Да только на следующий день был на дворе великий праздник — женили придворного шута Голицына да дурку Буженинову. Отстроили на льду Невы дворец великий изо льда, все в нем, как настоящее, но изготовлено изо льда — и столы, и кровати, и рюмки, и свечки.

И Тредиаковский должен был тут читать свои стихи. Надели на него маску, да и вывели перед гостями, несмотря на побои и долгое беспамятство. Прочитал стихи Тредиаковский, и снова бросили его в караульню. Потом дали десять палок и вытолкали вон.

Тредиаковский не успокоился и подал рапорт о бесчестии. Академия наук доложила Бирону.

Тот не забыл записки Волынского и гнева его на императрицу и герцога. Поискал свидетелей — нашелся дворецкий, рассказал, как непотребно отзывался его господин об императрице и герцоге. И закрутилась машина.

Волынского арестовали, пытали на дыбе. Не сразу признался Артемий Петрович, но, когда обломили ему руку и били палкой, показал про проект «Поправление государственных дел». А уж потом императрица поняла, что, сваливши Остермана, хотел Артемий Петрович сам стать государем.

Генеральное собрание создали для вынесения приговора. Предлагали разные казни — урезать язык да посадить на кол, четвертовать, колесовать, отсечь голову. Анна Иоанновна милостива была и ослабила суровость решения — Волынскому отрубили обломленную руку и голову, двум его приятелям отсекли головы, а остальных били кнутом и сослали в Сибирь. Бирон подобрал в кабинет министров вместо Волынского Бестужева–Рюмина, и в течение многих лет он был начальником и указчиком Никиты Ивановича, сохранив власть и при Елизавете…

С невинного вроде бы рассказа о Волынском начались их разговоры с княгиней Дашковой о нынешнем царствовании и о будущем. Оба знали, что Елизавета плоха, что пусть год–два, но не протянет она долго. И тогда по всем правилам наследования взойдет на престол Петр Федорович. И непредсказуемый, самовластный, тянущийся к Пруссии, готовый превратить Россию в придаток Пруссии, что может он натворить на российском престоле? Воистину неисповедимы пути Господни…

Странно, вроде бы Дашкова как сестра Елизаветы Воронцовой, нынешней фаворитки Петра, могла не опасаться за свое будущее, но она страшилась одной мысли получить благополучие из рук любовницы царя. И Панин открыл в Дашковой еще одну привлекательную черту — она при всей взбалмошности и капризах была существом благородным, презиравшим постыдные, низкие приемы прихода к власти. Цель для нее не оправдывалась средствами.

С той поры не было собеседников более откровенных и разумных. Никита Иванович не стеснялся в разговорах с княгиней Дашковой, и она многое усвоила из его громадного жизненного и дипломатического опыта. Едва выдавался свободный вечер, они садились за чайный стол. Не было ни вина, ни карт, привычных в то время средств для препровождения времени. Были беседы, долгие, серьезные, касавшиеся всех вопросов государственного устройства.

Никита Иванович иногда недоумевал. Что заставляло его открыть свои мысли этой восемнадцатилетней дурнушке, родовитой и избалованной жизнью, что позволяло ему смотреть на нее, как на товарища по трудному пути, что толкало его к беседам и разговорам с ней, затягивающимся иногда за полночь? Знания ее были книжные, но разнообразные, мысли глубокие, почерпнутые из недолгого опыта придворной жизни, но суждения настолько здравы, что иногда он изумлялся им.

Все их беседы и чаепития не остались втуне…

Девиз, завет Великого Петра «Помогайте друг другу» незримо действовал, воодушевлял русских солдат в этой странной войне, которая длилась вот уже семь лет и которую умирающая Елизавета решилась вести до последнего гроша и последнего солдата, чтобы наказать этого «шаха–султана» Фридриха, как она называла прусского короля. Он никогда не стеснялся в оскорбительных выпадах против России и ее государыни, а теперь, расположившись в Европе во всю ширь, насмехался над «русскими медведями».

После победы над австрийцами под стенами Праги в мае 1757 года он почему‑то прочно утвердился во мнении: русская армия настолько напугана, что даже и не решится выступить против него. Но признал свое заблуждение, когда русские не только выступили против пруссаков, а еще и нанесли им оглушительное поражение при Гросс–Егерсдорфе… Перед этой битвой, пренебрежительно отзываясь об этой толпе «диких варваров», не обученных и не знающих новейших достижений в области военного дела, он отправил своему главнокомандующему Левальдту подробную инструкцию, как просто и без потерь покончить с ордой русских. Они пойдут тремя отрядами, рассуждал Фридрих, надо напасть на один из них, разгромить и заставить отступить два других. Беглецы начнут спасаться в Польшу, тут их нужно преследовать, заодно стать генерал–губернатором этого края и разделить Польшу так, как удобно и выгодно Пруссии. Этот лакомый кусок Европы давно уже привлекал Фридриха…

Пожалуй, для такой бесцеремонности у Фридриха были все основания. Левальдт командовал отлично обученными, превосходно дисциплинированными войсками, привыкшими к победам. Прусские шпионы кишели в русской армии, и Фридрих прекрасно знал положение в ней. Они доносили ему о каждом шаге, каждом передвижении, о состоянии войска, о его готовности к сражениям. Главнокомандующий русской армией Апраксин, по их словам, заботился лишь о многочисленности штаба и блестящем снаряжении. Русские солдаты шли как будто на парад, а не на войну. На их касках и шапках развевались султаны и перья, а сапоги просили каши. Специальное образование и воинский опыт отсутствовал не только у всего штаба, но и у самого главнокомандующего, а засилье немцев в командовании делало поставку сведений об армии и всех ее маневрах доступным и легким делом. Генерал–аншеф Лопухин только и думает о том, как бы хорошо выпить и поесть, энергичен, но слишком горяч и молод Румянцев, генерал–майор Панин умеет обращаться с солдатами лишь на учении при маневрах, гренадеры сильны и выносливы, но малоподвижны и не смышлены, артиллерия насчитывает до двухсот пушек, но не имеет лошадей, чтобы подвозить их к фронту, а начальник артиллерии генерал–лейтенант Толстой никогда не бывал ни в одном сражении. Из шести кирасирских полков только два заслуживают этого названия, люди не обучены, лошади никуда негодны, всякое их передвижение сопровождается полным расстройством в рядах и частыми падениями с лошадей. Офицеры поголовно оправдывают поговорку: глуп, как драгунский офицер.

Гусары лучше, докладывали шпионы, но не имеют понятия о разведке, рекогносцировках, патрулях. Калмыки, хоть и лихие наездники, но вооружены лишь луками и стрелами. Казацкие отряды атамана Краснощекова не привыкли нести ночную службу и не могут оказать серьезного сопротивления. Армия обременена бесчисленным обозом и не может быстро передвигаться.

Фридрих знал о русской армии все или почти все. Но он не услышал от своих шпионов о той нравственной силе и стойкости, что таилась в плохо обученном, плохо экипированном, под водительством бездарных командующих, русском войске.

Встреча двух армий при Гросс–Егерсдорфе началась, действительно, при полном унынии и панике среди русских. Ужас и страх поселились в сердцах русских солдат при первой встрече с блестящим противником.

Но внезапная инициатива Румянцева, подчинившегося не приказу, а девизу Петра Великого «Помогайте друг другу», подмога других полков и удивительная стойкость и боевой дух русского войска одержали над самой победоносной армией Европы блистательную победу.

Эта победа вначале вызвала у Фридриха отчаяние. Но, поразмыслив, он просто заменил командующего и решил, что проиграл всего лишь потому, что старик Левальдт устарел. Молодой Дона поведет полки к победе.

Теперь, в 1761 году, Фридрих был на краю гибели и близок к самоубийству…

Никита Иванович регулярно получал от брата Петра весточки и с его слов знал, что творится в русской армии. Он всегда ласково усмехался, видя, как скромен его брат и как замалчивает ту роль, что сыграл во многих сражениях. Петр был контужен в грудь и вынесен из поля боя под Цорндорфом, но, едва отлежавшись, уже через несколько часов явился в полки и продолжал командовать сражением. Там он проявил свои способности блестящего полководца, разбив пехотой кавалерию Фридриха. А при Пальциге уже стал превосходным кавалерийским генералом, обладавшим всеми необходимыми такому начальнику качествами — глазомером, решительностью и энергией. Русские учились быстро и на практике.