Последний раз я видел его на юбилее нашей калининградской школы № 1, как оказалось, он учился там же, только 20 лет спустя.
Другое время — другие песни.
Уже в 1990 году, работая над парусником внутри НПО «Энергия» в новых экономических условиях, мы поняли, что для продвижения нашего дела требовалась своя структура. Через год, в августе 1991 года, образовался Консорциум «Космическая регата» (ККР), объединявший несколько предприятий, принявших участие в разработке СПК. Нам с В. Бранцем было не до организационных хлопот, и мы решили, что директором консорциума должен стать молодой человек, тем более что имелась прекрасная кандидатура: Н. Севастьянов, энергичный 30–летний парень, который искал, куда приложить свою энергию. Он действительно оказался очень деятельным и тогда, в конце лета, когда собирал учредителей консорциума, и когда устраивал презентацию в декабре, и позднее, когда подыскивал зарубежных партнеров и спонсоров. Он очень старался при организации совместного предприятия не с кем?нибудь, а с бизнесменом с острова Мальта Тони Зара, искавшего в свою очередь приложение своим капиталам. Очень вовремя, в начале 1992 года, как раз перед финансовым обвалом, нам вместе удалось купить три «Москвича». К сожалению, когда пытались подбирать новых партнеров и спонсоров и готовили рекламу нашему «Знамени», наше взаимодействие нарушилось. Самым большим достижением и удачей Н. Севастьянова стала совместная деятельность с северянами из объединения «Ямбург–газ». Углубившись в технику, я не придавал должного значения этим контактам, хотя безоговорочно поддерживал их. Вскоре они окончательно вышли из?под моего контроля. Н. Севастьянов становился все более самостоятельным по мере того, как финансирование со стороны «Ямбург–газа увеличивалось, они нашли общие интересы, которые были намного реальнее нашего «Нового Света», каким бы перспективным и многообещающим он ни казался для районов крайнего Севера с их долгой полярной ночью. Так «Космическая регата» пришла к промежуточному финишу, и, заняв символическое призовое место, стала трамплином в будущее для самого Н. Севастьянова и многих его сподвижников. Еще через год они организовали «Газком», одним из учредителей которого формально стала «Космическая регата». «Газком» — это газ и коммуникация, прежде всего через космические средства связи. Совместно с НПО «Энергия», как головной организацией, они стали создавать новый спутник связи «Ямал», который разрабатывали с использованием технических решений СПК (солнечного парусного корабля). Мне в этом проекте и в структуре места не нашлось, хотя к этому времени стало не до новых фантастических проектов: стыковка «Мир» — «Шаттл» вошла в активную фазу и занимала почти все мое время и силы. Было все?таки обидно, наверное, сам виноват. Нет, я не завидовал шикарному, ультрамодному офису «Газкома», с заграничной мебелью и молодыми секретаршами. Мне казалось, что в настоящих делах «Газкома» мой опыт по разработке спутников связи, ох как бы пригодился.
В. Бранец, в отделении которого работал Н. Севастьянов, тоже был непростым человеком, но умел лучше меня ладить с людьми, с начальством и с подчиненными. Они оба хорошо взаимодействовали во многих направлениях, по линии «Газкома», по Ямалу и другим проектам. Надеюсь, что это сотрудничество и ростки, проросшие в «Космической регате», принесут настоящие плоды.
Т. Зара тоже оставил мечты о новом «Новом Свете» и продолжил свой коммерческо–туристический бизнес в Старом Свете и прилегающих регионах.
Вся эта деятельность и интриги развернулись позже. А тогда, в декабре 1991 года, когда мы проводили презентацию Консорциума «Космическая регата», был решен только вопрос об основном нашем реальном проекте: мы решили осуществить демонстрационный эксперимент с моделью солнечного паруса, получившей название «Знамя-2». Надо сказать, что В. Кошелев с его людьми за пару лет до этого разработал проект пленочного отражателя, формируемого центробежными силами, под тем же названием. Как большинство задумок генератора идей, «Знамя-1» не продвинулось дальше «бумажного змея». На этот раз вместе с настоящими конструкторами идея «овладела массами» и нашему общему блестяще–пленочному «Знамени» суждено было слетать в космос и удивить целые народы и континенты.
Об этом, о нашем настоящем «Знамени» весь дальнейший рассказ. Сейчас уже трудно вспомнить, когда и как идея развернуть модель солнечного паруса на орбите пришла мне в голову. Записей, относящихся к тому времени, лету 1991 года, к сожалению, не сохранилось, однако, логика конструкторского мышления была понятна: требовалась экспериментальная база на орбите со связью и управлением, с автоматикой и человеком, с наземной отработкой и поддержкой. Конечно, этой базой стал орбитальный комплекс «Мир» с кораблем «Прогресс», его орбитальный и наземный сегмент.
Уже к осени 1991 года все сложилось: концепция парусной модели, грузовой корабль «Прогресс», место для установки модели в переходном стыковочном тоннеле, процедура и последовательность проведения эксперимента.
Модель сконструировали на основе стыковочного механизма, так чтобы установить его на крышку люка, использовав несколько его основных деталей и узлов, даже пироболты, электрические кабели и разъемы, которые после стыковки оставались никому не нужными, пошли в дело.
Сам пленочный диск, разрезанный на 8 секторов, сложили и намотали на катушки, которые приводились во вращение при помощи привода выпуска пленки. Барабан с катушками вращался другим приводом, специально сконструированным для выполнения этой, на первый взгляд несложной, функции, которая на самом деле оказалась далеко не простой. Чтобы правильно размотать и раскрутить пленочное полотно, требовалось изменять скорость вращения по определенному закону, обеспечив большую скорость вначале и уменьшая ее плавно по мере разматывания пленки. Механикам–математикам вместе с электромеханиками пришлось решать почти классическую задачу с вращающимся телом с переменным моментом инерции, сначала теоретически, потом проверять модель на экспериментальном прототипе, чтобы через полтора года солнечный парус уверенно развернулся так, как было задумано.
Нет, к сожалению, в итоге, в космосе не все получалось так, как хотелось. Не совсем так: забегая вперед, надо сказать, что пленочные сектора, связанные между собой по углам, развернулись, однако, пленка растянулась не полностью. Не все расчетчики, теоретики классической и неклассической механики, оказались на высоте. Вращающийся пленочный диск с восемью неровными промежутками, который мы увидели в космосе тем ранним февральским утром 1993 года, можно было заранее, еще на Земле, по–настоящему квалифицированно рассчитать и принять меры, чтобы он стал ровным и блестящим зеркалом.
Сам виноват. Как руководитель, я должен был разглядеть это тонкое место и сосредоточить на нем внимание своих специалистов. Руководить — это значит предвидеть.
Разгар работ по изготовлению и испытаниям модели «Знамя» пришелся на вторую половину 1991 года и первую половину 1992 года. Работа по изготовлению модели для нашего завода была не то чтобы неплановой, а скажем, не главной, не такой, за которую «избивали». Мне приходилось мобилизовывать и уговаривать всех, начиная от рабочих нашего родного 52–го цеха электромеханики, которые изготавливали основные детали, а потом собирали его узлы и механизм в целом, кончая испытателями главной сборки. На заводе ДКБА у младшего Дементьева в подмосковном Долгопрудном кроили и клеили, складывали и мотали пленку под руководством Н. Татарниковой и ее товарищей. Чудеса настоящего энтузиазма проявили Р. Тюкавин и И. Обманкин, Е. Рябко и И. Каверина, А. Ботвинко, многие другие. Баллистики О. Сытина, управленцы В. Бранца: В. Платонов и Т. Тимаков, Борисов и А. Бичуцкий, многие их коллеги. Они увязали все в единый комплекс, хотя последняя полетная интеграция была еще впереди.
Особо надо сказать об отработке процесса развертывания полотнища, сердцевины всей предстоявшей операции.
Модель, хотя и называлась масштабной, по сути являлась настоящей космической крупногабаритной конструкцией, (КГК), со всеми ее особенностями и трудностями отработки на Земле. Развернуть ее полностью в наземных условиях было совершенно невозможно. В дополнение к большим размерам, конструкция не могла ни сформироваться, ни сохранять форму, а в воздухе она вообще вращаться не могла. Пришлось лезть в барокамеру. Однако таких больших барокамер еще не построили, а если бы такая и нашлась, все равно, 20–метровой диск безнадежно провис бы под собственной тяжестью. Пришлось прибегнуть к методу, который нередко использовался при отработке в различных технических областях, начиная от аэродинамики и кончая испытаниями на прочность. В авиации и в космонавтике постепенно научились резать полетные операции на куски, а потом сшивать экспериментальные участки. Нам резать пришлось в прямом смысле: развернув полотнище настолько, насколько позволяли размеры барокамеры, мы останавливали процесс, открывали крышку и ножницами отрезали уже выпущенную пленку; и так — несколько раз. Для проверки динамики привода вращения оперативно, «на ходу», изобретать еще одну экспериментальную установку и сумели испытывать ее в той же самой барокамере.
