положил на стол.

— Посмотрите сразу, Михаил Львович, — сказал он кротким голосом. — По-моему, это бомба!

Главный только хрюкнул что-то в ответ. Читал верстку.

После нескольких бессонных ночей у Паши проснулся невероятный аппетит. Он спал по три часа в сутки, но зато ел не переставая. Теперь после окончания работы он направился в свою любимую закусочную, где заказал порцию шашлыка и две чашки черного кофе без сахара. Было еще почти утро, всего-то половина двенадцатого.

Стоя за высоким грязным столом и тщательно пережевывая текущую жиром горячую баранину, Паша, прищуриваясь, смотрел на солнце. Наконец-то наступало лето. Тучи, кажется, рассеивались. Выпив первую чашку кофе, он еще раз прокрутил в голове весь материал. Паша подумал, что завтра утром, когда выйдет газета, он либо проснется уже знаменитым, либо вообще не проснется, потому что его уже не будет в живых. И в том и в другом случае ошибка журналиста становилась роковой.

«Картина совершенно ясна, — сказал он себе. — Чернобыльская АЭС может взорваться в любую минуту, нужно строить второй внешний саркофаг. Денег на строительство нет. Все фонды и поступления израсходованы на реанимацию первого и третьего блоков. Группа депутатов Украинской Рады для разрешения этой проблемы прибегает к весьма оригинальному способу. Перед самым заседанием «Большой семерки» нужно устроить скандал, который, может быть, повлияет на решение о выделяемых ссудах.

Одновременно с тем два брата: Туманов Анатолий Сергеевич, куратор из Министерства энергетики, и главврач Малого онкологического центра Тимофеев Александр Алексеевич устраивают организованный вывоз радиоактивных ценностей из Припяти. Причем как исполнители используются безнадежные раковые больные.

Две группы объединяются. Задача Туманова вывезти припрятанный для продажи еще несколько лет назад контейнер со стратегическим сырьем, а потом выдать его властям, устроив таким образом международный скандал. Тимофеев вдруг отказывается участвовать в операции, и его просто убирают. Случайная дикая смерть от руки безумного наркомана-патологоанатома. Но задача остается нерешенной. МОЦ получает нового руководителя, и предпринимается следующая попытка завладеть контейнером. На этот раз Туманов при поддержке нескольких уголовников сам отправляется в Припять. И опять неудача. Милиция оказывает сопротивление. В результате Анатолий Туманов убит, а контейнер бесследно исчезает.

«Все вроде складывается, — допивая вторую чашку кофе, определился Паша. — Вот только загвоздочка. Непонятно, куда делся этот злополучный контейнер. «Семерка» собралась, «Семерка» разъехалась, а взрыва все нет».

Московское небо совсем уже очистилось, и в свой кабинет Паша вернулся в превосходном расположении духа. Все складывалось удачно. Следовало лишь совсем немножко потерпеть до завтра. Отпустив какую-то сальную шуточку в сторону вахтера, он пробежал по темному прохладному коридору, вставил в скважину ключ и замер. Ничего не произошло. Вокруг те же негромкие голоса, те же шаги, отдаленное присутствие улицы за стенами.

В кабинете, как и следовало, никого. Занавеси подняты, полно солнца. Работает компьютер. Паша в течение рабочего дня вообще не имел привычки его выключать. Но неприятное ощущение не оставляло. Осмотрелся. Все вроде на месте. Все так же, как и сорок минут назад. Бумаги на столе Дмитриева, он здесь только что работал. Зеленая лампочка на принтере горит, забыл выключить после того, как статью для главного распечатал. На его собственном столе чисто. Над столом закреплена та самая газета. Фотография спортивной команды. В кресле лежит портфель.

— Психоз! — сказал он весело. — Мания преследования началась у молодого журналиста. Она же — мания величия!

Почему-то не отрываясь, он смотрел на размытую фотографию в газете. Что-то подсказывало: «Нет, не психоз! Вот главное! Главное здесь!»

От напряжения у Паши зачесался лоб. Такое ощущение, будто муха между бровей приземлилась, лапками шевелит. Он потер лоб. Неприятное ощущение прошло. Протянул руку к портфелю и вдруг вспомнил.

«Примета! Один из чеченцев рассказывал, когда я там, в подвале, в плену сидел. — Паша припомнил дословно, в его голове возникли даже интонации того человека. — Ты знаешь, почему я живой? Знаешь? Потому что я мину не боюсь! Совсем не боюсь! У меня надежная примета есть! Если мина близко, лоб чешется. — Он тогда ткнул Пашу пальцем в середину лба. — Как муха сюда села похоже! Если муха села, смотри под ноги! Будешь живой».

Очень осторожно Паша взял за ручку портфель и слегка приподнял его. Конечно, портфель оказался несколько тяжелее, чем должен был быть, но не настолько тяжелее, чтобы заметить это без предупреждения. И конечно, портфель лежал не так, как он его оставил. Почти так, но не совсем. Паша приложил ухо к искусственной черной коже, но тиканья не уловил. По всей вероятности, бомба, в его отсутствие заложенная в портфель, должна была сработать при простом открывании замка.