Я вздрогнул от внезапной мысли: а ведь Нарвэ презирала всех светлых эльфов. Восхищалась темными, носилась со мной и моими друзьями — дроу везде. Всегда избегала общения с эльфийками, но никогда не упускала возможности разбить сердце еще одного эльфа. А влюблялись в неё часто, ибо тайна и опасность всегда привлекают. А очарование одиночества добавляют харизмы. Очередному наивному мальчику кажется, что эта черноволосая чертовка просто не знает любви, что никто не сможет понять такое сложное существо… никто, кроме него, конечно. А вот он сможет растопить её ледяное сердечко, научит любить эту холодную королеву, проникнет в тайну и личное пространство. А в это время Нарвэ, в пример любому пауку, плетет сети вокруг простачка, роняющего розовые сопли. И с холодной усмешкой добавляет еще одно сердце в свою коллекцию.

И стыдно подумать, я сам чуть не попался на тот же крючок. И хоть мне было до факела её неземная красота — ибо я не считаю эльфийский идеал таким уж прекрасным, и её непознанная душа и тайна… Мне нравилось в ней чувство свободы. От условностей, от суеты жизни, свободы от эмоций. То есть эмоций у неё всегда было с избытком, но она не зависела от них. Чувства появлялись, взрывались, переворачивая окружающий мир, и уходили взрывной волной во все стороны. А Нарвэ в это время могла уже забыть об этом и жить в свое удовольствие уже другим. Но, несмотря на это, в девушке постоянно чувствовалась какая‑то гадкая тягучая пустота внутри. Словно изумительной красоты ваза, в которой можешь себе представить лишь сверкающие сокровища, оказывается полной тухлых склизских водорослей. И душу постигает разочарование от вдребезги разбитой мечты. Я подсознательно чувствовал, что Нарвэ ничего не может дать, поскольку такой, как она просто нечего давать. И та тайна, что так привлекала парней, оказывалась просто затейливо украшенной гнилью.

Лейла же совсем другая. У неё свобода заключена внутри и это делало её еще более загадочной, ибо снаружи не видно ничего, кроме робких переливов света. Она напоминает природный драгоценный камень, который может пролежать на дороге веками и его никто не заметит, но если он попадет в руки мастера, то на ограненной поверхности расцветут неземные цветы, и сказочные птицы будут петь свои безмолвные песни, озаряя все вокруг блеском совершенства.

Это, конечно, прекрасно, но я не чувствую себя подобным великим мастером. И это останавливает на пути к развитию отношений. Я просто боюсь испортить шедевр, боюсь, что из‑под моих корявых рук выйдет нечто уродливое, что я не смогу открыть всем этот удивительный мир под названием" Лейла"… или в самом худшем случае посыпятся лишь осколки. И поэтому ставлю любые мыслимые и немыслимые препятствия между нами. Сначала бессознательно, сваливая все на девушку, теперь — осознанно, поскольку наконец хватило храбрости определить это для себя.

Дэйдрэ. Я постоянно чувствовал её любовь. За внешней холодностью и высокомерностью скрывается такое буйство пламени, что я не мог понять, как ей удается удержать стихию за тонкими стенками льда. Но любовь, увы, не ко мне — ко всему живому, к целому миру, к самой жизни. Эта любовь была настолько безгранична, что покоряла навсегда сердца всех, кто с ней сталкивался. Она окутывала сиянием тепла даже врагов. Дэйдрэ прирожденный Повелитель. В самом лучшем смысле этого слова. Она накажет, но с любовью, воспитает подчиненных качественнее, чем любой тиран. Внешняя жесткость, четкость действий и мягкая силища её любви сотрут с пути все препятствия. И еще она умеет ждать. Не стремясь получить все здесь и сейчас, она может бесконечно ждать, используя это время на самосовершенствование. Поскольку знает

, что любая поставленная ею цель рано или поздно все равно будет достигнута. Вот только любовь к мужчине ей совершенно недоступна. Дручия не сможет выделить даже маленькую частичку в своем сердце для простого женского чувства. Все определено еще до рождения девушки, поскольку это и есть её личность. Да и корка льда вокруг Дэйдрэ никогда не исчезнет, даже для самых близких существ. А это тяжело, а для влюбленного мужчины просто невыносимо. Но желать её он не перестанет, хоть в итоге разобьется глупой птицей о твердое стекло правды.

Эжона меня привлекает своей мудростью и одновременно неуемной сексуальностью. Она настолько противоречит сама себе, что остается только удивляться — почему девушка до сих пор не страдает раздвоением личности, и как она умудрилась остановить свой выбор только на одном мужчине. И, если честно признаться себе, я увлекся ей больше из соперничества с Эрлиниэлем. Подсознательно я стремился доказать свое превосходство. Глупо, по — ребячески, но в светлом есть тот шик, которым должен обладать всякий уважающий себя принц, и который мне так отчаянно пытались привить мои учителя, да и отец. Конечно, это маска. И настоящий Эрлиниэль просматривается из‑под неё все чаще, но факт остается фактом. Я ему порой банально завидую.

Ну вот, хотел осмыслить глобальную ситуацию войны и мира, а скатился до пошлого самобичевания. Вот до чего доводит голодуха! Надеюсь, у Дэйдрэ будет пара раздобревших буйволов для гостей. Одного, так и быть, отдам для драконов, а вот другой целиком мой!

Дэйдрэ с распахнутыми объятиями, роскошная грудь соблазняет округлостью… Нарвэ, в своем дерзком полупрозрачном платье, показывает язычок… Лейла, из одежды на ней только цепи… Эжона подмигивает и помахивает острым хвостом, в этой ипостаси ей так идет хвостик!.. Лица… руки… ноги… кожа… губы… глаза…

Я проснулся на рассвете от жуткого холода. Зубы кажется еще во сне начали отбивать частую дробь. Огляделся: друзья мирно спали, лица незамерзшие, дышат мерно, один как всегда, громко храпит. Аг явно снизил скорость полета. Магической сферы не было, видимо поэтому мне и стало значительно холоднее.

Я помахал руками, разогревая затекшее ото сна тело. Потом осторожно подполз к краю и с любопытством заглянул вниз. Под драмисом разверзлась огромная снежная долина, по которой в хаотичном порядке разбросаны голубые дома с синими покатыми крышами. Ни единой души не было видно, что не удивительно в такой ранний час.

Солнышко только начинало карабкаться из‑за горизонта. Первые лучики щекотили мне нос и запутывались в прядях волос, окрашивая их в нежно — розовый цвет. Я панически глянул на эльфа. Тот мирно дрых, так что это не магия фей, а просто оптический обман зрения.

Но почему же мне все еще так неудержимо холодно? Я сосредоточился на ощущениях, пытаясь выявить причину столь некомфортного состояния. Холод шел из самой груди, так что драмис, снявший магическую сферу, был не причем. Мурашки приподняли волоски на теле, теперь от ужаса, поскольку я вдруг вспомнил о ледяных драконах.

Я медленно перевел взгляд на свою грудь. Как раз в том месте, где к коже прикасались кисти уничтожителя миров, проявился след. Четкое очертание ладоней, можно различить каждый палец. Кожа в этом месте приобрела голубоватый оттенок, словно покрылась инеем.

Я приложил ладони к отпечатку, стараясь передать груди хоть немного тепла. Под пальцами молниеносным разрядом скользнул холодок, в груди слегка потеплело. Убрав ладони, я увидел, что след чуть померк, но совсем не растаял. Хотя бы не видно со стороны этого сомнительно украшения, только если сильно приглядеться. Я затянул шнуровку жилета повыше и пошел будить остальных.

Эжона, впрочем, проснулась самостоятельно, стоило мне только протянуть руку. Я даже не успел коснуться плечика девушки, она открыла глаза и улыбнулась:

— Привет!

— Привет, — буркнул я, смущенно отводя глаза. Не к месту вспомнился мой сон и признание самому себе в чувствах к ней.

Грубо вывалив храпящего эльфа ей на колени, я направился к Херону.

— И как ты можешь выдерживать этот оркестр? — удивилась Эжона мне вслед. — Это наверное, фейская ипостась на него так влияет…

— А я думал, что он всегда так не храпит, — ехидно ответил я, расталкивая оборотня. — И очень тебе сочувствовал…

— Ну, — смутилась девушка, — у нас особо не было времени это проверить…