– Тринадцать тысяч с хвостом! И это только в их вонючих карманах! Настоящие бабки там еще не появлялись. Тут мы дали маху, черт бы их побрал!

Корлисс разделил купюры на две одинаковые стопки и подтолкнул одну к Голду.

Голд взглянул на деньги, оттер каплю майонеза с губы бумажной салфеткой, затем перевел взгляд на Корлисса: – Что, черт подери, происходит, Джо?

Корлисс усмехнулся и глотнул еще пива.

– А происходит вот что, Джек. Пытаюсь приобщить тебя к разным странностям и превратностям этой жизни. Взял тебя под крыло, как принято у нас говорить. Буду твоим раввином... Ты мне скажи, был у тебя когда-нибудь раввин из греческих ортодоксов, а, Джек? – Корлисс снова расхохотался хриплым, скрипучим, как наждачная бумага, смехом. В глазах, смотрящих на Голда, светилась неподдельная теплота. Затем, подавшись вперед, заговорил уже более серьезным тоном: – Знаешь, Джек, за все двадцать пять лет, что я мотаюсь по улицам, мне еще ни разу не попадался такой отличный напарник, как ты. Ты самый храбрый парень из всех кого я видел. С тобой я готов в огонь и в воду, без проблем! С тобой вместе я готов хоть в пекло, к самому дьяволу! И будь уверен, мы бы вытащили его оттуда, не успеешь и глазом моргнуть!

Голд молчал.

– Но ты в каком-то смысле еще младенец, Джек. Вот и хочу научить тебя уму-разуму.

Корлисс закурил сигарету без фильтра. Таких он выкуривал по три пачки в день.

– Первое, что тебе надо зарубить на носу, – продолжал он, – это то, что копы попадаются разные. Хорошие, плохие... Иногда просто отличные копы. И глупые... А ты бываешь и отличным и глупым одновременно. Но так дальше дело не пойдет. – Он глубоко затянулся. – Сейчас ты просто хороший коп, Джек. А вот закончим разговор, и, я надеюсь, станешь просто гениальным.

Голд продолжал хранить молчание.

– Думаешь, я не вижу, Джек, – говорил Корлисс, – как каждый день ты жуешь эти поганенькие бутерброды с копченой колбасой, которые дает тебе с собой жена. Половина ресторанов в городе готовы обслужить тебя в кредит, но даже этого ты не можешь себе позволить.

Голд почувствовал, что краснеет.

– Слишком уж туго затянула она на тебе пояс, Джек. Смотри, как бы не сломаться. За что вы там сейчас выплачиваете? За двухэтажную квартиру? И ты говорил, что она уже присмотрела трехэтажную. А ведь кроме того у вас есть дом, где вы сейчас живете. Кто может такое осилить? На зарплату копа?

Голд пожал плечами.

– Ну, как-то сводим концы с концами.

– Да ты с каждым днем все больше увязаешь в долгах, вот что. И кого собираешься обмануть этой твоей вечерней школой? Это не для тебя, Джек. Совсем не для тебя. Ты ведь из того же теста, что и я. Кроме газет, читать ничего не можешь, да и там просматриваешь только спортивный раздел. Тебе никогда не стать юристом, Джек. И слава Богу! Только этого в мире не хватает – еще одного еврея-юриста! Ты прирожденный уличный коп. Ты им родился, понимаешь? И еще... Она талдычит тебе, что однажды ты станешь начальником и все такое прочее. Но помяни мои слова: скорее ниггер станет президентом США, чем еврей – шефом лос-анджелесской полиции. Вот так!

Губы Голда превратились в плотную белую полоску.

– Я просто объясняю тебе, что к чему, Джек. Как обстоят дела, а не какими они должны быть. Ты очень быстро сумел стать детективом. Возможно также, скоро получишь лейтенанта, просто потому, что ты хороший полицейский. Но на этом все. Так и останешься лейтенантом. Надолго, возможно, на всю жизнь. Потому что кому нужен в полиции капитан-еврей? Да никому, Джек! Этого никогда не будет.

Какое-то время они сидели молча, купаясь в густом ядовитом дыму сигареты Корлисса.

– Ну и к чему ты говоришь мне это, Джо? Намекаешь, чтоб я ушел из полиции?

– Да нет, нет, что ты! – Корлисс повысил голос. – Ни хрена ты не понял! Разве не говорил я тебе всегда, что ты – гениальный коп? Разве нет? Просто я хочу предупредить, чтоб ты не рассчитывал на то, что в ближайшие двадцать лет тебя пригласят на ленч с мэром. Не тот у тебя характер. Не будешь ты лизать задницу высшему чину даже ради спасения собственной души! И еще, не позволяй своей жене выжимать тебя как губку. Ты уж извини меня за такое выражение.

Корлисс загасил окурок и тут же сунул в рот новую сигарету. Она свисала у него с губы, незажженная.

– Просто я хочу сказать: пора бы тебе и о себе позаботиться, Джек. – Он ткнул пальцем в портфель. – Только на этом героине можно свободно сколотить полтораста тысяч. Даже если тебе достанется четвертая часть, все равно это хорошие бабки. Прибавь еще сюда наличные, которые мы выгребли у них из карманов, – да столько нам за много лет не заработать!

– Но это же наркотики, Джо. Ты что, хочешь заняться наркобизнесом?

– Ой, Джек, только не надо! Не умничай! А кто у нас не в наркобизнесе, скажи на милость? Ты когда-нибудь встречал судью на пенсии, у которого бы не стояла в бухточке пусть маленькая, но яхта? Или коп в отставке, который работал бы? Все эти адвокаты, прокуроры, поручители – да они разбогатели на наркотиках! Все, кроме одного бедолаги и придурка полицейского, который сидит здесь и пытается их остановить! А ведь они-то вовсе не хотят этого, Джек! Они хотят греть на наркотиках лапы! Они смеются над нами. Джек! Мы для них пугала. Мы – животные. Мы – чертовы немецкие овчарки. Они бросают нас на растерзание, как кусок мяса стае волков! Как обозвал нас этот парень? Тонкая голубая линия? Нет, нам не стоит останавливать их. Джек. Не думаю даже, что мы вообще должны мешать им. Просто время от времени мы должны подкидывать кость всем этим сраным судьям и адвокатам, чтоб им было над чем оттачивать зубки и состязаться в остроумии, вспоминая, чему их учили в колледжах. Ты мой намек понял? Если нам удастся контролировать хотя бы одну двадцатую – черт, что я говорю! – хотя бы одну пятидесятую крупных наркосделок в этом городе, тогда и волки, то есть юристы, будут сыты и смогут упечь пару нехороших мальчиков за решетку. И те тоже будут довольны, потому что будут знать: за ними осталось еще сорок девять пятидесятых. Знать, сколько они с этого могут поиметь. Они-то уж сумеют ублажить из оставшихся денежек всю эту чертову свору законников и продажных судей, чтоб те сняли их с крючка. Неужели не понимаешь, Джек? Все это игра, одна большая грязная игра. А мы – в самом ее центре и смазываем колесики и винтики, и еще на хлеб с маслом нам останется. Да к тому же еще и прославимся. Удостоимся нескольких заголовков в газетах. А по телеку покажут пару пакетов с наркотой и пару старых пушек, а потом – и Его Величество Обывателя Джона К., который сидит дома с семьей и чувствует себя в полной безопасности. Еще бы, налоги, которые он платит, пошли на благородное дело. Его правительство не дремлет, оно готово защитить его, оно не дает спуску торговцам наркотиками. В то время как на деле все сводится к скромной, дешевенькой игре, небольшому такому, уютному рэкету! Да сам Капоне не придумал бы ничего лучшего!

Дверь в кухню отворилась. В нее заглянула низенькая темноволосая гречанка, жена Корлисса, с широкой улыбкой на лице.

– Ну что, мужчины, принести вам еще пива? – спросила она.

– Не сейчас, Катрина. Попозже. Мы разговариваем.

– О'кей. – Она вес так же с улыбкой затворила за собой дверь.

Корлисс прикурил сигарету, свисавшую с губы.

– Джек, – сказал он и подался вперед, – сейчас на дворе у нас 1966-й. К концу десятилетия наркотики будет так же легко купить, как пиво. Они станут продаваться на каждом углу, как утренние газеты. Это будет. Это обязательно состоится. Если бы я мог действовать легально, то вытащил бы все деньги из загашника, из банка, биржи, черт его знает чего еще и вложил бы их в наркотики. За ними будущее.

– Ты и впрямь так думаешь, Джо? Это же ужасно!

– Да, малыш. Как подумаю об этом, так прямо тошнит. Но верь моим словам, так оно и будет, к тому все время и шло. С самой войны. С конца войны. Особенно когда они смешали всех ребят в Корее, послали туда чистеньких белых мальчиков служить бок о бок с огромными черными грязными ниггерами. Естественно, что мальчики вернулись домой, куря марихуану и жуя травку. Это было начало конца, поверь мне. А потом еще мальчики стали слушать этот хренов шум, эту какофонию, которую они называют музыкой. – Корлисс ткнул пальцем в потолок. Из комнаты дочерей доносился грохот музыки, от которого дрожала люстра. – И ведь не остановишь их никак, сколько ни старайся. Еще спасибо, что не хотят стать битниками. И вот вся эта мразь полеживает целый день в своих кроватках, покуривая «травку» и глотая «колеса». Господи, помоги этой стране, если они возьмут власть в свои руки, помяни мое слово!