— Зеки? Нет! Но утром наш патруль нашел «Лендровер» возле заброшенного кафе. Знаете, почти у въезда в зону. Новенькая машина. Ключи в замке зажигания, но водителя не было. Им бы его сразу взять, но сразу не сориентировались. А когда вернулись, машины уже не оказалось. Пошли в кафе, а там труп.

— Может быть, и «Лендровер»! — сказал Гребнев. — Это та машина, на которой гоняют в «Кэмел-трофи». Может, и она… Я по ящику видел. Действительно, похоже по звуку… Хорошая тачка!

— Отвезли тело на опознание. Как раз пришли по факсу материалы, когда я к вам по вызову выезжал.

— Личность установили? — спросил Гребнев.

— И личность установили, и вскрытие сделали. Оказалось, парень-то — отсюда. Инженер с АЭСки. Фамилию, извини, не помню, выпала фамилия. Но что самое интересное, умер-то он от интоксикации, боли не вынес. Рак у него оказался на последней стадии. Зачем, спрашивается, человеку на последней стадии в зону лезть? Загадка!

Последнее слово лейтенант сказал по-детски, с придыханием, желая напустить побольше туману, но Сурина задела его предыдущая фраза.

— Инженер со станции, — повторил он. — Инженер? — В голове звенело все сильнее и сильнее, шея зачесалась неприятно, и от нее зачесалась спина, но Сурин уже определил, чего хочет. — Пойдем, лейтенант. Пойдем, — сказал он, открывая шкафчик и вытаскивая свой комбинезон. — Кажется, догадался я, где они прячутся!

Грубо сорванная с подъезда башни пломба болталась на одной нитке. У Сурина в кармане лежал пломбир, и захотелось сразу потянуть за эту красную нитку и заново опечатать. Им овладело какое-то возбуждение, то редкое лихорадочное состояние, когда чувствуешь победу, но еще не вполне уверен в своей правоте.

Лейтенант толкнул дверь, включил фонарик, посветил внутрь подъезда и первым вошел внутрь. Сурин последовал за ним. Гулко разносились голоса и шаги. Хлопали наверху двери. Отчетливо и очень громко щелкнул какой-то замок. Наверное, с самой эвакуации, с того момента, когда старые хозяева возвращались на несколько часов, чтобы забрать вещи, в здании не было так шумно. Впрочем, когда по указанию дозиметристов грязные вещи заставляли все-таки оставить, может, было и пошумнее. Практически удавалось вывезти только мелочи: кольца, часть посуды, фотографии, если они были укрыты под стеклом, документы и те частенько приходилось заменять.

«Идиоты! — подумал Сурин. — Кому это надо-то?.. Хотя от дозиметристов шума, пожалуй, не меньше…»

В окно подъезда пробивался рыжий свет уличных фонарей, и, когда глаза немного попривыкли, в этом зыбком свете можно было разглядеть ступеньки, ведущие вниз, в подвал. Откинув ногой трехколесный детский велосипед и расшвыряв старые коробки, Сурин быстро спустился вниз, лейтенант шел рядом, чуть позади, освещая путь фонариком.

— Не пойму, зачем это вам? — спросил он, помогая Сурину справиться с тяжелой металлической дверью, перекрывающей проход в подвал. — Могли бы просто сказать. Мы бы проверили вашу идею. Зачем было вам уходить с поста?

— А интересно мне!

Дверь пронзительно скрипнула и подалась. Они вошли. Лица обдало сырым воздухом. Луч фонарика, двигаясь по толстому кабелю в обмотке, перепрыгивал через мрак со стены на стену.

— Под ноги светите, вниз! — сказал Сурин. — Где-то здесь должен быть люк канализации.

Бетонный пол был покрыт, как и все в городе, неприятным черным осадком, но, в отличие от других помещений, здесь его нельзя было назвать пылью, осадок был сырой и легко соскабливался с подошвы.

— А ну-ка, дайте мне!

Сурин отнял у лейтенанта фонарик и посветил себе под ноги. Прямо возле его большого ботинка в черном густом осадке отпечатался другой маленький след.

— В чем дело?

— Видите! — Сурин показал на след. — Все-таки я не сошел еще с ума. Несколько дней назад здесь кто-то лазил. Отпечаток маленький, похоже, женский. Видите, даже форму туфельки можно угадать. Хотя, может, это и от сапога след. Знаете, бывают такие изящные женские сапожки.

Несколько минут ушло на поиски круглой металлической крышки, но им не удавалось открыть заклиненный люк.

— Нужен ломик какой-то, чтобы подцепить!

Сурин ждал внизу, пока лейтенант сбегал за инструментом. Вернулся он уже в сопровождении двух оперативников.

— Нет ломика! Давайте вот этим попробуем, — он протянул Сурину длинный металлический стержень, — подденьте только, а я подниму.

Через какое-то время крышка подалась, и они спустились вниз по металлической лестнице. Застоявшаяся вонь канализации почему-то подействовала на Сурина возбуждающе. Он встал, широко расставив ноги, и прислушался. Оперативники спускались следом, их маленькие автоматы со звоном колотились о металл лестницы.

— Какого хрена здесь так воняет? — спросил один из оперативников. — Сколько лет назад воду спустили?

— Здесь давно спустили! — отозвался другой оперативник. — Но, я так понимаю, на АЭСке до сих пор ссут. Система-то, наверно, одна?

«Глупость какая, зачем я сюда полез?.. — направляя луч фонарика вдоль грязно-серой трубы, подумал Сурин. — Действительно, система одна. Даже если та дамочка и уходила по этой вонючей трубе, то что ее сверху на свежем воздухе искать, что здесь — одинаково. Нужно весь город облазить!..»

Труба изгибалась. Он прошел несколько поворотов, зачерпнул ботинком густую холодную жижу, выматерился и, возвратив фонарик лейтенанту, вернулся наверх. Когда он вошел в дежурку, Гребнев сидел за столом и что-то отмечал в своем списке.

— Ну что там? — спросил он лениво. — Нашел свою мегеру в мехах?

— Нет. Не нашел. Потому что не искал.

— Я тебе вот что скажу… — Сурин заглянул через плечо Гребнева и увидел, что тот рисует на полях списка пропусков аккуратные женские ножки в туфельках. На списке красовалось уже четыре законченные картинки, и Гребнев работал над пятой. — Ты правильно придумал. Конечно, если кто-то прячется в городе, он пломбу с парадняка срывать не станет, глупо. Но люк, ведущий в канализацию, которой он пользуется для безопасного перемещения, постарается чем-нибудь заложить. Так что я думаю… — Авторучка осторожно вывела тонкий длинный каблучок. — Я думаю, нужно проверить хотя бы в пределах ближайших зданий. Я вообще не понимаю, почему этого до сих пор не сделали. Ведь ежу ясно, зеки эти мертвые по канализации лазили. Да, по-моему, и разговор уже был. Нужно только проверить, где проход закрыт, а потом эти здания раскупорить снаружи и осмотреть как следует.

— А чего это у тебя? — спросил Сурин, улыбаясь и тыча пальцем в рисунок.

— Это женские туфли! Разве не похоже?

— А я думал, окорочка! — нервно усмехнулся Сурин. — На окорочка похоже вышло. Телячьи!

Боли не было, и из любопытства Максим Данилович ходил по дому. В одной из квартир он обнаружил градусник за стеклом. Высокая узкая колба была наполнена фонарным светом, но красная черточка терялась. Максим Данилович потер пальцами стекло, подышал, опять потер.

— Минус один! — сказал он. — Холодно!

Будто слегка дотронулась до левого бока чья-то невидимая рука. Потянула. Последовав за Тихоном, он вышел на лестничную площадку. Было слышно, как шуршат этажом ниже какие-то тряпки, выбрасываемые Зинаидой из шкафа. Было слышно, как женщина тихонечко скулит: то ли плачет, то ли сходит с ума.

«Наверное, завтра к вечеру уже в Киеве будем, — подумал он. — Хорошо бы… А она не старая совсем тетка, не старая… — В боку опять потянуло, и Максим Данилович оперся ладонью о кафельную стену. Стена была холодной и гладкой под перчаткой. — Сколько ей лет, интересно? Спрошу ее».

— Чердаки они не проверяют, нечего там проверять… — звучал где-то впереди, выше по лестнице голос Тихона. Гуляло по голубому кафелю стен, по дерматину распахнутых дверей, по коричневым перилам лестницы легкое пламя свечи. — Месяц назад дозиметристы ходили, так выше четвертого этажа и не полезли, сволочи, заленились… Правда, недавно двух мертвых зеков в квартире нашли, стали наезжать. Ну все равно все здания не осмотришь. Город целый. Приедут человек двадцать, побегают по лестницам со своими автоматами и уедут… Они же не знают, где искать… А кабы и знали, мы их раньше заметим…