Двухкомнатная чистенькая квартирка Зинаиды была на втором этаже, и, поселившись у нее, Максим Данилович мог легко прямо из окна увидеть гараж, где спрятаны шубы. Погода была ясная, дождь и сумерки ушли вместе с концом марта. По утрам, делая гимнастику, он прищуривал глаза, смотрел, как белая жестяная крыша гаража отражает солнце.

Две шубы странным образом продались через комиссионки в следующие после возвращения три дня, но остальные застряли. Получив по телефону подтверждение, что третья шуба продана, Зинаида чудом избежала ареста. Хорошо, сдавали товар по липовому паспорту. Осторожно навели справки, и выяснилось, что по какой-то причине теперь в Киеве при приемке все меха подвергаются строжайшему радиационному контролю.

— Через магазины больше не получится! — сказала Зинаида, распаковывая, вынимая из коробки и встряхивая в полутьме гаража очередное изысканное изделие. — Эту штуку по каталогу знаешь как оценили? Полжизни можно за эти деньги…

— Так это когда было?

— Какая разница, когда было, — неожиданно разозлилась Зинаида. — Шуба живет долго, если ее не портить. — Она осторожно провела полными белыми пальцами по меху. — Не хорек тебе какой, не кролик… Такую штуку мастер по нескольку лет делает. Она в единственном экземпляре… По высоте, по ширине вымерял, каждый волосок!

— Они же грязные!

— Грязные! — кивнула согласно Зинаида. — Вот мы их за бесценок и отдаем. Были б они еще и чистые…

В солнечном луче золотой мех переливался длинной мягкой волной.

— По-моему, у нас хватает денег! Обойдемся!.. — возразил Максим Данилович. — Шестьдесят тысяч вроде есть? Если по две тысячи в день тратить, на месяц хватит…

Зинаида отшвырнула шубу и неожиданно повернулась к нему.

— Тебе хватит! — сказала она. — Я умирать не собираюсь. Доктора больше нет. Бесплатно меня теперь никто оперировать не станет. Я вчера получила результаты анализов, я операбельная.

— Как это?

— Развитие опухоли прекратилось. Но бесплатно кто же мне сделает? Ни в Киеве, ни в Москве такие операции не проводят. Нужно ехать в Швейцарию. Сам пойми, какие деньги! Кроме того, если не будет денег на лекарства, от боли загнемся оба.

— Значит, нужно что-то еще придумать!

— Хотя бы еще пара штук продалась! — Зинаида присела прямо на шубу. В полутьме гаража, разрезанной солнечным узким лучом, она показалась Максиму совсем молоденькой. — И потом, ты же хотел, кажется, семью свою обеспечить. Или передумал уже?

Узнав из газет о происшедшем в МОЦ, Зинаида расстроилась. Чтобы отвести от себя всякие подозрения, она исправно ездила в онкологический центр, сдавала анализы, оформляла документы на операцию, осторожно наводила справки, но ясности не прибавилось. После возвращения она будто утратила почву под ногами, хотя признаться в этом не хотела. Максим Данилович понимал, что Зинаида, уже рассчитав все свои месяцы и дни до самой смерти, имела конкретный план, а теперь ситуация переменилась, и нужно было перестраиваться.

Из киевских газет следовало: Тимофеева убил душевнобольной санитар. И в это можно было поверить. Максим Данилович хорошо запомнил этого самого санитара по фамилии Макаренко, садиста-патологоанатома, окровавленным скальпелем лепившего с натуры из мертвой радиоактивной плоти портрет еще живого человека. Газеты писали, что Макаренко был наркоманом, и это тоже соответствовало представлениям Максима Даниловича.

Единственный человек, которого они знали, кроме доктора, была Алевтина — медицинская сестра. Также из газет выяснилось, что Алевтину обвиняют в непреднамеренном убийстве Макаренко с целью самообороны и она отпущена до суда под подписку о невыезде. Не рискуя пользоваться телефоном в квартире, Максим Данилович позвонил ей из автомата.

Разговор получился короткий и жесткий. По ее напряженному голосу и по щелчкам в трубке с первого же слова стало понятно, что предосторожности ненапрасны, телефон слушают. Алевтина, конечно, узнала голос шофера, но не стала его выдавать.

— Вас неправильно соединили! — сказала она. — Пожалуйста, набирайте правильно номер!

Но уже вечером того же дня Алевтина позвонила сама. В этот день легли рано: не было и девяти. Телефонный звонок застал Максима Даниловича в постели. Он неохотно откинул толстое одеяло, но ноги спустить не успел, Зинаида опередила:

— Слушаю!

Увидев, как переменилось лицо женщины, Максим Данилович наклонился к ней, прислушался.

— Почему ты молчишь, Зинаида? — спросил голос Алевтины.

— Я не молчу!

— К вам приходил уже?

— Нет. Никто не приходил. А кто должен прийти?

Алевтина явно нервничала. Напряжение ощущалось как в ее дыхании, так и в интонации ее голоса. У Максима Даниловича, наклоняющегося к телефонной трубке, сильно потянуло в боку, неприятно закружилась голова.

— Где контейнер? — с явным напряжением спросила Алевтина.

Максим Данилович махнул рукой.

— Где был! — сказала Зинаида. — В Припяти остался. Мы его не нашли.

— Это правда?

— Что я, враг себе? Зачем мне врать-то?

— Хорошо! — сказала Алевтина. — Но хочу предупредить, если контейнер все-таки у вас, лучше бы сразу его отдать…

— Кому?

«Вот дура! — мелькнуло в голове Максима Даниловича. — Язык оторвать!»

— Значит, он все-таки у вас! — Алевтина сделала паузу, в наушнике сухо шелестело ее дыхание. — Вам позвонит человек, — сказала она. — Он представится как Геннадий Геннадьевич. Встретитесь с ним и отдадите контейнер. Будут очень хорошие деньги.

— Да нету его! — Глаза Зинаиды округлились от страха, она поняла, что наделала. — Нету, говорю! Но Алевтина не захотела услышать.

— Мне больше не звоните. Я сама буду звонить.

— Когда? — совсем уже расстроенным голосом спросила Зинаида. — Когда ты позвонишь?

Но в трубке уже были короткие гудки.

— Вот и кончилась наша хорошая жизнь! — Зинаида присела на край постели и опустила руки.

— Я не думаю! — Максим Данилович вытянулся на кровати, поправил подушку. Головокружение прошло, боль утихала. — По-моему, все только начинается. Чего ты перепугалась, все равно нам конец! Или тебе жалко, что мы сырьем для атомной бомбы торговать не станем? Тебе что, шуб этих мало?

В отличие от Зинаиды, он вовсе не был расстроен сложившейся ситуацией. Он понимал, что скоро умрет, и даже радовался этому, иногда припоминая, как огромную черную яму, оставшуюся позади, все эти тягучие пьяные годы. Он со всею ясностью понимал: если бы не этот медицинский приговор, если бы не случай, отправивший его прямо из кабины грузовика на операционный стол, то сколько лет еще ушло бы в однообразии пьянства, одинаковых слов и тупого труда за баранкой. И опасная ситуация, возникшая вокруг контейнера, только подогревала Максима Даниловича, придавала сил.

Кто эти люди? Что они могут сделать? О какой сумме идет речь? Все эти вопросы оставались без ответа. Можно было только предполагать, никаких фактов. Вообще после смерти доктора-благодетеля очень многое так и осталось непонятным: зачем, например, Тимофеев выдал Максиму Даниловичу полный комплект фальшивых документов? Вероятно, он преследовал какую-то цель, но цель эта навсегда теперь потерялась, а документы были сделаны так хорошо, что ни у кого не вызывали подозрений. Максим Данилович хотел даже устроиться на пару дней поработать на самосвал, встряхнуться, но в последнюю минуту передумал, почему самосвал, когда можно просто машину купить.

Они не говорили об этом, Максим Данилович чувствовал, что при любом упоминании о контейнере у Зинаиды моментально портится настроение, но оба ждали звонка. Человек, представившийся Геннадием, позвонил только через два дня после разговора с Алевтиной. Максим Данилович отнял у Зинаиды трубку и сразу без всякого обсуждения договорился о встрече.

— Приходите один! — сказал голос в трубке.

— Как я вас узнаю?

— Не беспокойтесь об этом, я сам вас узнаю.