Голд присел на обочину и провел рукой по глянцевитой ухоженной траве.

Человек средних лет, в шлепанцах и купальном халате, выключил поливальный фонтанчик на соседнем газоне. Помедлив, он направился к Голду.

– Послушайте, что здесь происходит? И что означают все эти рыдания, вопли, грохот, шум? Я уже хотел вызывать полицию.

– Я полицейский, – тихо проговорил Голд. – Идите отсюда.

Человек хотел еще что-то добавить, но выражение лица Голда заставило его ретироваться. Он отправился восвояси, бормоча под нос: «Это не Уаттс. И не Комптон».

Голд сорвал несколько травинок, растер их между ладонями. Попробовал стебельки на вкус. Они горчили. Горькие травы. Голд вспомнил драку на борту корабля, когда он служил во флоте. Тридцать лет назад. Какой-то дурень с Миссисипи обозвал его «жидом пархатым», и они сцепились в одном из цейхгаузов. Кроме них, там никого не было. Они долго молотили друг друга, сопя и обливаясь потом, покуда Голд не въехал парню локтем в дыхательное горло; тот, хрипя, рухнул на пол. Голд его, почти бездыханного, продолжал добивать обломком ящика. Парню пришел бы конец, если бы в цейхгауз не занесло кого-то из команды. Голда оттаскивали вчетвером; он угодил на «губу», а потом и вовсе был списан с флота.

Ярость.

Голд встал, отряхнул штаны и направился к дому.

Хоуи сидел на диване в той же позе – наклонившись вперед, с низко опущенной головой. Уэнди пустила воду в ванной. Голд смахнул осколки со стула и уселся напротив Хоуи. Под ногами скрипело стекло.

– Хоуи, – начал он ровным голосом, – как они выглядели?

Хоуи поднял голову.

– Я все слышал, – проговорил он севшим голосом. – Там, в спальне. Я все слышал. Пока один из них был с Уэнди, его приятель издевался надо мной. Они с ней... по очереди. Я все слышал.

В черной бороде Хоуи блестели слезинки.

Голд долго изучал зятя.

– Ты зря ждешь от меня сочувствия. Больше всего на свете мне хочется тебя убить просто сию же секунду. Раздавить, как клопа, каковым ты и являешься. И сделать это весьма просто. Но сейчас ты выложишь мне все, что знаешь, а душевные излияния прибереги для психоаналитика. Итак, опиши их внешность.

Хоуи сглотнул.

– Двое черномазых. Оба рослые, за шесть футов. О Боже, Джек, я не хотел...

– Прекрати, – резко оборвал Голд. – Возьми себя в руки и отвечай, сволочь, на поставленные вопросы. Итак, оба высокие, за шесть футов. Негры. Совсем черные?

Хоуи замигал, пытаясь вникнуть в смысл.

– Ну, один – скорее смуглый. Темный, но не совсем. Второй – практически светлокожий. Лысый.

– Который? Светлый? – Голд быстро записывал за Хоуи. Он знал, что потом эти листки придется уничтожить.

– Да, светлый. У светлокожего была лысая голова.

– Ладно, остановимся пока на нем. Приметы? На голове вообще нет волос?

– Нет, я же говорю, абсолютно лысый.

– Но, может быть, он их сбрил? Да или нет?

– Конечно, конечно. Он точно был бритый. Как Марвин Хаглер.

– Дальше.

– Действительно очень высокий. Выше напарника.

– Рост?

– Шесть футов шесть дюймов. Ну, может, семь дюймов.

– Комплекция?

– Что? – Хоуи отвлекся.

– Толстый? Худой? Какой?

– А, средней упитанности. Но очень высокий.

– Так, – записывал Голд. – Что еще?

– У него необычные для негра глаза. Голубые. Зеленовато-голубые.

– И он действительно светлый?

– Кажется, да.

– Может он быть еще кем-то кроме негра? Испанцем? Пуэрториканцем?

– Нет, точно негр. Только светлокожий, с зеленовато-голубыми глазами. У него серьга в левом ухе, в форме пера.

– Какие-нибудь шрамы, отметины?

– Нет. По крайней мере, я ничего подобного не заметил.

– Как он был одет?

– Довольно заношенный спортивный костюм. Темно-бордовый, с белыми лампасами.

– Кроссовки?

– Не помню.

– Так. Перейдем ко второму. Его рост?

Хоуи пригладил рукой волосы. Морщась от боли, опустил руку.

– Его рост? – холодно повторил Голд.

– Приблизительно шесть на шесть. Очень мускулистый. Мощная грудная клетка, сильные руки. Как у футболиста или у тяжелоатлета.

– Прекрасно, – строчил Голд. – Продолжай, – произнес он по привычке. Жертву иногда следует подбодрить.

– Модная прическа. Аккуратные черные завитки. У них это считается шиком. И вообще он похож на киноактера. Красивый, и усы, как Панчо Вилла.

– Цвет лица?

– Темный. Просто темный.

Голд отметил у себя.

– Характерные отметины, шрамы?

– Нет. – Хоуи попытался встать, но, застонав от боли, осел, держась за грудь.

– Ты чего-нибудь хочешь?

– Выпить.

Голд достал из бара бутылку виски, разлил, один стакан поставив перед Хоуи.

– Они кого-нибудь упоминали? Обращались друг к другу по имени?

– Только раз, – сказал Хоуи хмуро. Он сделал большой глоток и сморщился. – Когда тот, что с усами, был в спальне с Уэнди, второй, у которого голубые глаза, – он все издевался надо мной, – так вот, он произнес: «Бобби, разорви-ка этой сучке все на свете». – Хоуи судорожно глотнул виски. – Гребаные обезьяны.

Голд выдержал паузу. Неспешно раскурил сигару, отхлебнул. Из ванной доносился нежный голос Уэнди, успокаивавшей малыша.

– Сколько же кокаина у тебя было.

Хоуи старался смотреть в сторону. Он вертел стакан, позвякивая льдом.

– Так сколько же, Хоуи?

– Джек, – умоляюще начал он, – ну кто знал, что все так обернется! Я никогда...

– Хватит, – оборвал Голд. – Эту песню я уже слышал. От тебя требуется одно:ответить, сколько кокаина ты прятал у себя.

Хоуи, запрокинув голову, залпом прикончил стакан. Его трясло. Болезненно морщась, он ощупывал разбитую голову.

– Хоуи!

– Десять килограммов.

Голд вытаращил глаза.

– То есть как?

– Десять килограммов, – повторил Хоуи, по-прежнему отводя взгляд.

– Десять кэгэ кокса?! – Голд раздельно выговорил каждое слово. – Недурно, ты действительно сорвал большой куш. Рафинад тянет на четверть миллиона. Если оптом. – Голд помотал головой и ядовито добавил: – Просто голливудская история. Этакий преуспевший замухрышка. Только, к сожалению, кино без хэппи-энда, или я не прав?

– Джек, зачем ты так?

– Держать в доме столько леску и не завести хотя бы хлопушку! Не будь ты таким ничтожеством, ты бы знал по крайней мере, как обращаться с марафетом. Десять кэгэ кокса, а эти голубчики играючи вскрывают грошовый замок и целятся в твоего сына, потом походя насилуют жену, – а почему бы и не поразвлечься с белой бабенкой, коли есть такая возможность, – ведь полицию ты вызывать не собирался?!

– Джек...

– Хоуи, ты просто поц. Я ли не упреждал, это отнюдь не детки из воскресной школы. – Тихий голос Голда звучал зловеще. – Но ты полез в это гнилое дело, захотел приторговывать дурью, – ты что, не знал, что такую шмакодявку, как ты, неизбежно раздавят?! Это серьезные люди, Хоуи. Они скушают тебя просто от нечего делать. Я говорил, держись подальше от этого дерьма. Но ты очень самоуверенный мальчик. Ты захотел иметь большой успех, так ведь? А теперь знай: если бы не Уэнди, не моя дочь, я бы забил тебя до смерти, просто не сходя с этого места. Пожалуйста, учти это. Надеюсь, я понятно изъясняюсь?

Хоуи медленно кивнул.

Голд пожевал сигару, чтобы слегка остыть.

– Почему у тебя дома оказалось столько крэка? Кто еще знал об этом?

Хоуи беспомощно развел руками.

– Ну, как обычно. Все, кто вошли в долю...

– Что, сплошь адвокаты?

– Да, адвокаты: Только в этот раз сделка была куда крупнее. И – о Боже! – Хоуи судорожно вздохнул, – я отвечал за эту партию. Я старался как лучше! Хотел, чтобы каждый имел с этого навар!

Голд скептически оглядел Хоуи.

– Хоуи, ты действительно не человек, а дерьмо! Над Уэнди надругались, избили ее, как собаку, – ты же горюешь об уплывших деньгах! Чем эти твари больше могли насолить тебе? Убить? Вот уж, право, осчастливили бы мир!

Хоуи молча потирал лоб.