«Рестораны откупали!» А может, и врёт ещё... Может, всю жизнь только и был такой вот тяжко-горбатый труд, а остальное — просто мечта, немудрый вымысел». Анна знала, что старатели, как всякие охотники, любили прихвастнуть.

Она переступила через поломанный валок, затащенный для костра с зимней деляны, медленно пошла прочь.

— Вот и большой коллектив, а получается то же, что у одиночек, — сказала она Ветлугину, когда он догнал её.

— Отсталый народ, — отозвался Ветлугин равнодушно.

— Да не народ отсталый, а методы труда отсталые, — возразила Анна с тихим раздражением. — Дайте этим старателям что-нибудь сложнее, совершеннее, посмотрите каких они чудес наделают.

Ветлугин, задетый за живое пренебрежительным, как ему показалось, тоном Анны, посмотрел на неё» сердито-удивлёнными глазами, но её выражение погружённого в свои мысли человека заставило задуматься и его.

— Я могу установить у них на деляне гидровашгерт, — сказал он неожиданно с важностью доброго волшебника. — Это для усиления производительности, — добавил он, желая досадить Анне, отношения с которой у него всё-таки разладились после того, как она наперекор ему представила на утверждение свой проект. — Только для усиления производительности. Что же касается мозгов, то, по-моему, они у стариков и так хорошо настроены. Все эти старички предпочитают быть полноценными гражданами, труд их веселит. Чего же вы ещё хотите?

— Я хочу, — медленно, возвращаясь из своего рассеянного состояния, заговорила Анна. — Я хочу, чтобы они научились жить по-человечески.

Всё в том же состоянии глубокой задумчивости она шла вдоль старательских делянок, всматриваясь во всё с видом человека, отставшего от поезда в незнакомом городе. Иногда Ветлугин подхватывал её под локоть или пытался помочь ей перейти по узким дощечкам мостков, но она отстранялась, быстро через плечо взглядывала на него и говорила:

— Нет, ничего. Я сама.

— Вы говорите «я сама», как Маринка, — сказал он насмешливо. — Помните, как я в первый раз хотел помочь вам сесть на лошадь? Мне до сих пор неудобно...

— Тогда не надо вспоминать, — перебила его Анна, вдруг вся оживляясь. — Мы поставим здесь мощные гидравлические работы, а участки мерзлоты будем оттаивать паром, — решила она. Занятая этой мыслью, она сказала Ветлугину: — Просто смешно, когда помогают здоровому человеку перешагнуть через какую-то канавку.

— И это всегда?

— Всегда, — промолвила Анна спокойно, но тут же лукавые искорки заблестели в её глазах. — Нет, не всегда, конечно, иногда такая помощь очень приятна.

— Это когда её предлагает Он?

— Ну, конечно, — тихо смеясь, подтвердила Анна. — Мы, женщины, странный народ в этом отношении!..

— Для женщины вы действуете слишком прямолинейно, — сказал Ветлугин, — выходит так: вы мне неприятны и потому не приставайте со своими услугами.

— Разве так? — и понимая, что её слова могли обидно задеть его, и в то же время сознавая внутреннюю свою правоту, Анна добавила: — Я с вами вполне откровенна. Вот и всё. Видите ли, я люблю своего Андрея, счастлива им и, может быть, поэтому прямолинейна с другими... — Она умолкла, потом сказала жёстко: — Некоторые женщины кокетничают для испытания своих способностей нравиться, у иных это врождённое, а я ни так, ни эдак не умею. Да мне просто и некогда заниматься подобными штучками.

Ветлугин понял, что она намекает на Валентину и, больно восприняв это, уже недовольный Анной, как плохой союзницей и в личном, сказал с досадой:

— Напрасно! Если вы любите Андрея Никитича, значит, хотите ему нравиться, а нам, мужчинам, прежде всего нравится женственность.

— Вы находите, что я не женственна? — в повороте головы Анны, в голосе её, во взгляде отразилось столько тревожного недоверия, что Ветлугин устыдился за свой нехороший выпад.

— Нет, этого я не нахожу, — искренно сказал он, переходя вслед за нею через ров водоотводной канавы и, глядя на сильные плечи Анны, на тяжёлый узел волос, над её нежной смуглой шеей. — Но... вот вы идёте по этой зыбкой доске, идёте смело, как настоящий шахтёр... У вас просто нет того милого лукавства, которое помогает женщине преображаться в ребёнка. Возможность проявить себя защитником и опорой по-хорошему льстит нашему мужскому самолюбию... (запнувшись, Ветлугин отогнал мысль о своём столкновении из-за проекта именно с женщиной). Нежная беспомощность слабого существа может быть только кокетством, но тут мы попадаемся на удочку из-за уверенности в собственных уме и силе. Поэтому самый старый, жалкий шут никогда не усумнится в любви к нему со стороны женщины, хотя бы самой юной и самой красивой. Вот отсюда разговоры о женском коварстве и мужском эгоизме. — Ветлугин помолчал, размышляя ещё о характере самой Анны и всё не решаясь определить его окончательно со своей новой позиции противника. Уважение, которое он испытывал к ней, и крепко связавшая их деловая дружба создавали в нём двойственное отношение к ней, и он то щетинился, то, забываясь, был попрежнему доверчив и прост. — Нет, — продолжал он вслух полушутя, полусерьёзно: — Я нахожу, что вообще мир устроен вполне благополучно. Честное слово! Пусть обманчива иллюзия, лишь бы она украшала жизнь.

Анна нетерпеливо, но не перебивая, выслушала рассуждения Ветлугина.

— Ужасно, — сказала она, когда он выговорился, наконец, и умолк. — Ужасно! — повторила она и сердито подумала, продолжая идти всё тем же быстрым шагом: «Или он поглупел за последнее время, или я не замечала этого раньше!..»

Дорога к руднику, пробитая среди глыб камня, была горяча и просторна. Камни горели на солнце, дышали жаром, дымились пылью пески; сохли в змеистых трещинах огненно-ржавые глины, а за этим земляным хаосом, где терялись копошившиеся в ямах люди, как огромные солончаки, переходящие в побелевшее от зноя озеро, широко растекались по долине иловые отходы флотационной фабрики. На фабрике были простои. Рудник болел. Программа не выполнялась, а главный инженер утешался и утешал других «обманчивыми иллюзиями».

— Ведь это старо, то, что вы говорите, — быстро заговорила Анна. — Это просто дико звучит теперь: у нас и чувства и отношения совсем иные.

Ветлугин посмотрел на неё внимательно, подумал об отношениях Валентины и Андрея, о возможности их сближения, о том, что Андрей, имея такую жену, всё-таки не устоит перед новым впечатлением, и сказал:

— Да, это старо... но потому-то и страшно въедливо. Многое можно изменить в жизни: и в отношениях человека к человеку, и отдельной личности к обществу, — но в области отношений между мужчиной и женщиной на первое место всегда вторгается физиология. Её не переделаешь.

— О! — произнесла Анна и даже подняла руку, точно защититься хотела от этих жестоких слов, звучавших для неё оскорбительно. — Физиология пола неразрывно связана с психологией. Поэтому возможность изменений даже в этой области огромна. Любовь без взаимного уважения, без понимания — чисто физиологическая любовь, — становится просто невозможной для высокоморального, развитого человека. Женственное кокетство, нежная беспомощность! А внутренний облик, а общественное значение женщины? Неужели это для вас безразлично? Я не верю, что вы говорите искренно.

Ветлугин замялся, но снова вспомнил: а разве нет уважения и понимания между Андреем и Анной? Однако...

— Я высказываю то, что вижу в жизни, — промолвил он упрямо. — То, что происходит в жизни, далеко не всегда отвечает нашим лучшим рассуждениям.

Богатая земля у Кирика Кирикова! Ах, какая богатая огромная земля, такая гористая, что края её сходятся с небом, как шов сказочной мастерицы. И каких только трав и мхов нет в её лесистых низинах, где пасутся великаны лоси! Ах, лось! Рога у него — крылья: они несут его через кусты и гнилые болота! Как могучий лесной дух, летит он по крутому склону, и горные травы поднимаются за ним, выпрямляемые ветром от его полёта.