— Заботы, заботы, заботы. Все — беззаботно, честное слово. Я вас не жизни учу — не осмеливаюсь, но — все открыто и беззаботно, поверьте.

— Верю. Вам — верю.

— Где же мы сейчас пролетаем?

— Над Гренландией — так мне кажется — по очертаниям.

— А в какую сторону летим?

— В Америку, над Америкой, вернее. Пролетаем.

— Не люблю я Америку.

— По — мы ж, не опускаясь.

— Зажмурившись полечу.

— Зря, — говорю, напрасно.

— И прекрасно, что напрасно.

— Вам не холодно?

— Вам-то как?

— А вам?

— Мне? Прекратите эти нелепые расспросы — холодно, тепло, жарко, душно, невыносимо, мы, кстати, в невесомости, друг мой.

— Мнимый.

— Ну — условно, условно, хотя, как мне кажется, — друг.

— Стараюсь, говорю, пытаюсь, пробую.

— А вы не старайтесь.

— А я не стараюсь. Я к вам пристраиваюсь.

— Не стоит — пристраиваться.

— Марина, все, чего бы вы ни сказали…

— Какая красивая сверху Гренландия!

— Ничего.

— Красавица!

— И качели?

— И качели.

— Карусели?

— Да.

— Все, к сожалению.

— Дотла.

— До пепла.

— А газели?

— Те — глазели.

— Отбежали что ли?

— Глазели.

— А.

— б.

Кто?

Люди.

Ибо тишина трав, а уж вода — о! — читатель, о воде, реках, тишайших, стремительных, остановившихся, розовых, голубых, бледно-зеленых, красных, оранжевых — о прудах — читатель — листьями засыпанных, — пруды, читатель — лучше всего — недаром бедная Лиза — сочинение Карамзина — в пруд — и — лучше не придумаешь — чистый пруд, зимой превращаемый в блистательные, в ослепительные — мороз и солнце — день чудесный, а где-то — дремлет друг прелестный — вставай, красавица, очнись, открой — богом тебе пожалованные — взоры — навстречу северной авроры.

Современники, собеседники, собутыльники, соприятели, неприятели, приятели.

Люди.

Тише, травы, ниже воды.

В канаве, как говорил Владимир Владимирович — ниже канавы — только — канал.

В прорубь.

— Вы! — блядью — пожалуйста — но — сукой — вот уж! Впрочем, — как знать, как уж у кого сложится… Не виновных, не виноватых… Хотя, знаете, — с возрастом, очевидно, с возрастом, к сожалению, ибо женщине стареть — крайне несправедливо — но — с возрастом, и этим проклятым опытом — коего лучше не приобретать — но увы! — сам, не спрашиваясь, в дверь не стучась — приходит сука — ах! — Анечка, вам-то уже ничего не грозит — ну там, мелочи, мелочи — сука — Анечка — проклятье — и для самих сук, хотя многие из них об этом не подозревают — это крест, ужас — представляете, сколько им приходится — по ходу дела, для дела — врать, изворачиваться, спать не с тем, с кем бы хотелось, — а — надо — ложатся — так вот, заканчивая этот и без того затянувшийся монолог, — тем более у меня возникла одна, по-моему, чудесная идея — так вот — суки — самые несчастные люди на земле. Добавление — если они не дуры, ибо счастливей дур… но сука и дура — редко совместимо, но — бывает! — бывает — повезет.

— Марина Алексеевна, — сказала Аня — вы знаете, мне даже неудобно как-то…

— Все между нами удобно, все.

— Я — того же мнения.

— Не сомневаюсь, не сомневаюсь.

— Вы, наверно, все знаете… — начала Аня.

— Я не знаю ничего. Вернее, так: я знаю, что ничего не знаю.

— Мне, простите…

— Анечка, не извиняйтесь — ради бога, которого нет, но есть такое выражение — вы-то? — ангел — вам-то чего извиняться? — Да и перед кем?

— Мне ваши стихи пока еще не очень нравятся, ну, я просто… Вы понимаете.

— Понимаю.

— Но Борис Леонидович — я его стихи тоже, кстати, не очень. Но Борис Леонидович, а он уж такой замечательный человек…

— Разнообразный.

— Вам это лучше знать, конечно. Но Борис Леонидович, когда мы гуляли с ним, там, у озера, сказал о вас такое, что даже вот так в глаза вам, вслух — при вас — как-то и неловко говорить…

— Гений?

— Да…

— Все, что Боря обо мне говорит, говорил и будет говорить — мне давным-давно известно. Руку предлагал — чего же более? Но вот — вам мое предложение.

Читатель, наберись мужества.

Не извиняясь, хотя всегда надо извиняться — женщину вперед пропускать и проч. — так вот — не извиняясь.

— Знаете, — сказала Марина. — Мне тут как-то не нравится. Да и Марина… сука.

— Но… — я имел в виду, что рядом все-таки Аня идет.

— Ничего. Ничего страшного. Сука.

— Суки — самое точное и вовсе не ругательное, ну, в общепринятых выражениях — слово. Очень точное и очень, как бы вам сказать, точное — да, но — и — как ни странно — гражданское, сукой можно родиться. Вероятнее всего — нужно, ибо наивные попытки, правда — иногда наивные попытки — самые лучшие — стать суками — чаще всего оканчивались неудачами. К сожалению — для сук, разумеется, для сук. Я бы сама… Я же тогда челочку носила. Блядью, Аня, вы уж меня извините, — что вы! — сказала Аня — что

— Вы уезжаете?

— Конечно, уезжаю.

— Ну, что вам предложить — хоть кружку чая?

— Да, чай…

— Ну, если

— Невзначай?

— То лучше — водка, а не чай.

— Но — невзначай. — Все так обыкновенно…

— Вот. Вы когда-то были и военным. Понятно — взначай — но — невзначай. А вы Марине предложили чай.

— Простите мне — поступок — ну, поступком его же вряд ли…

— А жила — живу без уступок. Поступки были — не были уступки.

(далее — матом).

— Вот что.

— Что?

— Полетели?

— Не медля.

— Вы же не в порядке. Как там у вас? У нас ведь дела. А там, в доме, у Марины — переночуем.

— Неохота.

— У чужих ночевать?

— Ну, в общем…

— Марина. Клянусь. На колени становлюсь.

— Вранье.

— Вам все врали.

— Полувсе.

— Вот что.

— Что?

— Забудьте все. Как сон. Вам столько наврали, что я из этого вранья в одиночку — не выберусь.

— Сможете.

— Полетели?

— Ох — то — и предлагать — не посмела.

Мы летели очень медленно.

Просто Ане стало — неважно.

Помедлим, раз неважно.

Пруд розовел. Цвел. Бледнозеленел. Царскосельский — вот какой.

В лодке. Анна Андреевна Ахматова, Аня и я.