По мере их продвижения по шумному залу Голд замечал, что люди узнают его, толкают локтями соседей, шепчут им что-то на ухо. Похоже, что Великая Тайна была не такой уж и тайной. Возле бара в противоположном конце зала Голд, чувствуя себя изрядным идиотом, соскользнул с носилок и повернулся к толпе спиной. Бармену он заказал два двойных виски.

– Спасибо, – сказал Чарли.

– Л-хайим![38]

– Л-хайим!

Прислонившись спиной к стойке, Чарли обвел глазами зал. Голд, не снимая со стойки локтей, уставился в стену.

– Ну что, Чарли, давно не был в Голливудском парке?

– На прошлой неделе ходил.

– Успешно?

– Не так уж плохо. Пришлось потратиться.

Оба фыркнули и сделали еще по глоточку виски.

– Как ты думаешь, «Доджерз» выйдут в этом году в финал?

– По правде говоря, Джек, я уже не хожу на игры. Даже по ящику их не смотрю. Везде одно и то же: шварцер подает мяч, другой шварцер ловит, шварцер у «калитки»[39] стоит, а еще один шварцер в дальнем поле за мячом бегает.

Везде одни шварцеры. Судьи и те шварцеры! А большинство из этих шварцеров даже по-английски не говорят. И это называется Великое Американское Развлечение? А! Они испохабили всю игру!

В углу, возле бара, рок-группа начала расставлять свои инструменты. Клавишник устанавливал у стены свои колонки. Ударник настраивал свои барабаны – бил по ним палочками и, где было надо, натягивал мембрану с помощью серебряного ключа.

– О Боже, – простонал Чарли. – Ну, сейчас такая головная боль будет! Теперешних детей интересует в музыке лишь одно: громкая ли она. Все, что их волнует, – это достаточно ли она гремит.

– Кстати о детях, Чарли, как там Лестер?

Чарли помешал виски градусником, медленно покачал головой. Оглядевшись по сторонам, он придвинулся к Голду и заговорил совсем тихо:

– Скажу тебе честно, Джек, только пойми меня правильно: но бывает и так, что лучше бы вообще не иметь сына. Ведь и у тебя мог бы быть такой сын, как Лестер.

– Что ты хочешь сказать, Чарли?

– А вот что: ты когда видел Лестера в последний раз?

Голд на секунду задумался.

– У Дот на похоронах. Когда это было, года два-три назад?

– Это было три года три месяца и шестнадцать дней назад. Когда хоронишь лучшее, что у тебя было в жизни, дату уже не забываешь. Моли Бога, чтобы с тобой такого не случилось!

Голда передернуло – казалось, дух Анжелики провел ему рукой по позвоночнику.

– Ну, так вот. Через три дня после похорон – это через три дня всего лишь – Лестер приходит ко мне, и как ты думаешь, что он мне сообщает?

Голд почесал нос.

– Что он голубой?

– Так ты знал?!

– Подозревал.

– Ну да, на Рэмбо он, конечно, не тянет – это уж точно. Значит, приходит он ко мне сразу после похорон Дот и заявляет, что собирается выходить из «подполья». Говорит, что специально ждал, пока Дот умрет, чтобы ее не расстраивать. А я говорю: «Чего ж ты не подождал заодно, пока я подохну? Меня, что ли, хочешь огорчить?» А он говорит, что ему уже тридцать семь и он больше не может жить во лжи. «А почему бы и нет?» – я его спрашиваю. Все, кого я знаю, так или иначе всю жизнь врут, всю жизнь кем-то притворяются. А он что, какой-то особенный? Но он и слушать не захотел – он, видите ли, уже принял окончательное решение. Так что сейчас он развлекается в Венеции в пляжном домике с каким-то мексиканским мальчишкой лет семнадцати. Мексиканским, Джек! Его мать, наверное, в гробу поворачивается. Неужели он не мог подыскать хорошего еврейского мальчика?!

Раздались вопли детей – в прихожей установили видеоигры, и они полностью погрузились в новое развлечение. Бармен принес еще две порции двойного виски. Когда Чарли и Голд выложили на стойку по двадцатке, он в знак протеста воздел руки.

– Ребята, это бесплатный бар! Вам поклоны от доктора и миссис Марковиц.

Голд раскурил потухшую сигару.

– Значит, я не в черном списке? Что-то верится с трудом! Когда я разговаривал с Эвелин в последний раз, было очень непохоже, что она собирается угощать меня виски.

– О, забудь все это, Джек. Теперь сестрица богата, у нее другие проблемы. Вряд ли она будет ворошить старое.

– Знаешь ли, Чарли, я и сам не пойму, зачем я приперся сегодня. Конечно, мне надо потолковать с Хоуи, но это можно было сделать и попозже, вечером. Наверно, лучше бы я так и сделал.

Полная блондинка лет двадцати с небольшим (она стояла по ту сторону Переполненного зала) поймала взгляд Голда и помахала ему рукой. Она взяла из коляски ребенка и начала медленно пробираться между столами, направляясь к бару.

– Слушай, Джек, Лестер рассказал мне один анекдот. Тебе, наверно, понравится. Знаешь, почему в Сан-Франциско одни гомосеки, а в Лос-Анджелесе – одни юристы?

Голд не мог оторвать взгляда от приближающейся женщины – та улыбалась.

– Почему?

– Потому что Сан-Франциско разрешили выбирать первым! Когда увидишь Хоуи, расскажи эту хохму ему. Или нет: пусть лучше Лестер ему расскажет.

– Привет, папочка!

Уэнди была невысокого роста, хороша собой, но весила фунтов на двадцать пять больше, чем хотелось бы. На ней был комбинезон цвета хаки, весь в молниях и пряжках. Штанины в складку постепенно сужались книзу и туго обхватывали икры. На фотомодели из журнала «Вог» такой костюм смотрелся бы потрясающе, а на ее полной фигуре он был мило смешон. Однако вся ее внешность восхитительно преображалась из-за лица: щеки, гладкие и белые, как фарфор, светились здоровой бледностью. Но основной достопримечательностью были глаза – небесно-голубые и сверкающие энергией, оптимизмом и бесхитростным умом.

– Привет, детка. – Осторожно, чтобы не придавить младенца, Голд заключил ее в объятия.

– Спасибо, что пришел, папа, – прошептала она ему на ухо. – Я так рада, что ты здесь. Они долго стояли, прижавшись друг к другу, пока Чарли не подошел и похлопал Голда по плечу.

– Эй, але, можно прервать ваш танец?

Голд отпустил дочь, но та продолжала крепко держать его за руку. Ее глаза светились любовью и гордостью.

– Уэнди, – сказал Чарли. – Неужто не поцелуешь старого «дядюску Цялли»? Дай взглянуть на малыша, я не видел его со дня его бриса[40].

Уэнди неохотно отпустила руку Голда и, обвив свободной рукой шею Чарли, прижала его к себе.

– Ну, как ты, дядя Чарли? Как поживает мой любимый дядюшка?

– Как поживаю? А вот так: Уэн, как может поживать шестидесятилетний вдовец – встает у меня уже не то, что раньше, но так оно и к лучшему, ведь засунуть-то некуда!

– Ну, дядя Чарли!

– А теперь давай взглянем на малыша. Он мне, конечно, не то чтобы внук, но вроде того. А внука мне не видать уже.

– О, дядюшка Чарли, только дайте Лестеру время.

– Уэнди, Лестеру нужно вовсе не время. Яйца ему не нужны!

– Ну, дядя Чарли же!! – сказала Уэнди, и они все расхохотались.

– В конце концов, дайте же мне взглянуть на моего внучатого племянника! Покажи мне крошку Джошуа. – Чарли забрал мальчика у Уэнди и поставил его на стойку бара. Обхватив крохотными ручонками Чарли за указательные пальцы, малыш стоял и раскачивался на своих толстых ножках. Осознав, что падение ему не угрожает, он оглядел зал. Хмурая гримаса исчезла с его пухлого личика, и он звучно рассмеялся.

– Вы только поглядите на этого маленького туммлера[41], – сказал Чарли. – Вылитый мой папаша. Один к одному!

– Забавно, – удивился Голд. – А я только что собирался сказать то же самое: он очень похож на моего старикана.

– Да ты свихнулся, что ли? – возразил Чарли. – В твоей семье вообще смеяться не умели! Говорю тебе, он похож на моего отца, упокой Господь его душу.