Она сама принесла тёплой воды в котелке, щурясь от дыма, начала мыть девочку, придерживая её под грудку, сильно намыливая её опущенные плечики и круглую спину. Ребёнок удивлённо молчал, только покряхтывал, но под конец операции закатился громким плачем.

— Мыло в глаза попало, — пояснила Валентина матери, и, взяв котелок, окатила девочку остатком воды и завернула её в своё полотенце. — Вот теперь мы совсем славные.

— Хороший девка-то? — спросил подошедший Кирик и пощёлкал пальцами. — Э-эй, какой хороший!

Девчонка опять улыбалась, и всем было очень весело.

— Говорят, — сказал Кирик, кивая на приезжих эвенков, — говорят, охотники наша рода кочевали туда, — он махнул рукой на водораздел Омолоя и Сантара, черневший над лесом на тусклокрасном, уже остывающем небе.

— Жаль, — спокойно ответила Валентина. — «Хорошо, что Кирик рассказывает им, что у нас там делается», — подумала она, впервые так полно и радостно ощущая свою связь со всем, что «делалось там».

Она сидела, покачивая на руках ребёнка, смотрела на тёмнобронзовое с длинным приплюснутым носом лицо Кирика и думала об Анне примирённо и нежно.

— Уехала родня! — говорил Кирик, очень огорчённый. — Верста за сорок уехала, а может, за шестьдесят.

— Может, и за шестьдесят, — рассеянно повторила Валентина, занятая своими мыслями.

— Повидаться бы надо, — продолжал Кирик. — Больно уж надо.

«Почему же у них нелады из-за мелочей? — думала Валентина, не слушая Кирика. — Неужели Андрей мелочный. Разве я не могу без него жить? Просто он показался мне лучше всех, кого я встречала. Любовь Анны к нему только подтолкнула меня. Странно даже и грустно. Но, кажется, я уже забываю о нём».

— Надо бы повидаться-то, может, заедем?

— Заедем... Куда заедем? — встрепенулась Валентина.

— К родне заедем. Давно не видел.

— А где она?

— Да вёрст сорок, а может, шестьдесят. Чаю попьём.

Валентина посмотрела на него с изумлением. Лицо его было упрямо-неподвижно.

— Чаю попьём? — Валентина не знала: смеяться ей или сердиться.

— А может полечишь кого, — мягко, но настойчиво продолжал своё Кирик. — Давно ездим. День-два лишни — не беда.

— Нет, мы поедем завтра не в гости, а вниз по Омолою к якутам, — твёрдо сказала Валентина.

— Потом поедем вниз. Сколько лет не видал...

— Кирик!..

— Я знаю: Кирик! Я везде идёт... Целый месяц идёт. Два дня лишни — не беда.

Ветлугин облокотился на стол, уставился в стенку невидящим взглядом. Выпуклые глаза его, обведённые снизу густыми синяками, смотрели тускло, точно подёрнутые дымкой.

— Привязался, как пёс! — прошептал он с грустной покорной издёвкой над собой. — То погладят тебя, от полноты сердечной, то бьют по носу. Андрей! Да, Андрей... Вот жестокая игра чувств! Я мечтаю о ней, дико радуюсь и глупею от одного ласкового слова, а тот проходит, даже не замечая обожания моего божества. Истинная трагедия!

Ветлугин хотел обмакнуть перо в плоскую чернильницу, но в ней тонула, отчаянно барахталась муха.

— Вот дрянь какая! — сказал Ветлугин и снова задумался.

— Нет, всё-таки подло устроен человек! — решил он после всех размышлений. — Целым миром управлять может, а со своими чувствами никак не справится. Барахтается... как вот эта муха...

Но мухи в чернильнице уже не было. Она сидела на «отношении», которое Ветлугин собирался подписать, старательно вытирала голову лапками. Жирная черта, проведенная мушиным брюшком, чернела на бумаге, по обе стороны ее красовался тончайший узор мелкого накрапа — следы лап и крыльев.

— Ты удивительное существо, способное пристыдить кого угодно, — сказал Ветлугин, сбрасывая муху концом пера и ещё более размазывая чернила. — Но что сказала бы Анна Сергеевна, увидя на деловом письме такой росчерк. Отвратительно! В самом деле: я превращаюсь в этакого жалкого нытика!

Ветлугин взял испорченное «отношение» и пошёл было в машинное бюро, но на пороге столкнулся с Анной.

— Я вернусь сию минуту, — сказал он, здороваясь с нею.

«Вот женщина, не расположенная к меланхолии, — размышлял он, идя по коридору. — Мне бы так. Ей, наверно, и в голову не приходит, что её Андрюша может изменить. С другой женщиной он, возможно, и не изменил бы, но Валентина... Она и его уже приручила. О, злая, злая рыжая ведьма!»

— Я к вам по очень серьёзному делу, — сказала Анна, придвигаясь к столу вместе с креслом. — Только что получен запрос из треста о разведке Долгой горы. Просят дать наше окончательное заключение. Анна чуть помедлила, рассеянно перебирая по столу пальцами. — Неудобно, что это придётся делать без самого Подосёнова. Понимаете, неудобно получается. Но это очень срочно. Он же писал туда... Андрей. Теперь нужно решить. Мои соображения вам известны. Как там сейчас, на Долгой?

— Как? — Ветлугин пожал плечами, сделал неопределённое движение рукой; глаза его задумчиво сощурились. — Всё то же — пусто!

— Значит?..

— Значит...

Ветлугин вспомнил разведчиков и старателей, работающих «на свой риск» на канавах Долгой горы. «Не фанатики же они, в самом деле! Что их всех привязало там? Разведка россыпи по ключу под горой давала хорошие данные: золото шероховатое, яркое; попадается с кварцем — золото дано местного происхождения. Выхода пород на Долгой тоже обещали многое».

— Ну, как вы думаете? — поторопила Анна.

— Я думаю... Нужно ещё раз съездить туда и посмотреть, — сказал Ветлугин.

Лицо Анны заметно просветлело. Эта проклятая гора, затянувшая Андрея, доставила ей немало тревог. Анна внимательно вгляделась в лицо Ветлугина. Он не был мстительным и мелочным, и Анна особенно оценила это сейчас.

«Но как он изменился, — подумала она. — Такой был весёлый, говорун, сияющий такой, а сейчас поблёк. И постарел, пожалуй».

— Надо поехать туда... Завтра, — предложил Ветлугин после небольшого молчания, нервно играя незажжённой папиросой; спустившийся рукав белоснежной нижней рубашки беспомощно выглянул из-под манжеты его ковбойки.

— Тогда лучше подождём представителя треста, он приезжает наднях, — сказала Анна, краем глаза успев заметить и невинный беспорядок в костюме Ветлугина и крохотную, ловко пригнанную заплаточку на его рукаве, «Следит за собой, как опрятная вдовушка», — подумала она доброжелательно, но нахмурилась, недовольная тем, что отвлеклась посторонней мыслью. — Он приезжает наднях. Правда, он приезжает по другому вопросу... ознакомиться с введением новой системы на руднике, но он работал и по разведкам. А я за это время договорюсь с правлением треста...

Анна пошла было к двери, но вернулась ещё и сказала серьёзно:

— Мне хочется, чтобы у вас всё было хорошо, — она вспыхнула до корней волос под быстрым взглядом Ветлугина и добавила: — Так радостно видеть счастливых людей, а вы стоите счастья.

Ветлугин ехал позади всех, небрежно кинув поводья. Глаза его рассеянно блуждали по сторонам. Вот этой же дорогой ехала весной Валентина с Андреем.

«Как она обрадовалась тогда поездке с ним! Даже скрыть не сумела, — вспоминал горестно Ветлугин. — И меня приласкала: «Мы будем друзьями». Вечное утешение для влюблённых неудачников! Благодарю покорно!» — Ветлугин сердился, но тут же представлял, с какой радостью поехал бы он к Валентине при первой возможности.

«Да, Виктор Павлович, — говорил он себе, почти не глядя на дорогу, предоставляя лошади везти себя, как ей вздумается. — Вы, конечно, поехали бы, но возможности такой не предвидится! Ну-ка я завтра махну в тайгу, а у меня восемь тысяч рабочих, сборка драг, введение новой системы работ на руднике... Размахнулась Анна Сергеевна, ничего себе! Почти на четыреста квадратных метров. В одну такую выработку колокольню Ивана Великого упрятать можно! И поеду, я отыщу свою хорошую где-нибудь в якутском таборе. А она сурово занята. Может быть, палатку ставит, может, с больными возится».