— А кто автор? — не унималась Соколова.
Готов угрожающе посмотрел на нее.
— Чьи это стихи? — по инерции спросила девочка.
— Мои-и-и, — скорчив рожу, съехидничал Готов.
Послышались редкие, негромкие смешки. Учитель заметно нервничал:
— Совершенно не обязательно выступать с Пушкиным, Лермонтовым, Блоком. В условиях конкурса ничего об этом не сказано. А участники обязательно — не Агнию Барто, так Ахматову точно. Банально. Мы пойдем другим путем. Луч света в темном царстве. На дне, в конце-то концов.
Условия конкурса именно гласили: «чтение пушкинских стихов», но Готов знал, что не сформировавшееся мышление пятиклассников не будет противиться воле учителя, даже если узнает правду.
Листки со стихами пошли по классу. Кто-то хихикал, кто-то говорил, что «прикольно». Равнодушных и недовольных не оказалось. Готов горделиво расправил плечи.
За день до конкурса Готов велел троим чтецам после уроков заглянуть к нему в кабинет для «генеральной репетиции и напутственных слов». Соколова, Иванова и Пастухов робко постучались в дверь кабинета истории и, не дождавшись приглашения, вошли:
— Мы пришли.
Готов оторвался от чтения «СПИД-инфо»:
— Не слепой, вижу, присаживайтесь.
Школьники сели. Готов встал и прошелся вдоль доски:
— Сегодня вы должны лечь пораньше. Завтра перед выходом съесть шоколад, улучшает память. Бороться с волнением не стоит, просто расслабьтесь и сконцентрируйтесь на тексте. Побольше эмоций и жестикуляции: жюри это любит. Повторим. Соколова, ты первая.
Соколова прочла стихотворение Готова.
— Весьма, весьма, — задумчиво сказал учитель, — но только знаешь, не строй из себя затраханную девственницу. Тебе это не идет. Будь естественней, мол, эй вы, непорочным зачатием здесь и не пахнет. Поняла? Вижу, что не поняла. Ладно. Иванова, ты.
После прочтения пухловатое лицо Ивановой засияло в беспричинной радости.
— Не верю! — резко отметил учитель. Лицо Ивановой стало чуть грустнее. — Не верю ни единому слову! Почему так монотонно?! Ты не Иосиф Бродский. Ему можно, он гений, а ты бездарность, яйца выделанного не стоишь. Пень-колода. Выразительней… интонационней. И клешнями пошибче размахивай. Ты на сцене не про дядю Степу и не про краденое солнце читаешь, а шедевр, памятник русской литературы. Дома проработай, завтра повторим.
Выслушав, Иванова жалобно попросила Готова:
— Рудольф Вениаминович, можно я пойду? Мне очень надо.
— Куда?
— Мама должна прийти, а у нее ключей нет.
Готов перекосил лицо:
— Че ты мне мозг паришь, Иванова? Какой ключ? Какая мама?
— Она ключ потеряла…
— Да, что ты говоришь. Нынче на каждом шагу каждая вторая собака тебе ключ за десять рублей сделает. И мама твоя не переломится, если лишних пять минут у подъезда поторчит, не январь месяц. Лучше придумать ничего не могла?
— Правда, — давящим на жалость голосом сказала Иванова.
— Дуру включила и вчиняет. Так и сказала бы: Рудольф Вениаминович, отпустите меня, пожалуйста, меня у школы ждет мальчик и мне не терпится… жду не дождусь, когда он меня в подъезде зажмет. Позор, Иванова. Я в твои годы даже не знал, что у мальчиков и девочек половые органы различаются, а ты так ведешь себя. Не стыдно? Иди, что с тобой сделаешь? Завтра принеси фотографию, будем стенгазету обновлять.
Готов указал пальцем на стенгазету «Позор». Радостная Иванова выбежала, готовская демагогия пролетела мимо детских ушей.
— Уши, — обратился к ушастому Пастухову учитель. — Вот обиделся опять. Пошутил я. Что, шуток не понимаешь? Начинай.
Прочитав половину стихотворения, Пастухов засмеялся, Готов тоже:
— Андрей, я понимаю, что смешно, но надо же закончить, давай все сначала.
Второй раз школьник прочитал без запинки. Сильно жестикулировал и яростно взвизгивал после каждого четверостишия.
— Вот это я понимаю, — восхищенно вскрикнул Готов, — моя школа. Молодец, возьми с полки огурец, засранец.
Пастухов, довольный тем, что его похвалили, льстиво предложил:
— Я еще раз могу.
— Хорошо, я знаю, что можешь. Мыслишь логично. Молодцом я тебя назвал, а за молодцом, по всей видимости, следуют кренделя небесные? Вот только, паренек, на этот раз ты просчитался. Еще раз читать не будешь… а Соколова будет, заскучала, гляжу, красавица непрописанная. Давай, Соколова, жги.
В актовом зале было многолюдно. У сцены расставили столы для жюри. На столах стояли полторашки с минеральной водой и пластиковые стаканчики. Первые ряды заняли педагоги из всех трех школ города. Вокруг мэра сели представители ГорОНО, вальяжно разговаривали меж собой. Два старшеклассника устанавливали микрофон и суетились возле музыкального центра, который через усилитель подключили к колонкам. Остальное пространство актового зала заполнили дети, многие из которых были вынуждены прийти на мероприятие против воли, благодаря инициативе, проявленной блюстителями посещаемости — классными руководителями.
Готов взглядом отыскал сослуживцев, подошел и сел на свободное место, между информатиком Носенко и завучем Сафроновой.
Свистнул микрофон. Жюри в составе трех директоров школ, заместителя начальника ГорОНО и гендиректора местного молокозавода расселись по местам. Директора школ поспешно налили себе халявную минералку.
На сцену вышла очень худая молодая женщина. Готов ее не знал. Она объявила о начале конкурса, представила жюри. Гендиректор молокозавода оказался спонсором праздника поэзии.
Готов, смеясь, обратился к завучу:
— Во дает, дистрофанка. Неужели, Надежда Ивановна, для того, чтобы собрать в актовом зале народ и заставить детей читать Пушкина, нужен спонсор? Мне кажется, это перебор. Или этот гендиректор потратился на три бутылки, так что непременно должен сидеть в жюри. Знаток поэзии, мать его… эстет с раной…
— Призы, — отмахнулась Сафронова.
— А-а-а-а, — улыбаясь, протянул Готов.
Конферансье пригласила на сцену первого участника:
— На сцену приглашается Козлова Маша, школа номер один, пятый «Д» класс.
Вышла маленькая девочка. Ей опустили микрофон, знаком показали «можно начинать», и из динамиков раздался звонкий детский голос:
— Александр Сергеевич Пушкин. Анчар.
Девочка закончила, зал зааплодировал. Готов привлек внимание соседей:
— О, смотрите, антиаплодисменты.
Учитель сомкнул ладони и резко, беззвучно развел в стороны.
— Смотрите, — еще несколько раз повторил это движение Готов.
Сафронова отвернулась, а Игорь улыбнулся и спросил:
— А как сделать антикрик?
Готов пожал плечами.
Пушкинские чтения затянулись. Многочисленным конкурсантам хлопали более вяло, жюри выпило всю минералку, мэр устало протирал платком лысину.
Худая ведущая объявила:
— Соколова Наташа, пятый класс «Д», школа номер три.
Готов оживился:
— Мои, мои, Надежда Ивановна, я их лично подготовил. Вот, бе-е-е…
Соколова размеренно сказала в микрофон:
— Рудольф Вениаминович Готов, «Чебурек».
Сафронова и Носенко удивленно посмотрели на учителя истории. Готов ликовал. Соколова продолжала:
Я голоден был, и желудок мой гнуло.
Купил чебурек на вокзале сдуру.
Я упивался вкусом и сладостью,
Не зная, какой всё окажется гадостью.
Поезда гудели, и птички чирикали.
Иностранцы базлали не русскими спиками.
Полчебурека скушано было,
Созерцали туристы жующее рыло.
Раскусить не могу вдруг, дернулось веко.
Смотрю, средний палец от человека.
Перекосило лицо: «Твою мать».
Я наклонился и начал блевать.
Зал захохотал до слез. Ведущая, смеясь, подошла к микрофону:
— Это, конечно, не совсем Пушкин. Я думаю, выступление пройдет вне конкурса. Следующий участник — Иванова Лидия, школа номер три, пятый «Д» класс.