— Вот мой почтовый ящик! — сказала она, указывая рукой.

— Кажется, никто не пишет!

В подъезде было светло. Солнце, падая через окна, отражалось в кафельных стенах, подчеркивая хаос и запустение. Оперативники разбрелись по этажам, были слышны их голоса.

Вслед за Дмитриевым в подъезд вошел еще один оперативник.

— Ну, что там? — крикнул он, захлопывая с силой дверь. — Нашли привидение?

Сверху посыпалась какая-то труха. Макар Иванович отряхнул перчаткой плечо своего плаща. Зоя замерла возле почтового ящика.

— Следы! — громко сказал сверху другой оперативник. — Похоже, здесь кто-то лазил…

— Уверен?

Сверху через перила свешивалось лицо, спрятанное за белой изолирующей маской, второй оперативник стоял на площадке первого этажа, задирая голову.

— А хрен его знает… Они неотчетливые.

— Может, собака?

— Может, и собака, но на собаку не очень похоже. Скорее, крысы возились.

— Слышал, недавно тут двух зеков застреленных нашли, — сказал оперативник, стоящий рядом с Дмитриевым. — Может, они лазили?

Но белая маска наверху уже исчезла.

— Действительно, два трупа нашли? — обращая на себя внимание оперативника, спросил Макар Иванович.

— Действительно, — неохотно отозвался омоновец. — Вообще-то эта публика за колючку не лезет, в основном в «десятке» в лесу прячется, но иногда случается. Вы написать об этом хотите?

— А что тут писать? — желая спровоцировать парня, Дмитриев изобразил безразличие. — Если обо всех стрельнутых зеках писать, никакой бумаги не хватит.

Маленькая провокация вполне удалась. С удовольствием Макар Иванович заметил, как оживилось лицо оперативника, даже скулы заходили.

— Вы не правы. Тут как раз очень интересный случай. Они, наверное, через канализацию в дом забрались. Обставили комнату, что твой пятизвездочный отель, ковер постелили, мебель из карельской березы. Керосиновой лампой разжились, керосином, спичками. Коньяк, водка, ананасы консервированные в банках…

Наверху что-то грохнуло, опять посыпалась пыль. Раздался мат.

— Извините! — Оперативник, прыгая через ступеньки, кинулся по лестнице. — Что там еще?

Только позже, запросив по своим каналам милицейскую сводку, Дмитриев узнал подробности. Оказывается, забравшиеся в город зеки были убиты в упор из пистолета с глушителем. Василий Иванович Голованов по кличке Голова, матерый рецидивист, отбывавший до того срок за убийство с особой жестокостью, застрелен в голову и умер сразу, не приходя в сознание. Другой, по кличке Финик, осужденный за драку в кафе, застрелен в спину и прежде, чем умереть, истекая кровью, дополз почти до площадки первого этажа.

В одном из почтовых ящиков лежала газета. Сквозь дырочки можно было даже разглядеть, что это «Правда». Макар Иванович захотел открыть ящик и вынуть не дошедшую до адресата девять лет назад эту «Правду», но вынужден был последовать за Зоей. Все-таки он опасался нового истерического взрыва. Лучше было находиться рядом.

— Посмотрите! — Зоя, склоняясь над ступеньками, разглядывала что-то. Дмитриев подошел.

На ступеньке в пыли отчетливо вырисовывался круглый отпечаток. Громыхали по всему дому шаги оперативников, и голос Зои звучал за этим грохотом еле слышно.

— И вот сюда посмотрите тоже! — Она показала пальцем вверх. На белом перекрытии прямо над круглым отпечатком отчетливо наросла копоть. Дмитриев вытянул руку, потер пальцем испачканный мел. Копоть была совершенно свежей.

— Что это могло быть? Зоя пожала плечами:

— Похоже на большую свечу… Здесь кто-то прошлой ночью свечу оставил.

— Но тогда должны быть еще следы, — сказал Макар Иванович. — Воск, стеарин… Из чего там еще свечи делают!

Они поднялись выше. Двери квартир распахнуты. На ступеньках разбросаны вещи. Тряпки, игрушки, битое стекло. В одном месте застрял между перил, вероятно, сброшенный в истерике владельцем небольшой телевизор. Неприятно поднимающаяся при каждом шаге черная пыль больше раздражала Дмитриева, чем пугала. Невесомая чернота отслаивалась от стен и перекрытий, слетала с поручней перил, достаточно было провести по ним пальцем, лезла в лицо.

— Почему-то аптекой пахнет! — сказал Макар Иванович. — Ты чувствуешь?

Он обернулся, но женщины не оказалось, она застряла где-то этажом ниже. Отчетливо раздавались медленные ее шаги. Дмитриев спустился, вошел в квартиру. Зоя стояла у окна и смотрела на улицу.

— Это ваша квартира? — спросил Дмитриев.

— Нет. Но вид из окна такой же.

В окно падал яркий солнечный свет, и в этом яростном слепящем свете блестело огромное зеркало. Чуть колыхалась на ковре короткая женская тень, почему-то Макар Иванович побоялся на нее наступить и, отдернув ногу, обошел. Это была спальня. Развороченная двуспальная кровать, казалось, хранила еще отпечаток живых человеческих тел. Простыни смяты, подушка валяется на полу, повсюду женские вещи: платья, кофточки, юбки, — дверцы полированного шкафа распахнуты и тоже отражают солнце.

— Она была здесь несколько дней назад, — тихо сказала Зоя.

— Почему ты решила?

— Может быть, и не она. Но на этой постели, — не поворачиваясь, Зоя указала рукой на развороченную кровать, — совсем недавно трахались.

— Из чего же это следует?

— А просто. Я была здесь во время эвакуации, и потом, когда разрешили забрать вещи. Картина другая. Не до любви было. Кроме того, там пеньюар на стуле бабой еще пахнет. Можете понюхать.

В комнате, так же как и на лестнице, в воздухе держался слабенький, но вполне различимый лекарственный запах. Макар Иванович пощупал рукой постель. Прогретые солнцем простыни были теплыми. На мягком стуле рядом с кроватью лежал шикарный пеньюар, действительно было похоже, будто он только что сброшен. Но, внимательно осмотрев комнату, Макар Иванович обнаружил угол загнутого ковра, покрытый пылью. Ковер оставили в таком положении, похоже, много лет назад.

Он подошел к окну. «Кадиллак», стоявший возле подъезда, вызвал улыбку. Синий бронированный фургончик рядом с «Кадиллаком» выглядел как-то неряшливо, куце. У подъезда стоял оперативник, одетый в белый защитный комбинезон. Он стоял, расставив ноги, и рука его лежала на рукоятке короткого автомата. Оперативник снял маску и, склоняясь к зеркальным стеклам «Кадиллака», кажется, пытался расчесать волосы. Висящий на ремне автомат соскальзывал при этом, и оперативник несколько раз поправлял его.

— Видели тряпку? — не поворачиваясь, спросила Зоя. — На ней ни одной пылинки нет, и на простынях чисто…

— Все-таки ты ошиблась, — сказал Макар Иванович. — Наверное, оперативники на кровати валялись. Они же как дети… — Осторожно он приобнял женщину за плечи. — Я думаю, в этой комнате никого не было уже несколько лет!

— Разве!

Зоя вырвалась и резко повернулась.

— А вот на это что скажете? — Она протянула руку к маленькому туалетному столику, стоящему рядом, и схватила из пепельницы недокуренную смятую папиросу. — Она же еще мягкая! — Пальцы Зои раскрошили папиросу прямо перед носом Дмитриева. — На подъезде была пломба. Как я поняла, официально в здание до нас не заходил никто. А эту дрянь курили, похоже, только сегодня утром!

Табак осыпался с ее опрокинутой ладони на ковер. Макар Иванович взял из пепельницы другой окурок. Сердце журналиста приятно стукнуло. Он опять ощутил азарт погони.

— Умница ты! — сказал он. — Ты даже не представляешь, что нашла! — Он поворачивал папиросу, разглядывая ее, мгновенно мелькнувшая догадка подтверждалась. — Ты не представляешь!

— Что я нашла? — сухо спросила Зоя.

— Не важно… Не важно… — Макар Иванович бросил окурок назад, в пепельницу. — Так, подозрение одно.

Но это не было подозрением. Теперь Дмитриев был совершенно уверен в своей идее. Вынутая из пепельницы папироса была выкурена Максом, покойным Максом, отпетым в церкви и уже похороненным. Выкурена как минимум через неделю после смерти. Макс никогда не менял сорта своего табака. Он курил папиросы «Север» даже тогда, в Чехословакии.