Холодные газовые плиты — на кухнях вновь шипят примусы.

А теперь представьте, что вы с детьми живете на третьем, пятом, седьмом этаже и за водой надо идти к водовозке, греться у «буржуйки»… Вспоминая о тех днях, Гейдар Алиев говорил:

«Нас лишили поставок продовольствия, нефти. Отключили всю энергетику. У нас начался холод и голод. Младенцы умирали в больницах. Люди стали вырубать сады на топливо, 70 процентов фруктовых деревьев было вырублено, чтобы обогреть жилища. Но я выжил, и народ выжил.

Я жил очень скромно, умеренно, в тяжелых бытовых условиях, как и мой народ. Но мы выжили и сохранили благополучие. Ко мне часто приезжали люди из Баку, уговаривали вернуться в политику. Но я не хотел. Не хотел ввязываться в политику Народного фронта, которая вела к катастрофе…»

Блокаду Нахичевани, с которой, кроме Армении, граничат Иран и Турция, можно было прорвать. Но в Баку власти были настроены иначе: чем хуже, тем лучше.

«Вскоре я оказался зажат, как в тисках, с двух сторон — коммунистическим режимом Муталибова и Народным фронтом, — рассказывал Гейдар Алиевич. — Между прочим, впервые в Азербайджане представители Народного фронта оказались на руководящих должностях именно по моему предложению в Нахичевани. Двух активных деятелей НФ я взял к себе замами. Более того, и премьер-министром назначил народофронтовца. Правда, через некоторое время обнаружилось, что он жулик, — пришлось выгнать. Вот после этого и случился мой разрыв с Народным фронтом.

Они ведь думали, что если человек их, то ему все дозволено. Он, кстати, тоже так полагал. И когда я его прижал за жульничество, попытался организовать против меня какие-то акции. Но в Нахичевани это было равносильно самоубийству. Народ его едва не растерзал. Ему пришлось бежать в товарном вагоне — пассажирские через Армению не ходили.

В октябре 1992 года Народный фронт даже сделал попытку государственного переворота в Нахичевани. Вооруженные формирования НФ захватили здания милиции, телевидения, хотели штурмовать парламент, где я сидел. Но перед зданием собрались 15 тысяч человек, защитили. Я несколько раз звонил Эльчибею, передал потом материалы расследования этого инцидента. А реакции никакой».

Точнее, реакция была. Эльчибей снимал стружку с неудачливых заговорщиков. Провалился штурм меджлиса, провалились две попытки убийства Алиева.

В таких условиях он прорывал блокаду Нахичевани. Вряд ли это было под силу политику другого калибра. Вот когда пригодился авторитет Алиева в мире.

«У меня сложились дружеские личные отношения с иранскими и турецкими руководителями, — вспоминал он о нахичеванских годах. — Президент Ирана прислал в Нахичевань свой самолет, я полетел в Тегеран и договорился о помощи. Мы построили ЛЭП и стали получать энергию из Ирана. Также и топливо, и продовольствие… Президент Турции Демирель сам предложил мне кредит на 100 миллионов долларов. Тоже прислал свой президентский самолет, и я побывал у него в Анкаре. Я построил дорогу в Турцию, мост через реку и наладил снабжение товарами. Но мое главное достижение — я избежал вооруженного конфликта с Арменией. Было очень острое положение, были крайние моменты, но я нашел выход, и крови на нашей земле не было».

Сохранились телекадры: по мосту через Аракс идут тяжелые грузовики с мукой, сахаром, сухим молоком, мясом — это гуманитарная помощь Ирана. Как жаль, что не дожил до этих дней Самед Вургун… В 1948–м у мертвого моста поэту увиделся его строитель:

(Перевод с азербайджанского А. Адалис)

Десятое мая 1993 года… Гейдар Алиев принимает поздравления с 70–летием. Он не хотел шумных торжеств, собирался провести день в кругу родных. Накануне из Турции приехал сын… Но как же не встретиться с аскерами, воинами, которых на день-другой отпустили с боевых позиций?! Разве можно отказать ветеранам Великой Отечественной из Баку, у которых Эльчибей отнял святой праздник 9 мая?! Ильхам внимательно слушает отца.

— У нас, в Нахичевани, День Победы празднуют, как и раньше, — отозвался председатель Верховного меджлиса автономной республики.

— С Вами, Гейдар-муаллим, этот праздник вернется в Баку, он дорог всему народу.

Из Баку прилетела журналистка Светлана Мирзоева. В подарок привезла давний, немного выцветший любительский снимок: знаменитая балерина Гамэр Алмасзаде, — чародейка танца, совсем юная Зарифа и ее брат Тамерлан.

Взгляд Гейдара Алиевича оттаял:

— Я всю жизнь был влюблен в Зарифу…

Потом, забыв на время о своих заботах, он говорил о встречах с великими художниками, мастерами, с которыми сводила его жизнь.

— Поэзия, театр, музыка, живопись, скульптура — все это для меня не просто соприкосновения с захватывающим, увлекательным миром, не просто смена впечатлений и отдых. В искусстве я черпал силу, в нем я черпаю оптимизм, чувство радости в жизни. От общения с деятелями искусства я получаю обстоятельные знания, глубокие ощущения прекрасного в жизни, человеческих отношениях.

Известные художники считали Гейдара Алиева своим коллегой, соавтором. Знаменитый Муслим Магомаев, послушав Алиева на одном из домашних концертов, восхищался его голосом. Старожилы в Нахичевани и сейчас помнят, как ходили в городской театр на Гейдара… Да, он мог бы быть художником, актером, архитектором. Но жизнь продиктовала другой выбор. В ипостаси политика он мог сделать для своего народа больше всего.

В хронику, которую день за днем старательно вел журналист, ныне руководитель аппарата Милли меджлиса Нахичеванской автономной республики Али Гасанов, этот эпизод не попал: из кабинета Алиева вынесли керосиновую лампу. Пресс-секретарь распорядился оставить лампу у себя. И даже запер на ключ в шкафу. Не для того, конечно, чтобы при очередном перебое со светом попользоваться лампой шефа. Мысленно он, вдумчивый человек, видел ее в будущем музее Алиева.

Кстати, со временем так и случилось. А вот что на самом деле достойно было попасть в хронику и попало: в июне 1993 года Нахичевань подключилась к иранской энергосети. Оттуда же, из Тебриза, в республику, отрезанную блокадой, тянули газопровод.

Быстрее всех на эти новости отреагировал нахичеванский базар: керосинки подешевели, и брали их самые-самые недоверчивые, похожие на героя азербайджанского фольклора Кафира, родного брата русского Фомы неверующего.

Накануне семидесятилетия Гейдара Алиевича к нему напросился на беседу журналист из «Бакинского рабочего». Алиев принял его, охотно отвечал на вопросы, но, прощаясь, заметил, что вряд ли их беседа увидит свет. И как в воду глядел. Прошло десятое мая, двадцатое, наступил июнь — в «Бакинском рабочем» молчок. Только десятого июня беседа была напечатана. Называлась она «Я верю в счастливое будущее Азербайджана».

Для человека со стороны задержка в публикации может показаться пустячным делом. Подумаешь, месяцем раньше или позже вышло интервью провинциального политика, руководителя автономии, одного из регионов страны. Но Азербайджан мая 1993 года и июня того же года — две разные страны. Их разделили события Гяндже^{4} (в советское время, после убийства Кирова, этот город назвали Кировабадом, а еще раньше, с царских походов в Закавказье — Елизаветградом).

Много чего повидала Гянджа за свои долгие века. Но чтобы свои палили по своим…