Отмеченное выше своеобразие человека — самодетерминирующая сущность его природы — на феноменологическом уровне обнаруживается в том, что его деятельность имеет целесообразный характер. Человек действует в соответствии с целями, которые он себе ставит. Прежде, чем что-то делать реально, в предметном мире, человек создаёт в голове идеальный образ того, что он хочет сделать. Этот идеальный образ, поскольку он выступает направляющим основанием его деятельности, является целью. Соответственно то, что он предпринимает ради достижения данной цели и ведет к ней, является средством. Нетрудно заметить: целесообразная деятельность человека в сравнении с причинно-следственной логикой природных процессов имеет обратную направленность. Цель можно назвать причиной, которая находится не на своем месте — впереди, а не сзади. Средство соответственно выступает в качестве следствия, которое предшествует причине. Порядок причины и следствия деятельности в том виде, в каком он представлен идеально, в голове человека, является прямо противоположным тому, как они соотносятся в самом веществе, материи деятельности. Целесообразность деятельности человека означает, что он сам определяет, формирует её причины.

Логика целесообразности предполагает и требует наличия некой цели, которая является итоговой, последней в том смысле, что за ней уже не может быть никакой другой цели. Она предполагает это, поскольку разнообразные цели человека взаимосвязаны и образуют единую линию, в рамках которой то, что является целью в одном отношении, становится средством в другой, более широкой, перспективе. Она требует этого, ибо без обрыва этой линии и без обозначения последней цели целесредственная схема мышления деградирует в дурную бесконечность и тем самым человеческая деятельность не может осуществляться в целесообразной форме. Про последнюю цель можно сказать, что, во-первых, она и только она среди целей является самодостаточной — никогда не может стать средством. Это и есть цель в собственном смысле слова, цель в ее чистом виде или, как принято выражаться, цель как таковая. Во-вторых, она обрамляет все прочие цели, соучаствует в них. Она является таким привеском (условием) всех конкретных целей, благодаря которому каждая из них, будучи необходимой в силу собственного предметного содержания, оказывается еще достаточной и оправданной в контексте всей деятельности человека.

Целесообразная деятельность человека, поскольку она имеет внутреннеорганизованный, законченный характер, находит одно из своих выражений в иерархическом образе бытия, согласно которому его нижней точкой является растительный и животный мир, вся наличная действительность, а верхней — некое гипотетическое, идеальное состояние, именуемое одними богом, другими — коммунизмом, третьими — точкой омегой и т. д. Древние философы называли ту верхнюю точку высшим благом, что является наиболее общим и формальным её обозначением. Сам человек в этой иерархии находится посередине. Он не внизу и не наверху. Он на лестнице, которая ведет снизу вверх. Такой образ мира и человека широко и разнообразно представлен в культуре, является пожалуй, более адекватным, универсальным и действенным, чем другие обобщающие образы такого рода. В этом отношении типично описание особенности человеческого бытия в философии неоплатонизма. Неоплатоники использовали образ человека, который по пояс находится в воде. Бытие человека изначально раздвоено: он стремится выйти из воды, но остается в ней; он находится в воде, но стремится выйти из нее. Человек занимает в космосе срединное положение и по определению является незавершенным существом. Стремление к завершению, которое может быть названо одновременно и стремлением к совершенству, — отличительная особенность человека.

Ответ на вопрос «Какова природа человека?» зависит от того, каким смыслом сам человек наполняет свою жизнедеятельность, или, говоря иначе, в какой идеальной завершенности приобретают внутреннюю цельность его сознательные усилия. Поэтому если говорить о характере соотнесенности природы человека и морали, то следует не столько мораль выводить из природы человека, сколько, напротив, саму природу человека конкретизировать в зависимости от морального содержания его жизнедеятельности. Словом, так как тот, кто спрашивает «Что есть человек?», сам является человеком, действительный смысл его вопроса заключается в следующем: «Что есть я?». Так как в характеристику человека входит среди прочего также его представление о самом себе, то ответ на искомый вопрос «Что есть я?» становится вместе с тем содержанием самого я. В случае человека знание о предмете оказывается включенным в сам предмет. Это в особенности относится к этическому знанию, которое интересуется «я» (человеком) с точки зрения того, насколько его деятельное существование зависит от собственной сознательной воли. В этике знать означает одновременно быть. Поэтому нельзя сказать, что есть «я» (человек), не ответив, каким «я» (человек) должен быть.

Мораль характеризует человека в перспективе его стремления к идеально совершенному состоянию. Она выражает не его представления о таком состоянии, а практические действия, воплощающие их. Мораль является характеристикой поведения человека, рассмотренной в её смысло-жизненной направленности. Что делать человеку, как упорядочить, организовать свою жизнь, какие совершать или не совершать поступки, чтобы двигаться в направлении идеально-совершенного состояния и достичь его — таково предметное поле морали. Соответственно, о том, что такое высшее благо, говорит философия, а как практиковать его — этика. Для морали, если говорить о ней в предельно обобщающем виде, не привязывая ни к какой конкретной форме, характерны, по крайней мере, следующие особенности.

1. В человеческих мотивах и соответствующих им действиях есть пласт, который не может получить эмпирически доказательного объяснения, не умещается в границы закона причинности и принципа полезности. Человек, как уже отмечалось, изначально трагично отягощен сознанием собственной бренности и рассматривает смерть как абсолютный предел того, чего он стремится избежать. Однако мы знаем много случаев, когда люди идут на смерть за свои убеждения, считая их важнее жизни. Такой способ поведения мы называем самоотверженным, героическим. Из двух возможных вариантов поведения в бизнесе, один из которых сулит доход в один миллион рублей, а второй в десять раз больше, человек при прочих равных обстоятельствах неизменно изберет второй. Однако есть поступки, которые он не совершит ни за какие деньги. Нет такой корысти, которая могла бы оправдать предательство друга, измену Родине, в глазах того, для кого дружба и любовь к Родине ценны сами по себе. Они бескорыстны. Мораль есть та область самоотвержения и бескорыстия в человеке, которая не выводится из обстоятельств — ни из природных, ни из социальных — и не сводится к ним. Только так — негативно — и можно описать моральную мотивацию. Содержательно о ней нельзя сказать ничего более определенного сверх того, что она не есть выражение удовольствия, корысти, выгоды, интереса, необходимости. Это относится к моральному измерению не только мотивов поведения, но и правил, которыми оно управляется.

2. Поскольку точкой отсчета морали является некое идеальное состояние, которое по определению бесконечно, неисчерпаемо совершенно, то она не может не находиться в отрицательном отношении к любому наличному состоянию, которое всегда конечно, ограниченно. Мораль в ее конкретном выражении поэтому всегда имеет характер запретов. Позитивная формулировка в данном случае означала бы парадокс сосчитанной бесконечности. Этот вывод может вызвать возражения, так как существует немало этических предложений, заключающих позитивное содержание и имеющих форму предписаний (будь милосерден, люби ближнего и т. д.). Они, однако, всегда являются настолько общими, неопределенными, что их можно рассматривать как вариации одного единственного требования — требования быть моральным, они не фиксируются в конкретных, исключающих двусмысленность поступках. До однозначности строгий, конкретный и, самое главное, проверяемый смысл имеют только моральные запреты. Как говорил Монтень, самый тонкий кончик циркуля является слишком толстым для математической точки. Точно так же реально практикуемые формы поведения всегда уязвимы для моральной критики. Индивиды и их поступки отличаются друг от друга только мерой морального несовершенства.