Вручают эту картину, шутят…

— Конечно, Борис Николаевич, вы достойны ордена, но порядок есть порядок, ордена у вас еще будут, а вот картин, может, и не будет.

Я его поблагодарил и произнес одну из лучших речей в своей жизни.

— Какая разница, чем тебя награждают, важно, что работу твою замечают. Вы меня извините, Гейдар Алиевич, я вот что хочу сказать. Я вырос за этой рекой, в Замоскворечье… Мама у меня рабочая, батюшка в сорок втором погиб, а я стою перед вами, человеком, который представляет правительство страны. И для меня самая большая награда то, что я, мальчишка из Замоскворечья, где гонял с приятелями собак, прогуливал школу, сбегал с ребятами в кино «Ударник», сегодня имею честь стоять в Кремле перед двумя такими заслуженными людьми. Спасибо вам!

С подаренной картиной Борис Николаевич удалился.

Прошло много-много лет. Пастухов, первый заместитель министра иностранных дел России, прилетает в Баку. Встречи, переговоры… Алиев потряс гостя своей фантастической памятью — про тот комсомольский съезд, где они познакомились. Он помнил все.

— И до самых последних дней был таким — помнил все.

И то, что было вчера, и то, что было двадцать лет назад. Я был поражен.

«А вы помните свое 50–летие? — спросил Гейдар Алиевич Пастухова. — Как мы со Смиртюковым вам вручали картину?»

«Да, помню…»

«А хотите, я повторю, что тогда сказал: ордена еще будут, а картины такой, Борис Николаевич, у вас уже не будет…»

— Эта картина висит у меня на даче и сильно ее украшает, — растроганно говорит Пастухов. — Ранняя весна, подмосковные березы… Смотрю сейчас на нее и снова вспоминаю Гейдара Алиевича Алиева. Он умел ценить добро…

Рыжков, Баталин, Бирюков, Конарев, Пастухов, в общем-то, люди одного круга с Алиевым. А каким он запомнился подчиненным? Три года помощником Алиева, первого заместителя Председателя Совета Министров СССР, работал Александр Тимофеевич Гаврилов, журналист, ученый, издатель. До встречи с Гавриловым Алиев познакомился с десятком кандидатов, которых подобрали сотрудники Управления делами — с кем-то заочно, по анкете, с кем-то и лично. И вот настала очередь Гаврилова.

Узнав о приглашении, Александр Тимофеевич решил посоветоваться с одним из старых газетчиков, который хорошо знал Алиева. Вот как пересказывает сейчас Гаврилов ту беседу в мае 1984 года.

«Имей в виду, — что это человек Востока, а Восток, как известно, дело тонкое. Второе — это человек из КГБ, пытаться как-то обвести его вокруг пальца, хитрить — бесполезно, да и зачем? За ним — знание психологии, большой опыт работы в серьезном ведомстве и в ЦК республики. И третье, что я мог бы тебе посоветовать: в любых обстоятельствах, если он будет хвалить одного человека, не вздумай и ты его хвалить. — «Кто же этот человек?» — «Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе».

Вот с таким напутствием Гаврилов пошел на беседу к Алиеву, на второй этаж кремлевского корпуса Совмина в кабинет, где когда-то работал Вячеслав Михайлович Молотов. В приемной секретарь встретила улыбкой: «Гейдар Алиевич просит извинить его, сейчас он закончит встречу и примет вас». Прошло не больше десяти минут, и Гаврилова пригласили в кабинет.

— Позже я не раз убеждался: для Алиева характерны предельная точность, даже пунктуальность. Этого он требовал и от других.

Алиев вышел из-за стола, протянул руку:

— Садитесь, пожалуйста, Александр Тимофеевич. Чем вы увлекаетесь, какое у вас хобби?

— Вы знаете, Гейдар Алиевич, хобби у меня нет, — отвечает Гаврилов.

— А рыбалкой, допустим, увлекаетесь?

— Нет.

— А охотой?

— Нет.

— А марки собираете?

— Нет.

— А все-таки, чем вы увлекаетесь?

— Люблю читать. Люблю писать.

— И я люблю читать и писать, — отзывается Алиев. — Вы, наверное, читали мои выступления? — Гаврилов кивнул. — Как бы вы очень кратко охарактеризовали мой стиль?

— Публицистичность, — нашел формулу Александр Тимофеевич.

— Правильно!

Но на этом их знакомство не закончилось.

— Я вас, можно сказать, не знаю, — продолжал Гейдар Алиевич. — И когда я вас беру своим помощником, я все же рискую.

— Но и я ведь рискую, — в тон ему ответил Гаврилов. — Если я не справлюсь, разбираться придется мне самому.

Алиеву ответ понравился. Заметил, что не бросал людей, с которыми работал. Если даже приходилось с кем-то расставаться, то так, чтобы человек ни в чем не терял.

— Это я могу вам пообещать.

— Гейдар Алиевич, меня это устраивает. А жизнь — вообще риск.

— Что ж, оформляйте документы, — улыбнулся Алиев, — и приступайте к работе.

Три года Гаврилов работал с Алиевым. О своем шефе сохранил самые добрые чувства. Убежден: Алиев мог сделать для страны еще очень много полезного.

Завершая их первую встречу, Алиев заметил: «Все, что я вам поручаю, остается между нами. Если вы сочтете необходимым что-либо доложить мне лично, пожалуйста, докладывайте». Правда, не всем в секретариате первого вице-премьера это понравилось — среди чиновников всегда идет борьба за доступ в начальственный кабинет, всегда находятся завистники. Но что с ними поделаешь?! Зависть неистребима, как неистребимы коварство, двуличность, злоба… С этим ни христианская мораль, ни коммунистическая нравственность ничего поделать не могли. Впрочем, есть ли нравственность коммунистическая или религиозная? Пожалуй, нет. Есть просто нравственность. Или — нет.

Кстати, Гейдар Алиевич спрашивал своих сотрудников об увлечениях не просто так. Это был его коронный вопрос. Он был уверен, если человек увлекается, скажем, рыбалкой, то уже с понедельника думает только о крючках, червяках, подкормке… А это мешает работе. Конечно, можно было поспорить с Алиевым, что не всегда это мешает делу, и привести много примеров, но он стоял на своем.

— В 8.45 он уже был на работе, — рассказывает Гаврилов. — За исключением тех дней, когда по протоколу кого-то провожал или встречал. Я приходил в восемь. Просматривал почту — тассовки, другие материалы, подчеркивал, на что следовало обратить внимание.

В 9.15 рабочий день начинался официально — звонки, приемы, встречи, совещания. Алиев абсолютно точно планировал свое рабочее время. Конечно, жизнь вносила поправки, но в основном все было предусмотрено, и это позволяло вести большое хозяйство организованно и четко. Своего шефа мы уважали и чуть-чуть побаивались. Он ни к кому не применил жестких санкций, ни на кого никогда не накричал.

Но все знали, что не выполнить его поручение — невозможно.

Азербайджанские коллеги не раз приглашали Гаврилова в гости: «Приезжайте, Александр Тимофеевич, отдохнете…» Гаврилов не отказывался, но и не ехал, понимая, что такие поездки обычно заканчиваются некими обязательствами, а он как человек щепетильный ни перед кем не хотел быть в долгу.

По каким-то каналам Алиев узнал о том, что его помощник избегает поездки в Азербайджан. Пригласил Гаврилова.

«Слушай, Александр, — это был один из немногих случаев, когда шеф перешел на доверительное «ты», — мне говорят, что ты не хочешь поехать отдохнуть в Баку. Это в самом деле так?»

Гаврилов сослался на то, что жене врачи рекомендуют среднюю полосу России. Алиев посмотрел испытующе. Скорее всего, он догадывался об истинных причинах, но говорить об этом не стал.

«Ты напрасно не едешь в Баку — там такое замечательное море… — И чуть ли не поэму прочитал о Каспии. — Я во многих странах побывал, во многих морях купался, но лучше Каспия, поверь мне, нет. Это целебное море! Поезжай, Александр, отдохни…»

— Я пообещал, — вспоминает Гаврилов тот памятный для него разговор, — но поехать все же не смог. И сейчас понимаю: в Гейдаре Алиевиче говорила обида за Азербайджан: как это так, человека искренне приглашают, а он не едет, обижая хозяев.

Памятны Гаврилову совместные командировки с Алиевым по стране: Алтай, Чувашия, Волгоград… Это были сугубо деловые командировки. В стандартный набор — речь на партийно — хозяйственном активе, беседа в обкоме, проход по заводским цехам — Алиев неизменно вносил свои дополнения. Скажем, любил заглянуть на рынок, поинтересоваться ценами, попробовать что-либо с прилавка. На обедах по случаю приезда или отъезда, как вспоминает Гаврилов, его шеф ограничивался одной — максимум двумя рюмками коньяка. За столом не сидел букой с недоступным видом, хорошо и живо говорил, блистал юмором. И еще примечательная деталь: он не брал подарков и потому ему дары не предлагали. Об этом знали. Такие характеристики распространяются мгновенно.