В согласии с традицией Зогара, Лурия рассматривает космический процесс до определённого момента после цимцума в качестве процесса в самом Боге. Это учение всегда навлекало на своих последователей величайшие трудности. Такое предположение облегчалось для него его убеждением – уже мимолётно упомянутым, – в том, что след или остаток Божественного света – ршиму согласно его терминологии, – сохраняется в предвечном пространстве, созданном цимцумом, даже после удаления субстанции Эйн-Соф [283]. Он сравнивает ршиму с остатком масла или вина в бутылке, содержимое которой вылито [DXLV]. Эта концепция даёт возможность попеременно акцентировать либо Божественную природу ршиму, либо то, что субстанция Эйн-Соф исчезла из него, другими словами, что то, что образуется в результате этого процесса, пребывает вне Бога. Остаётся только добавить, что некоторые, ещё более теистически настроенные каббалисты решили эту проблему вообще путём полного устранения идеи ршиму из своей системы.

Прежде чем продолжить наше изложение, следует подчеркнуть, что концепция ршиму очень близка системе гностика Василида [284], который пользовался большой популярностью около 125 года новой эры. В ней также содержится идея предвечного «благословенного» пространства, о коем невозможно помыслить и которое невозможно выразить в речи, но которое не совсем покинуто Сыновством. Последний термин введён Василидом для обозначения самой возвышенной реализации универсальных потенций. Об отношении этого Сыновства к Святому Духу, или Пневме, Василид пишет, что, даже когда Пневма оставалась пустой и отделённой от Сыновства, она сохраняла аромат последнего, который пропитывал всё вверху и внизу, даже бесформенную материю и нашу собственную форму бытия. Василид также использует образ чаши, в которой сохраняется тонкий аромат «нежнейшей пахучей мази», несмотря на то, что чаша совершенно порожняя. Помимо этого, ранний прообраз цимцум приводится в «Книге великого Логоса», одном из поразительных памятников гностической литературы, сохранившемся в коптских переводах. Автор этой книги утверждает, что все предвечные пространства и их «отцовства» возникли из «малой идеи» пространства, оставленного Богом как сияющий мир света при «Своём удалении в Себя самое». Эта идея удаления в Себя, предшествующего всякой эманации, подчёркивается неоднократно [DXLVI]

Наряду с этой концепцией космического процесса мы обнаруживаем в системе Лурии ещё две важные теософские идеи. Лурия выразил их смелым языком мифа, подчас, быть может, слишком смелым. Эти две идеи – учение о швират га-келим, или «разбиении сосудов», и учение о тикуне, т.е. об исправлении или устранении изъяна. Влияние двух этих идей на развитие позднейшей каббалистической мысли было столь же велико, как и влияние учения о цимцуме.

Рассмотрим сначала первую доктрину. Божественный свет, льющийся в предвечное пространство, трёхмерность которого явилась результатом последующего развития, развёртывается на различных стадиях и проявляется во множестве аспектов. Нет смысла вдаваться здесь в детали того, как протекает этот процесс, Лурия и его последователи склонны изображать его то в визионерском, то в схоластическом духе [DXLVII] Он протекает в пределах сферы, которая, пользуясь гностическим термином, может быть названа сферой полноты (плерома) Божественного света. Решающее значение имеет то, что, согласно этому учению, первым существом, возникшим путём эманации из света, был Адам Кадмон, «Предвечный человек».

Адам Кадмон – не что иное, как первая конфигурация Божественного света, текущего из субстанции Эйн-Соф в предвечное пространство цимцума не со всех сторон, но подобно лучу, только в одном направлении. Поэтому он есть первая и высшая форма, в которой Божество начинает проявлять себя после цимцума. Потоки света извергаются из его глаз, уст, ушей и ноздрей. Вначале эти потоки соединяются в целое без различения между разными сфирот. В этом состоянии сфирот не нуждаются в чашах или сосудах, чтобы содержать их. Потоки света, струящиеся из глаз, однако, эманируют в «распылённом» виде, при котором каждая сфира образовывает обособленную точку. Этот «мир точечного света», Олам га-некудот, Лурия называет также Олам га-тогу, то есть миром хаоса и беспорядка [285]. Отвечая на вопрос о различии между его доктриной и доктриной Кордоверо, Лурия высказался в том смысле, что его предшественник в целом рассматривал только события, происходящие в этой плоскости, и соответствующее им состояние мира [DXLVIII]. Но так как Божественный план вещей предусматривал сотворение конечных существ или форм, каждой со своим собственным, отведённым ей местом в идеальной иерархии, то эти обособленные потоки света улавливались и держались в особых «чашах», созданных – или, вернее, эманированных для этой особой цели. Сосуды, предназначенные для трёх высочайших сфирот, принимали их свет, но когда пришла очередь нижних сфирот, свет хлынул с такой силой, что сосуды не выдержали и разбились вдребезги. То же самое, хотя и не совсем в той же степени, произошло и с сосудом последней сфиры [DXLIX].

Учение о «разбиении сосудов» Лурии является в высшей степени оригинальным развитием мысли, содержащейся в Зогаре. В Мидраше, на который я уже ссылался в первой главе, речь идёт о разрушении миров до сотворения ныне существующего космоса [DL] Зогар трактует эту агаду в том смысле, что во время сотворения миров действовали исключительно силы Гвуры - сфиры Строгого Суда, и поэтому они были разрушены избытком строгости. Это событие, в свою очередь, ставится в связь с родословием царей Эдома в главе 36 книги Бытие, о которых сообщается только то, что они построили город и умерли. «Вот цари, царствовавшие в земле Эдома» под Эдомом (Идумеей) подразумевается сфера Строгого Суда, не смягчённого состраданием [DLI]. Но мир держится только благодаря гармонии между Милосердием и Строгим Судом, мужским и женским началами, гармонии, которую Зогар именует равновесием [DLII]. Смерть «працарей», о которых более обстоятельно повествуется в «Идра рабба» и «Идра зутта» в Зогаре, Лурия переосмысливает в своей системе как «разбиение сосудов».

Этот процесс не изображается, однако, первыми учениками Лурии как хаотический или анархический. Напротив, он следует некоторым строго определённым законам и правилам, описанным с большой скрупулезностью. Впоследствии, однако, народное воображение усвоило только живописную сторону этой идеи и восприняло, так сказать, в буквальном смысле такие метафоры, как «разбиение сосудов» или «мир тогу». При таком подходе акцент постепенно переместился с закономерности процесса на его катастрофический аспект.

Причина этого «разбиения сосудов», которое развязывает всю сложность космологический драмы и определяет место человека в ней, рассматривается Лурией и Виталем в разных аспектах. Непосредственной причиной объявляются технические неполадки во внутренней структуре мира сфирот, которые необходимо должны были повести к аварии [DLIII]. В более глубоком смысле, однако, это явление связано с тем, что я вместе с Тишби [286] предлагаю обозначить как катарсическую причину. С точки зрения Лурии, глубочайшие корни клипот или «скорлуп», то есть сил зла, существовали ещё до сокрушения сосудов и беспорядочно перемешивались с потоками света сфирот и упомянутым ршиму, или остатком Эйн-Соф в предвечном пространстве. Разрушение сосудов было вызвано необходимостью очищения элементов сфирот посредством удаления клипот, дабы зло обособилось, обрело свою индивидуальность и превратилось в реальность [DLIV]. Зогар, как уже указывалось, определяет зло как побочный продукт жизнедеятельности сфирот и в особенности сфиры Строгого Суда. Лурия полагает, что эти отбросы первоначально были смешаны с чистой субстанцией Строгости (Дин), и только после разрушения сосудов и последующего процесса разграничения зло и демонические силы обрели реальность и обособились в своей собственной сфере. Не из осколков разбитых сосудов, а из «отбросов працарей» возникла клипа. Более того, образ организма в Зогаре абсолютно отождествляется с человеческим телом. Швира сравнивается с «прорывом» рождения, жесточайшей судорогой организма, сопровождаемой тем, что иногда можно назвать выбросом отходов жизнедеятельности [DLV]. Таким образом, мистическая «смерть працарей» трансформируется в гораздо более благовидный символ мистического «рождения» новых чистых сосудов.